Убить генерала - Михаил Нестеров

— Я лучше схожу умоюсь. А ты прослушай еще один кусочек — перемотай минут на десять вперед. Уже не поймешь, кто там кого отдрессировал. Но к финишу пришли бок о бок. Вот это беглец! Менты ищут его в грязных подвалах, а он с телкой на атласных простынях заезды устраивает. Секс как стоял на первом месте, так и стоит.

— Ты можешь заткнуться?! — Николай резко выставил ладонь и держал, пока в глазах майора не потухли красные искры, а ноздри перестали источать похотливый дым. Он представил Вадима в машине с подслушивающей аппаратурой. Глубокая ночь, относительная тишина, прерываемая прерывистым дыханием тяжело сглатывающего майора. Натерпелся. Хотя кто знает...

Терехин поймал себя на странной мысли. Ему хотелось выкрикнуть голосом Кайдановского: «Господи! Ну почему ты помогаешь этому кретину, а не мне!»

Он слушал десятки подобных записей, но еще никогда так сильно не сосало изнутри. Николай испытал к Крапивину чувство крайнего отвращения, словно тот буквально на глазах изнасиловал родную сестру. И неважно чью — свою или его, Николая Николаевича Терехина.

— Ну что, берем его? — расслышал Николай. — Он ни черта не знает про заказчика. Зато шикарно устроился.

— Все, проехали! — осадил полковник подчиненного. — Крапивин дальше Машиной спальни не уйдет, разве только завернет в умывальник. Насчет этого я не беспокоюсь. Меня, черт возьми, настораживает следующий факт: закрытую информацию, касающуюся охраны Дронова, действительно мог предоставить человек, хорошо знакомый с особенностями работы госохраны. И если выяснится, что этот человек работает в Кремлевском полку... — Терехин покачал головой. — Мы раскроем натуральный заговор. Я предлагаю дать Дьячковой свободу действий. Пусть носится по Кремлю, ищет встречи с Корсаковым.

Соловьев покачал головой. Терехин снова выставил ладонь:

— Два дня, Вадим. Обещаю. Потом снимем «прослушку» и возьмем Крапивина.

«Договорились», — покивал майор.

— Охранника «пробить»? — спросил он.

— Охота тебе возиться с этим жлобом? — Терехин наморщился и махнул рукой. Телохранитель Дьячковой, на его взгляд, походил на бульдога: тупая рожа, ранние залысины, еще резче проступившие на его бритой голове. Сини больше на щеках и крутом подбородке. Короче, как говаривал Джеймс Хэдли Чейз, в голове у него темно, как внутри арбуза.

«Мария Александровна, я на дачу хотел прокатиться».

«Напомнил, что ли?»

Этот вопрос, прозвучавший в присутствии Виктора Крапивина, не вогнал Юрия Цыганка в краску, но вызвал в груди ревность... и счастливые воспоминания. Они перенесли его в заснеженный февраль. Телохранитель Марии Дьячковой лежал на кровати, заложив руки за голову, и представлял себе новенькие номера и бампер джипа, покрытые однородной кипенной массой — явный признак долгого безостановочного движения по заснеженной трассе...

Цыганок лишь изредка бросал взгляд на Марию, расположившуюся на переднем сиденье. Она была одета в короткую коричневую дубленку, джинсы, вязаный бежевый берет; шею окутал теплый шарф.

Серебристый джип походил на моторную яхту, он рассекал носом замершую трассу; оглянись назад, и увидишь холодную синеву моря, пенистую кильватерную струю и бьющиеся в студеном месиве льдинки.

Они ехали на дачу к Цыганку. А до этого он, стоя соляным столбом посреди ее студии, произнес короткое слово: «Зима».

Начал он неуверенно и впервые не зная, куда девать свои сильные руки. Было видно, что он тщательно готовил свое выступление, может быть, даже писал и заучивал наизусть. Когда он «буксовал», забывая текст, Мария подбадривала его глазами: «Давай, давай, вспоминай». Цыганок видел, что она тихо издевается над ним, сидя в кресле, тем не менее не мог бросить все к чертовой матери, плюнуть, развернуться и уйти.

— Там сейчас здорово, — едва ли не по слогам соблазнял он свою хозяйку, в которую был влюблен по уши. — Затопим печку, выпьем шампанского. Замерзнем и снова отогреемся. Знаешь, как здорово, — плавно перешел он на «ты», — приходишь в выстуженный дом, зажигаешь дрова в печке и буквально видишь тепло — воздух колышется. — Цыганок показал руками: — Теплый поднимется, холодный опускается. Дрова потрескивают, а ты ходишь в теплой одежде, делаешь что-то по дому. И... как это... не хочется разомлеть. Да, надолго остаться с непослушными пальцами, с клубами пара изо рта и с едва зара... зарождающимся теплом.

«Хватит!» — Мария больше не могла терпеть вдохновенной речи охранника и перебила его взмахом руки. Еще чуть-чуть, и она рассмеялась бы ему в лицо.

И вдруг поняла, что ей захотелось изведать то, чего она еще никогда в жизни не знала: оставаться с непослушными пальцами и с едва зарождающимся теплом. Виделось в этом какое-то начало — пусть даже смешное, а дальше видно будет.

Себя она в расчет не брала, когда размышляла: «Вряд ли у него что-то получится». Но хотелось посмотреть развитие событий. Что произойдет в замершем доме под аккомпанемент потрескивающих поленьев, неслышного голоса вылетающего изо рта пара, салюта вырвавшейся пробки из бутылки шампанского и сухого стука пластиковых стаканчиков.

Романтика? — спросила она себя. Несомненно. Много ли она ее видела? И она ответила в своем стиле:

— Да мне просто необходимо увидеть незнакомую атмосферу, где теплый воздух поднимается, а холодный опускается. Поехали!

Заснеженная трасса за стеклом сменилась на заметенную снегом извилистую дорогу. Джип еле-еле преодолевал снежные заносы, буксовал, но продвигался к цели. Мария любовалась неповторимым пейзажем: вечнозеленые и вечно молодые красавицы ели стояли запорошенные, сучили лапами от мороза, тянулись верхушками к яркому, но холодному солнцу.

Почему она раньше не замечала этой красоты? Говорят, самое дорогое начинаешь ценить в самом конце пути.

— Мы скоро приедем? — спросила она.

— Да, уже близко.

— Останови машину.

Цыганок смотрел на девушку, увязающую по колено в снегу. Она упорно продвигалась к стене леса. Вот остановилась и крикнула:

— Пойдем!

«Нет», — покачал головой телохранитель.

Мария пробралась к молодой сосенке и, взявшись за ветку, тряхнула ее. Сверху на нее обрушился снежный водопад. Она стояла вся в снегу и смеялась. Как девочка, сравнил Цыганок, прикуривая сигарету.

— Иди ко мне! — подбодрила телохранителя Мария. Вот за этот подарок, за этот снежный лес ей хотелось отблагодарить его. Обнять его за шею, притянуть к себе и первой найти его губы.

Цыганок шел по ее следам и слышал ее голос:

— Не кури в лесу! Лес этого не любит. Я только сейчас это поняла.

Мария, задрав голову, подставляла лицо под яркие лучи полуденного солнца. Глаза закрыты, веки передают на сетчатку глаз красное пятно. Вот из кровавого оно превратилось в оранжевое, потом — в ярко-желтое. Она распахнула глаза и на миг увидела нестерпимо яркий диск, зависший над верхушками сосен. Несколько раз быстро моргнула; из-за бликов лес, казалось, стоял, охваченный пожаром.

Она обернулась на Цыганка.

— У тебя ореол над головой, — Мария продолжала «ловить» солнечных зайчиков, которые проскакали и по джипу, стоящему посреди неповторимого российского пейзажа. Полированное серебро смешивалось с яркой желтизной солнца и зеленью векового леса. Этот автомобиль действительно виделся иностранцем, случайно заехавшим в эти края да так и оставшимся с изумленно распахнутыми глазами-фарами. Справедливо казалось, что это не он покорял заснеженные просторы России, а они покорили его.

«Сейчас она бросит в меня снежок, а я в ответ выстрелю в нее», — дергая веком, тяжело пошутил Цыганок.

Он повалил Марию в снег и бесконечно долго целовал ее. Она прервала его горячим шепотом:

— Я устала... Где твой долбаный дом? — тяжело дыша, спросила она. — Знаешь, чего я хочу?

— Чего?

— Дров принести. Серьезно. Охапку. Или как там... вязанку, да? Слушай, а сено там есть?

— Чего?

— Сено? Сарай-то есть?

— Есть.

— Значит, и сено должно быть. Заберемся в сено, откроем «шампунь»... — Она покачала головой. — Сядем в машину, посмотри на себя в зеркало: у тебя лицо кровью налилось. Господи, я боюсь за тебя...

Мария следовала за Цыганком. Утопая по пояс в снегу, он прокладывал путь к калитке и бормотал что-то про свою непредусмотрительность, про лопату. С трудом очистив пространство перед калиткой, он еще с десяток метров выступал в роли грейдера. Наконец поднялся по ступенькам и открыл дверь ключом.

— Вот мой дом, — сказал он, оборачиваясь.

— Дом?! — переспросила Мария. — Это прямо изба какая-то... И вот там, — она указала перчаткой, — происходит движение воздуха? Теплый куда, забыла?

— Вверх. Проходи.

— Ладно. Попробую. Электричество есть?

— Есть свечи.

— Здорово! — Мария шагнула в темное помещение. — Это сени, да? Я уже начинаю ориентироваться...