Роскошь нечеловеческого общения - Андрей Белозеров

Павел Романович тогда нажил себе очень серьезных врагов — задним числом военные осознали, насколько иллюзорны были угрозы Греча и насколько они, командиры, за которыми стояла реальная сила, были свободны в принятии решений.

Шаг, на который Павел Романович решился год спустя, перед лицом продовольственного кризиса, казался Суханову не только ошибочным, но и совершенно бесперспективным, даже вредным. Для репутации городского головы, во всяком случае.

Разбазарить военные склады? Ну-ну! Было ясно, что ненавистного мэра, светского, честолюбивого мужчину, сверкающего острословием и эрудицией, словно сошедшего со страниц романа девятнадцатого века, эти вояки наверняка постараются унизить, оскорбить, смешать с грязью. Уж теперь-то они покажут, кто в России настоящий хозяин, а кто — как говорится, погулять вышел.

Это был прекрасный шанс указать зарвавшемуся демократу на его место в табели о рангах. Пусть разбирается со своими театрами, улаживает споры между главными режиссерами и ведущими актерами — это у него хорошо получается. А в дела государственные, в дела, от которых зависит жизнь или смерть целого города, пусть не лезет.

Но Греч снова, к удивлению всех, решил проблему. И решил в свою пользу. Точнее — в пользу Города.

За два дня Павел Романович трижды летал в Москву и обратно — то был период, когда Греч еще считался чуть ли не личным другом Президента. Ну другом не другом, но соратником его называли многие.

Вопрос был решен при поддержке Москвы, и армейские запасы продовольствия, в огромном количестве хранившиеся на воинских складах, были брошены в город, как спасательный круг.

Суханову в те дни казалось, что Греч находится в состоянии страшного перевозбуждения. Если бы Андрей Ильич не знал достоверно, что мэр не злоупотребляет алкоголем и никогда не прикасался к наркотикам, он подумал бы, что Павел Романович пользуется серьезными стимуляторами.

Едва закончились кратковременные, но чрезвычайно изматывающие баталии с военными, как мэр улетел в Германию договариваться о срочной гуманитарной помощи.

Договорился, вернулся и в день, когда пришла первая партия, слег со вторым инфарктом. Первый случился у него в сентябре 1991 года, после победы над путчистами, — победы, которая стоила ему, по словам врачей, многих лет жизни.

Поступление гуманитарной помощи не охладило пыл тех, кто был недоволен происходящим в стране и всяческими способами пытался дискредитировать новую власть.

Дефицит сигарет и папирос, возникший мгновенно и неожиданно, закончился так же быстро — почему-то заработали фабрики, по непонятной причине остановившиеся, и снабжение населения табачными изделиями возобновилось. Но тут из продажи исчез сахар.

Суханов, как и всякий бизнесмен эпохи первоначального накопления капитала, хватался за все, что сулило быструю прибыль. А для быстрой прибыли требовалась быстрая информация. Поэтому на информационно-аналитическую службу Андрей Ильич денег не жалел — даже охрана была малочисленнее, и работники пистолета и дубинки получали в «Городе» меньше, чем юноши в очках и потертых джинсах, сидевшие днями и ночами за первобытными «тройками». Конечно, «чистая» информация приходила не от мальчиков-аналитиков, здесь уже работали таинственные подопечные Жени Вересова, которого Суханов только-только сделал начальником службы безопасности и которому доверял почти полностью.

Андрей Ильич потребовал у Вересова, чтобы тот любым способом прояснил ситуацию с табаком, хлебом и сахаром. Евгений Иванович угрюмо кивнул и через несколько дней доложил, что задание выполнено.

Из сведений, добытых людьми Евгения Ивановича, складывалась именно та картина, которую и предполагал увидеть Андрей Ильич.

И в случае с исчезновением табачных изделий, и сейчас, с сахаром, схема выстраивалась одна и та же. Некая фирма, точнее, ряд фирм делали крупные заказы под предоплату. Конечно, стопроцентной предоплаты не было. Даже до половины общих сумм выплат было очень далеко. Впрочем, Вересов сразу сказал, что цифр не знает и, может быть, — он мрачно усмехнулся — это к лучшему.

Коммерческим структурам было хорошо известно, что после распада Союза поставки сахара из Украины прервались не сразу — существовала некая инерция выполнения прежних договоренностей. Конечно, раздавались крики, что Украина больше Россию «не кормит», на эту тему шли ожесточенные политические дебаты, но вагоны по-прежнему продолжали разгружаться, остатки поставок еще текли в российские регионы.

Сахарная афера началась в городе именно тогда, когда на товарной станции был разгружен последний вагон последнего эшелона с продовольствием из братской некогда Украины.

Коммерческие структуры, взявшиеся обеспечить Город «сладеньким», легко получили необходимые кредиты, перевели поставщикам первые деньги и — бесследно исчезли. Растворились в воздухе.

На складах в порту скопилось огромное количество сахара, но отгрузить его и направить в торговлю было невозможно: часть была «заморожена» западными поставщиками, которые ждали разрешения неожиданно возникшей проблемы с фирмами-невидимками, а другую часть удерживали бандитские структуры.

— Они давят на владельцев песка, — сказал Вересов. — Либо, говорят, отдавайте нам, либо… Либо сидите на нем до второго пришествия. А второго пришествия им не дождаться. Шлепнут просто для острастки одного-другого барыгу. Остальные сами отдадут.

— Что значит — отдадут? — спросил Суханов. — Они что, просто грабят в таких масштабах?

— Ну нет… Бартер-шмартер… Меняют песок на всякую дрянь. И тормозят его на складах. В город не вывозят. Саботаж, едрена мать.

— Так что же, саботаж — и ничего сделать нельзя?

— Ничего. Все по закону. Они же не украли этот песок. Частная собственность, понимаешь, — Евгений Иванович сплюнул. Суханов поморщился, но не сделал своему подчиненному замечания. Он сам готов был последовать примеру Вересова и не то, что на пол плюнуть, а трахнуть по столу кулаком, разбить телефон, швырнуть в окно стулом, — злость распирала его и требовала выхода.

«Так бы и поубивал всю эту мразь, — подумал Андрей Ильич. — Частная собственность. Эти долбаные бандиты совсем ошалели… Все обосрут. Все, что можно и не можно. Частная, бля, собственность…»

— Кто-то в городском управлении очень хочет Греча свалить, — продолжал Вересов. — Все сверху идет. И у нас проблемка есть…

— Господи, да у нас-то что?

— Металл наш… То есть, ваш….

Суханов действительно ровно неделю назад неожиданно оказался собственником двух вагонов с металлом — что там было он толком и не знал, этим занимался Крамской. Кажется, не то магний, не то вольфрам — во всяком случае, металл очень ценный и очень дорогой. И, что самое главное, «чистый». Проверка, произведенная аналитическо-информационной службой «Города», показала, что вагоны эти и в самом деле не ворованные — очередная уродливая гримаса так называемой конверсии, под видом которой за бесценок продавалось имущество Российской армии.

Один из партнеров «Города», Жора Смирнов, последнее время специализировавшийся на операциях с цветными металлами и благодаря этому верному, как казалось, делу стремительно поднимавшийся к вершинам благосостояния, в отечественном его понимании, позвонил Суханову и предложил купить два вагона металла за какую-то совсем смешную сумму.

— Понимаешь, я сейчас уже достиг того момента, когда могу делиться с товарищами, — сказал Смирнов. — Но объять необъятное еще не могу. Бабулек не хватает. А брать надо.

То, что говорил Смирнов было похоже на правду. У Жоры был налажен канал поставок конверсионного металла откуда-то из Сибири — там люди работали с размахом и не мелочились. Смирнов же, в свою очередь, заверил серьезных сибирских мужиков в погонах, что будет брать металл под расчет в любых количествах и когда угодно. Сейчас же случилось так, что количество металла, которое суровые сибиряки погнали Смирнову, превышало все его покупательные способности.

— Не могу я отказываться. И абы кого тоже в это дело вписывать не хочу. Сам понимаешь — может плохо кончится. В лучшем случае, хороший бизнес пролетит, А в худшем — лучше и не думать, что может быть в худшем.

Суханов подумал два дня и согласился. Деньги у фирмы тогда были.

По городу бродили толпы в одно мгновение обнищавших, продавших все, от квартир до несвежих носков, граждан, толпы старушек на площадях возле станций метро торговали самым немыслимым хламом, который, однако, кто-то покупал гнутые древние ключи, разрозненные гайки, болты, шайбы, ржавые плоскогубцы, украденные из подъездов домов электрические лампочки, — на улицу тащили все, что можно было продать хотя бы теоретически, все, за что можно было выручить сумму, необходимую для покупки полбуханки хлеба, двух-трех куриных яиц или самого необходимого для русского человека, впавшего в депрессию и глубокую нищету, — «маленькой».