Роскошь нечеловеческого общения - Андрей Белозеров

Операция была проведена в рекордно короткие сроки. Фирма «Мак» пользовалась авторитетом не только в порту — в Городе уважали тех, кто имел или имеет отношение к всесильному Комитету, и «Мак» не нуждался ни в «крыше», ни в добрососедских отношениях с бандитскими группировками. «Это там, где комитетчики», — говорила про «Мак» братва, и все острые вопросы, возникающие в процессе первоначального накопления капитала, быстро теряли свою остроту.

Максименков, договорившись с Сухановым о сумме комиссионных, быстро оформил через своих людей бартерную сделку — металл ушел одной из местных бандитских группировок, а точнее, торгово-закупочной фирме, которую они полностью контролировали. Фирма эта как раз принадлежала к числу несчастных владельцев сахарного песка — того самого песка, который в огромных количествах скопился в порту и вывозить который из порта братва сильно не рекомендовала.

Это Суханов узнал уже в процессе оформления сделки. Та часть сахара, которая не была проплачена, — это само собой, мертвый груз, зависший в складских ангарах на неопределенное время. Но, кроме этих сахарных Кордильер, были и другие — деньги за них давным-давно ушли поставщикам, и проблема заключалась в том, что серьезные ребята очень не рекомендовали обладателям сладкого богатства тащить его в город и отдавать оптовым торговцам.

Вот из этой части Андрей Ильич и вырвал довольно приличный кусок. Точнее, не он даже, а фирма «Мак», с которой никто спорить не хотел.

Через несколько дней сахар появился на оптовых рынках. Братва, контролирующая порт, скрипела зубами, но идти против «комитетчиков» не хотела.

— Это все одна команда действует, — сказал Максименков Суханову, когда они обмывали сделку в кабинете генерального директора «Города».

— В смысле — бандиты? — спросил Андрей Ильич.

— Нет. Это само собой. Я имею в виду тех, кто наверху. Думаю, из Москвы идет инициатива. Саботаж сучары драные разводят в городе. Мэра подсиживают. Искусственный дефицит, голод, то, се… Провоцируют недовольство народных масс. Греч-то ваш, он не по правилам играет. Вот и неудобно с ним работать. Очень многим неудобно. В том числе и бандитам. Что, пожалуй, самое важное. С них ведь масса народу свою долю имеет. И в Москве — в том числе.

— Да это ясно. Только — кто всем этим занимается?

— Ха…

Максименков намазал ломтик белого хлеба толстым слоем черной икры.

— Знал бы прикуп, Андрей Ильич, жил бы в Сочи, как говорится….

Максименков и Суханов просто красиво блефовали. Андрей Ильич, стараниями Вересова, уже знал, что никакой серьезной силы, кроме гэбешного авторитета, за Максименковым нет.

А через день после того, как Суханов и глава фирмы «Мак» приятно выпивали и прикидывали варианты дальнейшего сотрудничества, Андрея Ильича вызвал Лукин.

Собственно, он не был для Суханова начальником и не мог приказать ему явиться «на ковер» — Лукин находился в должности первого заместителя Греча и занимался внешнеэкономическими вопросами.

Суханов не одобрял выбор мэра — Лукин был офицером КГБ, а Андрей Ильич относился к представителям этого ведомства с сильным предубеждением. Максименков не был исключением, но в случае с фирмой «Мак» Суханов понимал: у ее генерального директора рыльце в таком пуху, что он не будет строить козни тем, кто его фактически кормит. Лукин же был совершенно другого поля ягодой непроницаемый, непонятный, вещь в себе… Андрей Ильич не понимал, что прельстило Греча в выборе кандидатуры первого зама, почему он отдал этот пост незаметному, но явно опасному человеку, хотя выбирать было из кого — знакомых и друзей у Павла Романовича было множество, как в Городе, так и в столице. И многие из тех, с кем общался и кого хорошо знал мэр, были и профессионалами-хозяйственниками, и стратегами, и тактиками экономических реформ. Однако в один прекрасный день в кабинете, предназначенном первому заместителю мэра, возник Лукин да так в нем и остался.

Игнорировать приглашения Сергея Сергеевича было среди городских бизнесменов не принято. Все знали, что если Лукин зовет, то ему есть что сказать, и предстоящая беседа не будет пустой — напротив, может оказаться для приглашенного жизненно важной.

Суханов вошел в кабинет Сергея Сергеевича, не думая о теме предстоящей беседы. Лукин имел способность удивлять совершенно неожиданными поворотами разговора, вообще он был совершенно непредсказуем, и потому гадать, о чем поведет речь первый зам, было делом бессмысленным.

— Добрый день. — Лукин не поднялся из-за стола, только сверкнул глазами на вошедшего в кабинет Суханова.

— Здравствуйте… О! И вы здесь?

— Да.

Максименков, приютившийся в углу на небольшом диване для посетителей, кивнул вошедшему.

Андрей Ильич не был хорошим физиономистом, но, чтобы понять состояние Максименкова, этого и не требовалось. Лицо его было в красных пятнах.

— Андрей Ильич, я вас долго не задержу, — сухо начал Лукин. — Он склонил голову над бумагами, разложенными на столе. — С вашим партнером по бизнесу мы уже побеседовали… А вам, Андрей Ильич, я хочу сказать ровно то же, что сказал только что ему.

Лукин кивнул в сторону Максименкова, лицо которого окаменело.

— Это был первый и последний раз, Андрей Ильич, когда ваши игры в металлолом прошли для вас безболезненно. Эту лавочку мы закрываем. Больше никакой левый металл через наш порт не пойдет. И по железной дороге — тоже. И по шоссейной. Все ясно?

Суханов пожал плечами.

— Мы говорили с Гречем по вашему поводу, — продолжил после паузы Лукин. Скажите ему спасибо… Я, впрочем, тоже считаю вас человеком для города полезным… Ошибиться может каждый. Так что… — Он резко вскинул голову и снова взглянул на Максименкова. — Так что я вас просто убедительно прошу — все операции с металлом забудьте, как страшный сон. В противном случае второго разговора не будет. Вы меня поняли, Андрей Ильич? Лавочка закрыта.

Суханов хотел было ответить, что он не привык разговаривать в таком тоне и не желает выслушивать подобные выволочки, но что-то остановило его. Что-то, блеснувшее в глазах Лукина, необъяснимое и тяжелое.

— Понял, да… Я вас понял, Сергей Сергеевич…

— Думаю, нет, — сказал Лукин. — Я не о тех отморозках говорю, которые вашего приятеля замочили. С ними разберутся… Я говорю принципиально — и понимать меня нужно ровно так, как я сказал. Никакого подтекста. Мы очень серьезно будем заниматься отслеживанием контрабанды металла. И пресечением этого дела. Это касается всех. Вот что я имел в виду. А с сахаром у вас, впрочем, удачно получилось, — неожиданно закончил он. — С этим, впрочем, мы тоже разберемся. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать, Считайте, что это такая… как бы сказать… дружеская беседа. Всего доброго.

…От воспоминаний Андрея Ильича отвлек телефонный звонок.

Звонили по мобильному.

— Да? — сказал Суханов, поднеся трубку к уху.

— Андрей Ильич, добрый день. Гендель беспокоит. Хотел бы с вами встретиться. Найдете время?

— Когда? — спросил Суханов, не ответив на приветствие.

— А когда вам удобно. Мне все равно. Я своему времени хозяин.

— Ну-ну… Ладно. Чтобы не откладывать, можно сейчас.

— Сейчас? Дело.

— Ну что, подъедешь?

Гендель замялся. Видимо, переход на «ты» его несколько покоробил.

— Нет. Подъезжайте вы ко мне, Андрей Ильич. И не волнуйтесь. Можете с охраной, можете без… У меня безопасно. Нужно просто поговорить.

— Я не волнуюсь, — спокойно ответил Суханов. — Что мне волноваться-то? Так где?

— Знаете автомастерскую на Серебряной улице?..

— Эта развалюха, что ли? Старая твоя точка?

— Ну.

— И что? Там предлагаешь стрелку?

— Это не стрелка, Андрей Ильич…

— Ладно, ладно. Когда? Через полчаса устроит?

— Устроит. Жду вас, Андрей Ильич. Поговорим, по шашлычку съедим.

— Все. Буду.

Суханов отключил канал и набрал номер Вересова.

Глава 4

После ночи, проведенной в седьмой камере, для Бекетова не оставалось сомнений, какой из вариантов он выберет.

Когда он шел по коридору после второго допроса, Бекетову казалось, что у него есть два варианта действий. Первый — дать показания на Греча, подписать протокол, повествующий о невероятных злоупотреблениях, взяточничестве, растрате государственного имущества и прочих страшных грехах, имеющихся на совести мэра, и тем самым подтвердить свою причастность к уголовным преступлениям начальства. Второй — продолжать, сколько хватит сил, сидеть в изоляторе в ожидании того, как повернутся события.

Сидеть, как недвусмысленно дал понять Панков, можно было сколь угодно долго. Конечно, рано или поздно это закончилось бы, но «седьмая» произвела на Бекетова такое впечатление, что второй вариант отпал сам собой.