Капитан "Старой черепахи" - Лев Линьков

И польщенный Сима пил водку, целовался с друж­ками — безработными матросами, отплясывал «яблоч­ко» и часа в два ночи в обнимку с Фоминым еле выбрался на улицу, к скверу, где друг против друга сидели чугунные лев и львица.

— Прощай, друже! Я потопаю на «Валюту».

— «Валюта» не Манюта, не убежит! — захохотал Фомин. — А про дело-то забыл? Я о деле тебе не успел еще сказать, — и потащил Серафима в ресторан Робина...

Проснулся Ковальчук оттого, что ему в лицо плес­нули холодной водой. Он лежал на диване в какой-то незнакомой комнате. Хотел было вскочить, да не тут-то было: крепкая веревка туго стягивала руки и ноги. У стола сидели Яшка Лимончик и Фомин.

Лимончик смотрел насмешливо, но без злобы. Перекинув языком папироску из одного угла рта в дру­гой, он вытащил из жилетного кармана хронометр.

— Четыре часа! Боцман опоздал на вторую вахту. Ай-ай, как нехорошо! Что скажет капитан Ермаков?

Лимончик с деланной укоризной покачал головой и кивнул Фомину:

— Развяжи гостя... Вы, милый друг, буянили, по­тому, извините, пришлось лишить вас свободы дейст­вий.

Фомин быстро развязал Ковальчука.

О чем только не передумал в эту минуту Сера­фим! Стоит Яшке повести бровью — и прощай жизнь! Да, копейка ей цена, если позволил себя напоить и увести, как слепого щенка.

Какой позор обрушил он на свою голову — вовек не смыть! Разметать бы всю эту шпану, придушить Лимончика, да где там: самого скорее придушат.

Яшка налил из бутылки водки, протянул стакан:

— Опохмелься, Сима!

Ковальчук взял стакан, не переводя дыхания, вы­пил водку, вытер ладонью губы, крякнул: «Хороша чертовка!» А сам все думал, как бы выбраться из это­го логова.

— Герой! — одобрил Яшка и кивнул Фомину: «Вы­метайся!»

Плотно притворив за Фоминым дверь, Яшка при­сел рядом с Симой на диван.

— Вообще-то говоря, на моем месте ни один порядочный человек не стал бы тобой заниматься. За ста­рую драку бока бы еще наломали, а мне тебя жалко, дите ты большое! И как же тебя угораздило напиться! Гляди, до чего себя довел: где твоя военная роба?

Ковальчук настороженно слушал бандита, ожидая какого-нибудь подвоха: Слова Лимончика заставили взглянуть на одежду. Мать честная! Вместо морского кителя и форменных брюк на нем какой-то рваный пиджак с короткими рукавами, засаленные ярко-оран­жевые штаны, а на ногах вместо сапог худые санда­лии. Где же бушлат, фуражка и все документы и деньги?!

— Пропил все? Эх, голова садовая!— Лимончик налил стакан водки и выпил, также ничем не заку­сив. — Что же ты теперь делать будешь? Куда пой­дешь? Расстреляют товарищи чекисты. Я тебя, Сима, держать не стану, а они, как пить дать, расстре­ляют.

Минуту назад Ковальчук только и думал о том, как бы удрать от бандитов и явиться на «Валюту» с по­винной, но как явиться? В таком виде мать родная из дома выгонит. И главное — без единого документа и без денег. Ведь в кителе было тринадцать миллио­нов! Теперь только пулю в лоб.

Яшка расхохотался:

— Эх, ты! Потерял, что ли, чего? Бумаженции небось.

— Деньги! — невольно прошептал Серафим. — Деньги для команды.

— Тю-тю, — свистнул Яшка. — Много ли?

— Тринадцать...

— Миллионов?.. Тоже мне разговор! Могу одол­жить под расписочку. — Лимончик стянул с пальца два золотых кольца с рубинами. — Заложу пару — вот и твои миллионы. А ребяткам деньги вернуть на­до, обязательно даже. Экий негодяй Фомин! Сам нахлестался и друга не уберег!

Потрясенный Ковальчук молчал. Конечно, Ерма­ков и Репьев решат, что он пропил казенные деньги и сбежал. Дело табак!

— Чего же ты молчишь? Язык отняли? — на­смешливо спросил Лимончик. — Твою дурью башку спасти хотят, а ты чванишься! Ну, шут с тобой, вы­кручивайся, как знаешь! — Яшка постучал кольца­ми по стакану. — Я в институте благородных девиц не обучался, за твои черные глаза денег дарить не собираюсь. Услуга за услугу, товар за товар: я те­бе деньги ссужу, через мальчиков своих документы твои и робу разыщу, а ты мне...

— Чего зря болтаешь! — огрызнулся Коваль­чук. — Деньги, документы вернешь? Чего я началь­ству скажу? Чем отлучку оправдаю?

— Пустяк! — усмехнулся' Лимончик. — Глав­ное — твоя добрая воля, остальное — моя забота.

Боцман 'исподлобья посмотрел на Яшку: «Разве можно верить этому бандиту?» Но тот говорил с та­кой уверенностью, что подумалось: «А вдруг и впрямь можно из беды выкрутиться?»

— Чего от меня требуется?

— От тебя требуется, чтобы команда «Старой черепахи» получила месячный отпуск.

— Я по-серьезному спрашиваю...

Лимончик легонько стукнул пальцем по голове боцмана:

— Перестали работать винтики! Отгадай загад­ку: по какому случаю всей команде дают отпуск?.. Не знаешь? Отпуск дают по случаю неотложного капитального ремонта судна. Ну, допустим, мотор вдруг сломался... — Лимончик насыпал из стоящей на столе коробочки горсть чаю, протянул боцма­ну: — Жуй подольше! Водкой вонять не ста­нет.

Серафим стал жевать чай, соображая, что един­ственный способ выбраться отсюда — хотя бы для. виду согласиться с предложением бандита. Он не подозревал, что в чай всыпано снотворное.

В шестом часу утра рабочие Морзавода нашли на Военном спуске, под Сабанеевым мостом, до по­лусмерти избитого моряка-пограничника. Бушлат и китель моряка были в нескольких местах распороты кинжалом, но, к счастью, кинжал едва задел тело. На голове кровоточила рваная рана, — от левого ви­ска до уха. Моряк был в бессознательном состоянии. Провизор аптеки на улице Старостина, куда ра­бочие притащили моряка, сделал ему перевязку и привел в чувство.

Моряк тотчас же схватился за карман кителя: «Все на месте!..»

— Рана у вас не опасная, — сказал провизор.— Очень удачно вас ударили. Кость цела, кожу только содрали.

Вскоре в аптеку прибежал запыхавшийся Ерма­ков.

— Жив, Серафим?!

— Я что, деньги целы!.. — пробормотал Ковальчук.

Утром «Валюту» поставили на прикол для капи­тального ремонта двигателя.

С превеликим трудом, как и осенью, Ермаков и Ливанов раздобыли в портовых мастерских запас­ные части.

Заодно было решено отремонтировать корпус шхуны, а также сменить такелаж.

— Отплавала наша «старуха»! — шутил Ковальчук, получая в Рыбаксоюзе двушкивный блок и та­ли для подъема тяжестей.

Команда шхуны надеялась на отпуск, все поряд­ком устали, но Ермаков объявил приказ о ремонте «Валюты» своими- силами. Мастерские порта потре­бовали для этого полтора месяца.

Распределив работу и оставив шхуну на попече­ние Репьева, Андрей пошел в больницу. Шел и вол­новался: как-то его встретит Катя? Правильно ли тюнял ее Макар Фаддеевич? Со дня первого посеще­ния больницы прошло почти две недели. За это вре­мя Репьев уже два раза навестил девушку. Он гово­рил, что Катя поправляется и вспоминает Ермакова. Андрей не знал даже, с чего ему начать разго­вор. То он решал: «Войду в палату и сразу при­знаюсь, что люблю ее еще сильнее, чем любил раньше, скажу, что жизнь без нее не мила»; то, наоборот, думал ни слова не говорить о своих чувствах и толь­ко извиниться за прошлое; то убеждал себя, что, собственно говоря, ему не в чем извиняться и сле­дует вести себя так, будто между ним и Катей не было никакой ссоры.