Капитан "Старой черепахи" - Лев Линьков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что бы это значило? Уж не ловушка ли?..»
Глава III
1В больницу Ермаков попал только после похорон отца.
— Вы к кому, товарищ командир? — спросила дежурная сестра, подавая ему халат.
— Як Поповой. Как ее здоровье?
— Врачи скажут, — уклончиво ответила сестра.— Попова на третьем, в хирургической палате.
Второй этаж, третий... «Где здесь хирургическая палата? Вот эта стеклянная дверь?» Андрей осторожно приоткрыл ее и остановился.
У кровати сидел, сгорбившись, Репьев.
Катя... Неужели это она? Бледное, почти белое лицо, синие, плотно сжатые губы, голова забинтована.
Макар Фаддеевич оглянулся, прошептал:
— Спит...
Но Катя не спала. Она просто не могла пошевелиться, даже повернуть голову.
Андрей и Репьев, затаив дыхание, сидели плечом к плечу и смотрели на девушку. И она почувствовала их взгляд, медленно раскрыла глаза, едва пошевелила губами:
— Макар Фаддеевич... Товарищ Ермаков... Уйдите... Тяжело мне...
И опять закрыла глаза.
— Оставьте больную, — сказала вошедшая в палату фельдшерица. — Кто вас пустил сюда? Ей нельзя волноваться...
В длинном коридоре на диване сидели выздоравливающие, шутили, смеялись. Какой-то мальчуган проковылял на костылях; седой мужчина в сером халате говорил что-то розовощекой хохочущей сиделке.
Репьев остановился у окна, прижался лбом к стеклу и обхватил голову руками. «Видно, крепко он ее любит, — подумал Ермаков. — Нет ничего удивительного. Вместе работали, вместе смотрели смерти в глаза...»
Захотелось чем-нибудь утешить Репьева, но разве есть слова, которые могут его утешить?..
За окном расстилалось синее, как всегда прекрасное море.
— Я беседовал с профессором Авдеевым. «Будем, — говорит, — надеяться», — тихо сказал Макар Фаддеевич. — Без сознания была, бредила, все тебя звала... — Репьев повернулся к Ермакову.— Любишь ее?
— А ты? — так же тихо спросил Андрей.
— Люблю...
Андрей почувствовал, как глубоко несправедлив а был до сих пор к своему помощнику, и ему стало не- 1 выразимо горько и стыдно.
— Пойдем... Никитин просил не задерживаться, — Репьев тронул Андрея за плечо. — Пойдем, товарищ Ермаков...
2Приехав из Одессы, начальник Люстдорфского пограничного поста Кудряшев долго сидел у моря. День выдался на редкость ясный, теплый. А ведь было начало зимы.
Где-то стороной прошел шторм, и волны набегали на берег, оставляя на песке пузырящиеся влажные пятна.
Федор расстегнул ворот френча и, пересыпая с ладони на ладонь отшлифованные морем камешки, обдумывал поручение Никитина.
«Теперь каждую ночь следи за Карлом Фишером. Лично сам следи! — приказал Никитин. — У .него могут быть «гости». Понял?»
Больше на эту тему председатель Губчека не говорил, и, зная уже немного его характер, Кудряшев не спрашивал подробностей. Конечно, Никитину известно многое такое, о чем начальнику поста и не положено знать. Придется с сегодняшней ночи сидеть у Фишера.
«Сидеть у Фишера» означало: незамеченным пробраться ночью к окраине Люстдорфа, обойти сливовый сад, заползти под мостик, схорониться там и наблюдать за домом председателя поселкового Совета.
Так Кудряшев и сделал.
Рано утром, ругая излишнюю подозрительность Никитина и разминая затекшие колени, он осторожно чтобы никто не заметил, выбрался из-под мостика.
Над Люстдорфом бежали тучи, будто и не было вчера ясного синего неба и солнца. С моря доносился гул прибоя.
Выйдя на главную улицу, начальник поста нос к носу столкнулся с Фишером.
— Ты откуда? — воскликнул Фишер и, оглядев пограничника, хитро подмигнул: — К барышне гулял?
Федор посмотрел на свои испачканные в грязи сапоги и тоже улыбнулся.
— А разве грех погулять? Ты уж, пожалуйста, никому не говори.
— Гут, хороню, я есть само молчание, — ответил немец, оглядываясь. — Я ходил к тебе, у меня есть важное дело. Я зайду к тебе через тридцать минут.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
«Негоже получилось: я за ним слежу, а он ко мне ходил, — подумал с досадой Кудряшев. — Но когда же он вышел из дому? Не мог я его просмотреть — глаз не сомкнул. Не ночевал он дома».
Подозрение, высказанное Никитиным, укрепилось. Но Фишер, в самом деле, явился ровно через полчаса.
— Я имею совершенно колоссальную новость! — Немец подозрительно посмотрел на дверь.
— Говори, Карл, не бойся, никто нас не услышит. Фишер перегнулся через стол и, обдавая Кудряшева запахом чеснока, быстро зашептал:
— Я сегодня не ночевал дома. Я знаю, кто в августе месяце прятал пассажира Антоса Одноглазого и кто помогал убегать дезертиру Вавилову. Вавилов есть сейчас матрос у Антос Одноглазый.
— Ну-ну, говори, — торопил Кудряшев. — Кто это?
— Колониста Мерца знаешь?
— Который вчера уехал в Херсон?
— Он самый, — кивнул Фишер.
— А кто тебе сказал?
— Батрак его — Франц Кольбер. У Франца вечером был праздник — серебряная свадьба. Почему ты не пришел? Нехорошо сделал... Франц выпил вина и говорил мне всю правду. Он боится, ты будешь сильно наказывать...
Кудряшев прикинулся изумленным:
— Да не может быть?!
А про себя с облегчением подумал: «Молодец Вавилов: добился-таки своего».
— И еще знаешь что, — продолжал Фишер, — Мерц брал у меня в августе ломик — он свой упустил в колодец, — и вчера я попросил вернуть его. А он сказал: «Я и твой потерял». Наверное, он убил тогда красноармейца Самсонова...
— ...Если бы Фишер был действительно замешан в это дело, тогда бы он не стал мне все это рассказывать, зачем ему это? — заключил Кудряшев свое сообщение Никитину.
— Затем, чтобы отвести от себя подозрения и втереться к тебе в доверие, — ответил Никитин. — Ну что ж, хорошо. Пусть он думает, будто мы ему абсолютно доверяем. Ты правильно сделал, что сразу приехал сюда.
3Недели две назад, перед заходом солнца, рыбачка Олеся Семенчук увидела на волнах одинокую лодку. Похоже было, что сидевший на корме человек лишился ума: лодка плыла бортом к ветру и волны захлестывали ее. Парус оторвался от шкотов и полоскался на ветру. Того гляди, лодку перевернет!
Свежело, и хотелось скорее добраться до дома, но Олеся сказала братишке Петрусю, чтобы правил к лодке, — видно, беда случилась с неизвестным рыбаком.
Окровавленный, полузамерзший рыбак оказался совсем молоденьким пареньком, никак не старше Олеси. Он до того ослабел, что не мог поднять головы. Олеся хотела было забуксировать его лодку, но паренек остановил ее:
