Асьенда - Изабель Каньяс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это настолько не соответствовало холодной комнате, что, впервые прикоснувшись к полу, я отдернула руку, как если бы обожглась.
Андрес сказал, что чувствует оживленность.
У меня не было совершенно никакого желания проверять, что это значит.
Пока я убиралась, меня занимала не менее насущная проблема: как, черт побери, встречать Родольфо в этом доме? Даже сам воздух в этих стенах на вкус стал другим, не тем, каким Родольфо застал его. Я не могла находиться в доме по ночам без успокаивающей пелены копалового дыма. Я не могла спать в темноте, как это нравилось Родольфо.
Может быть, я заберу одеяла, которые только что сложила, и сбегу в капеллу? И смогу спать под скамьями, как Андрес в детстве. А может быть, я расскажу Родольфо…
Вам должно быть известно, как мало терпения у Родольфо.
Правда то была или нет, но в своем письме Родольфо приказал мне впредь не искать помощи у Церкви. Посмотри он на Андреса, тут же увидит священника. Увидит Церковь. Человека, которого изгнали из Сан-Исидро, хотя мне было до сих пор неизвестно, по какой причине.
Родольфо увидит, что я ослушалась. За то короткое время, что мы провели в браке, мне еще не доводилось расстраивать его. Страх заскользил по позвоночнику неуверенными и неслаженными шагами, когда я вспомнила, как Родольфо набросился на Хуану за ужином. Как скоро этот же гнев обернется против меня? И в каком виде?..
– Беатрис.
В высоком дверном проеме появился Андрес, в руке у него была корзинка с чем-то, что пахло как теплая маса[30].
Я нахмурилась. Андрес впервые обратился ко мне без привычного «донья» вначале, и это ощущалось как обнаженная кожа, почти что богохульство.
Он показывал на стену – ту стену, о которую ударился прошлой ночью. На сером лице широко распахнулись глаза.
Я повернулась.
Густые мазки крови расплывались по белой штукатурке и складывались в одно-единственное слово, которое повторялось раз за разом.
Родольфо Родольфо Родольфо Родольфо Родольфо
Она была пуста! Всего несколько минут назад стена была белой, но сейчас…
С последней «О» упала капля крови. Кровь была свежая, еще влажная, как краска, и стекала по стене.
Родольфо Родольфо Родольфо
Я не могла отвести взгляд. Не могла дышать.
Родольфо Родольфо
– Она… – Андрес запнулся.
Она. Она.
Я слышала, что она умерла от тифа. Мне говорили, что ее похитили повстанцы.
– Вы знали первую жену Родольфо? – требовательно задала я вопрос.
– Я… – Андрес остановился. – Встречал ее. Да.
– Как она выглядела?
– Как будто прибыла из Испании, – тихо начал Андрес. – Высокая, белая. У нее были самые бледные волосы, какие я когда-либо видел. Похожие на кукурузный шелк.
Я наконец оторвала взгляд от стены, чтобы посмотреть на Андреса. Если он ел или отдыхал, то это никак не улучшило его вид – лицо оставалось болезненным, выражение было таким, будто его вот-вот вырвет.
– Андрес. В прошлый раз, когда вы были здесь, мне кое-что приснилось.
Я рассказала ему, что было в моем сне: женщина в сером, с волосами как кукурузный шелк и глазами, похожими на угли. Когти цвета плоти. Раскромсанные простыни, глубокие царапины на деревянном изголовье кровати.
Андрес молча выслушал меня, все еще стоя в дверном проеме, – то ли слишком измученный, то ли слишком потрясенный, чтобы сдвинуться с места, пока я не закончу говорить.
– Хуана сообщила, что Родольфо возвращается через два дня.
Андрес повернулся к стене и взглядом проследил за густой каплей крови, прокладывающей свежую дорожку по штукатурке. Каракули были грубыми, лихорадочными.
Могло ли это быть написано в страхе? Или это предупреждение?
– Я думаю, вы в опасности, Беатрис, – выдохнул Андрес.
Я знала, что он прав.
Но от кого исходила эта опасность?
17
Андрес
Январь 1821
Двумя годами ранее
Холодный дождь размыл дорогу из Апана до Сан-Исидро, и все вещи оказались перепачканы в грязи. Путь занял большую часть дня, и прибыл я, когда на западе вечерело.
Я вернулся в Апан около шести недель назад, но наконец был дома.
Пройти через ворота имения было все равно что пройти сквозь воспоминание о том, чего больше нет. Вернувшись на земли своего детства, я, поддавшийся влиянию внешнего мира, был чересчур высокого мнения о себе. Дорога до Сан-Исидро казалась дорогой в сон. Я покинул будничный мир Церкви и горожан и перешел в иной мир, где низко висящие брюха туч обращались в слух и где койоты боялись приближаться к дому Тити. Где когда-то все части моей души наконец обрели смысл. И я надеялся, что это произойдет снова.
Конечно, то была ложная надежда. Грязь с асьенды ничем не отличалась от городской. И все тревоги, весь груз, не рухнули с плеч, стоило мне только войти.
Тетя Ана Луиза поприветствовала меня с привычной ей чопорностью. Я сомневался, что она, от природы холодная, когда-либо простит меня за совершенное преступление – мне с рождения был присущ потенциал, которого ей недоставало, и именно я стал учеником бабушки, а ей Тити отказала.
– Палома в доме с остальными, – бросила она, забирая у меня намокшую сумку с немногочисленными вещами. – Думаю, тебе лучше будет остаться в капелле, раз уж ты теперь… – Она неопределенным жестом указала на мой воротничок. – Этот.
Ана Луиза отнесла мою сумку в капеллу и рассказала, как пройти на кухню в доме. Там Палома подогреет мне ужин, и я смогу сесть у зажженного огня и почитать Библию женщинам из дома, занятым починкой или вышивкой.
Когда я подошел к дому, ночь сгустилась.
Здравствуй, старина, – подумал я, шагая сквозь утихающий дождь.
Дом заворчал в ответ и, сварливый, покачнулся на своем основании.
Я не сдержал улыбки. У дома настроений было больше, чем перьев у ласточки. Мне нравились его капризные заговоры; нетерпеливые скрипы и стоны пробуждали во мне желание нежно погладить его по боку, как я бы сделал с упрямым, но любимым мулом. Еще ребенком я понимал, что старый дом с духами не похож ни на что другое, что я когда-либо встречал. И сейчас, побывав в старых домах бесчисленное количество раз, я знал, что он такой один.
– Cuervito! – В освещенном дверном проеме кухни нетерпеливо топталась женщина, которая назвала меня детским прозвищем: вороненок. Это была Палома. Если
