Уилл Грейсон, Уилл Грейсон - Джон Грин

– Грейсон, – отвечает Гэри, – ты на свои штаны посмотри.

Смотрю. Ха. А я даже и не знал, что джинсы могут помяться.

– Я всегда считал, что это часть образа, – продолжает он, приобнимая меня за плечи.

– Теперь да, – отвечаю я. – Ну, как? Нервничаешь?

– Есть немного, но не как Тайни. Ты, кстати, не мог бы пойти за кулисы и, кхм, может, чем-то помочь. Это, – он показывает на свой прикид, – было для генеральной репетиции. Пойду в мой «Уайт Сокс» переоденусь.

– Хорошо и хорошо, – киваю я. – А где он?

– В сортире за кулисами, – отвечает Гэри.

Я отдаю ему диск и потихоньку бегу между рядами, а потом змеей просачиваюсь за тяжелые красные портьеры. Там скопище актеров и помощников на разных стадиях подготовки, они накладывают друг другу макияж. На всех парнях из труппы форма «Уайт Сокс», включая бутсы и гольфы, в которые заправлены штанины. Я здороваюсь с Итэном, поскольку как следует знаю только его, и собираюсь искать туалет, но тут замечаю декорацию. Это весьма реалистичный дагаут, я удивлен.

– Что, все действие будет тут разворачиваться? – обращаюсь я к Итэну.

– Нет, конечно, – отвечает он. – Для каждого акта свои декорации.

Издалека доносится ужасающий громовой рев, а следом – повторяющийся плеск. Моя первая мысль: «Тайни решил использовать в пьесе слона, и его только что вырвало», – но потом я понимаю, что этот слон – сам Тайни.

Вопреки голосу рассудка я иду на звук, и он вскоре повторяется. Под дверью кабинки видны ноги.

– Тайни, – говорю я.

– БУУУУУУУЭЭЭЭЭЭЭЭЭ, – отвечает он, после чего шумно вдыхает, прежде чем его снова рвет.

Запах жутчайший, но я все же делаю шаг вперед и приоткрываю дверь. Тайни, на котором самая большая на свете униформа «Уайт Сокс», сидит в обнимку с унитазом.

– Заболел или нервничаешь? – интересуюсь я.

– БЛААААААААААААА.

Нельзя не удивиться объему того, что извергается из распахнутого рта Тайни. Я замечаю кусочки листьев салата и немедленно в этом раскаиваюсь, потому что в голове появляются вопросы: такос? сэндвич с индейкой? И начинаю ощущать, что могу присоседиться к Тайни.

– Так, дружище, давай бери себя в руки, все будет хорошо.

Тут в туалет врывается Ник.

– Ну и вонища, – стонет он. И добавляет: – Купер, ты там прическу не испорти! Высунь башку из унитаза. Мы же несколько часов над ней работали!

Тайни плюется, откашливается, а потом хрипит:

– Горло. Ужасно дерет. – И мы с Ником одновременно понимаем: потерян главный голос спектакля.

Я беру Тайни подмышку с одной стороны, Ник – с другой, и мы вытаскиваем его из сортира. Я спускаю воду, стараясь не смотреть на этот невообразимый ужас.

– Ты что ел-то?

– Буррито с курицей и буррито-стейк во Дворце буррито, – отвечает он. Голос такой странный, и Тайни, сам это понимая, пробует распеться. – Что на второй базе… черт, черт, черт, черт, черт, черт. Я испортил себе голос! Черт.

Мы с Ником, поддерживая его под руки, выводим Тайни к остальным, и я кричу:

– Кто-нибудь, сделайте теплого чаю с большим количеством меда и принесите «Пепто-бисмола»[20], быстро!

Подбегает Джейн в белой мужской футболке, на которой маркером написано: Я с Филом Рейсоном.

– Я займусь, – говорит она. – Тайни, тебе еще чего-нибудь нужно?

Он поднимает руку, прося нас всех замолчать.

– Что это? – выстанывает он.

– Что что? – интересуюсь я.

– Этот звук. Вдалеке. Это что… это… Грейсон, мать твою, ты что, записал среди вступительных песен «Где-то за радугой»?

– Ага, – киваю я, – несколько раз.

– ТАЙНИ КУПЕР ЭТУ ПЕСНЮ НЕНАВИДИТ! – вопит он, и у него рвется голос. – Черт, голос пропал. Черт.

– Молчи, – говорю я, – мы все исправим. Только больше не блюй.

– Я уже все буррито выблевал, – отвечает он.

– МОЛЧИ, – строго повторяю я.

Он кивает. И на несколько минут, пока все бегают вокруг, обмахивая свои наштукатуренные лица и нашептывая друг другу, как у них все получится, я остаюсь наедине с молчащим Тайни Купером.

– Я и не знал, что ты можешь нервничать. А перед футбольными матчами такое бывает? – Он качает головой. – Так, ладно, если да, то кивай. Ты боишься, что мюзикл не так уж и хорош. – Тайни кивает. – Переживаешь за голос. – Кивает. – Что еще? Или все? – Качает головой отрицательно. – Гм, ты боишься, что на гомофобов это не подействует. – Нет. – Боишься блевануть на сцене. – Нет. – Ну, не знаю, Тайни, но чего бы ты ни боялся, ты больше, чем этот страх. Ты всех порвешь. Тебе хлопать будут часами. Дольше, чем шел сам мюзикл.

– Уилл, – шепчет он.

– Чувак, голос береги.

– Уилл, – повторяет он.

– Что?

– Нет. Уилл.

– А, ты про второго, – говорю я, а Тайни поднимает брови и ухмыляется. – Пойду посмотрю.

До начала осталось двадцать минут, зал уже почти заполнен. Я подхожу к краю сцены и выглядываю на секунду из-за кулисы, немного даже ощутив себя знаменитым. А потом сбегаю по ступенькам и медленно иду по правому проходу. Я тоже хочу, чтобы он приехал. Я хочу, чтобы люди вроде Уилла и Тайни могли быть друзьями, а не только пробами с ошибками.

Хотя мне и кажется, что мы с Уиллом друг друга знаем, я едва помню, как он выглядит. Так что приходится исключать каждое лицо в каждом ряду. Тут больше тысячи человек, которые пишут эсэмэски, смеются и крутятся на сиденьях. Эти сотни человек читают программку, в которой, как узнаю позднее, нам с Джейн выражена особая благодарность за то, что мы «крутые». Эти сотни человек ждут, как Гэри в течение двух часов будет выдавать себя за меня, – ждут, совершенно не представляя, что им предстоит. Я, разумеется, тоже не знаю – ведь Тайни переделал пьесу после того как я ее читал.

Народу много, но я стараюсь посмотреть на каждого. Вот мистер Форстон, руководитель Альянса, со своим близким другом. Вот два помощника директора. А потом, стоя где-то на середине прохода и выискивая глаза, напоминающие Уилла Грейсона, я замечаю лица двух взрослых, которые смотрят на меня. Родители.

– А вы тут что делаете?

Папа пожимает плечами:

– Ты удивишься, но это не я придумал.

Мама толкает его локтем.

– Тайни прислал мне через «Фейсбук» очень трогательные личные приглашения, это было так мило.

– Ты на «Фейсбуке» дружишь с Тайни?

– Да. Он задружил меня по запросу, – отвечает мама, совершенно не владея терминологией.

– Ну, спасибо, что пришли. Я буду за кулисами, но, э, потом увидимся.

– Передавай от нас привет Джейн, – говорит мама с широкой заговорщицкой улыбкой.

– Хорошо.

Я дохожу до конца прохода, а потом иду в обратном направлении по левому проходу. Уилла Грейсона нет. Вернувшись за кулисы, я застаю там Джейн с самой большой по объему бутылкой «Пепто-бисмола».

– Он все выпил. – Джейн переворачивает бутылку вверх дном.

Тайни выскакивает из-за декораций и поет:

– И тепеееерррь мне просто супееееррр! – Голос пока звучит хорошо.

– Отожги, – говорю я ему. Он подходит ко мне с вопросом в глазах. – Тайни, там где-то тысяча двести человек.

– Ты его не видел. – Он слегка кивает. – Так. Ладно. Хорошо. Все нормально. Спасибо, что заткнул меня.

– И за то, что смыл десять тысяч литров твоей блевоты.

– Да, за это тоже, конечно. – Тайни вдыхает поглубже и надувает щеки так, что лицо его превращается практически в идеальный круг. – Ну, пора, наверное.

Тайни собирает вокруг себя всю команду. Потом опускается на колени посреди этой плотной толпы, все стоят, касаясь друг до друга, потому что эти театральщики такие, любят изображать, что они очень трогательные. На всех актерах в первом круге – и на девочках, и на мальчиках – форма «Уайт Сокс». Следующий круг образует хор – пока весь в черном. Мы с Джейн тоже подходим поближе.

– Я хочу сказать всем вам спасибо, вы все классные. А еще простите за блевание. Рвало меня потому, что я перебрал вашей классности и отравился. – Это вызывает нервные смешки. – Я знаю, что вам до смерти страшно, но знайте: вы прекрасны. Впрочем, не это главное. Давайте, идемте, исполним чьи-то мечты.

Все как бы вскрикивают и делают такой жест – вскидывают одну руку к потолку и разводят пальцы. Свет по ту сторону занавеса погас. Трое футболистов ставят декорации. Я отхожу в сторону и встаю рядом с Джейн в пещерной тьме, наши пальцы сплетаются. Сердце у меня колотится, и мне остается лишь гадать, каково сейчас быть на месте Тайни, я молю бога, чтобы литр «Пепто-бисмола» поддержал его голосовые связки, чтобы он не забыл слова, не упал, не потерял сознание, не блеванул. Даже тут, за кулисами, довольно нелегко, и я представляю, сколько смелости требуется сказать правду со сцены. Даже больше – пропеть эту правду.

– Прошу всех выключить сотовые телефоны, чтобы не прерывать это великолепное шоу, – объявляет бесплотный голос.