Уилл Грейсон, Уилл Грейсон - Джон Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За то, что не сказал тебе в лицо то, что говорил Гэри. За сказанное извиняться не буду, потому что это правда. Эти твои гребаные правила. И привязаться ты иногда можешь, и в том, как ты осуждаешь наигранность, есть что-то наигранное, и я знаю, что со мной бывает сложно, но с тобой тоже, и вся твоя надуманность уже устарела, а еще ты жутко самовлюбленный.
– Уж кто бы говорил, – отвечаю я, стараясь не взбеситься. Тайни невероятно талантливо может схлопнуть пузырь моей любви к нему. Видимо, думаю я, его поэтому так часто и отвергают.
– Ха! Это верно! Я не утверждаю, что я ангел. Я говорю лишь то, что и ты виноват.
Та пара скрывается из виду. А я наконец готов избавиться от дрожи в голосе, которую Тайни, очевидно, считает слабостью. Я встаю перед ним, чтобы самому его видеть, и в кои-то веки оказываюсь выше него.
– Я тебя люблю, – говорю я.
Он склоняет свою милую головищу, как изумленный щенок.
– Ты ужасен в роли лучшего друга, – продолжаю я. – Просто ужасен! Ты напрочь забываешь обо мне всякий раз, когда у тебя появляется новый дружок, а потом приползаешь обратно с разбитым сердцем. Ты меня не слушаешь. Я тебе, кажется, даже не симпатичен. Ты так увлекся своей пьесой, что совершенно забил на меня, если не считать оскорблений в мой адрес, которые ты наговорил нашему общему другу у меня за спиной, ты использовал историю собственной жизни и людей, которые тебе якобы дороги, чтобы обрести за счет своей пьески популярность, чтобы все тебя любили и считали крутым и раскрепощенным и восхитительно голубым, но знаешь что? То, что ты гей, не повод быть скотом… Но ты – номер один в моем быстром наборе, – добавляю я, – и я хочу, чтобы ты там оставался, и прошу прощения, что я тоже ужасный лучший друг, и я тебя люблю.
Он голову так нормально и не поворачивает.
– Грейсон, ты что, хочешь сказать, что ты тоже гей? Ничего личного, но я лучше уж обратно ориентацию сменю, чем буду с тобой.
– НЕТ. Нет нет нет. Трахаться я с тобой не хочу. Я просто тебя люблю. С каких это пор желание кого-то трахнуть заменят все остальное? С каких пор можно любить только того, с кем хочешь переспать? Тайни, это такой бред! Черт, да кого, блин, этот секс интересует?! Все ведут себя так, точно это самое главное занятие в жизни, но послушай. Как вся наша жизнь, наделенная разумом, может вращаться вокруг того, что делать могут и слизняки? Трахаться или не трахаться, и если да, то с кем? Важные вопросы, наверное. Но не настолько уж. Знаешь, что на самом деле важно? За кого ты готов умереть? Кого ты будишь утром в пять сорок пять, хотя даже не знаешь, зачем ты ему? Кому ты будешь пьяные сопли вытирать?!
Я перешел на крик, начал яростно размахивать руками, и только когда все эти важные вопросы кончаются, я замечаю, что Тайни плачет. А потом он говорит очень тихо, таким тихим я его голос еще ни разу в жизни не слышал.
– Если бы ты мог написать пьесу о ком угодно… – И на этом его голос обрывается.
Я снова сажусь рядом и обнимаю его.
– Ты в порядке?
Тайни Куперу каким-то образом удается держать себя в руках настолько, что его массивная плачущая голова не скатывается с моего узкого плеча.
– Трудная неделя. Трудный месяц. Трудная жизнь, – говорит он через некоторое время.
Он довольно быстро отходит, вытирает глаза торчащим из-под полосатого свитера воротником тенниски.
– Когда встречаешься с кем-то, у тебя есть специальная разметка: Поцелуй, Важный разговор, Три слова – а потом вы садитесь на качели и расстаетесь. Можно эти вехи на график наносить. И всю дорогу с избранником сверяешься: а можно? Если я скажу вот это, ты ответишь мне тем же? Но в дружбе ничего подобного нет. Любовные отношения – это осознанное решение. А дружба просто складывается.
С минуту я просто смотрю на поле. Тайни сопит.
– Я тебя выбираю, – говорю я. – Черт, да, я тебя сам выбираю. Я хочу, чтобы ты пришел ко мне в гости через двадцать лет со своим мужиком и приемными детишками, и хочу, чтобы наши дети, черт побери, играли вместе, а мы тобой будем, например, пить вино и обсуждать ситуацию на Среднем Востоке или чем там еще мы будем в старости заниматься. Мы с тобой так давно дружим, что выбирать уже не надо, но если бы было надо, я бы выбрал тебя.
– Ага, все хорошо. Но что-то ты расчувствовался, Грейсон, – отвечает Тайни. – Как-то это меня вымораживает.
– Понял.
– Никогда больше не говори, что ты меня любишь.
– Но я тебя люблю. Меня это не смущает.
– Грейсон, серьезно, прекрати. Иначе меня стошнит.
Я ржу.
– Помочь тебе со спектаклем?
Тайни сует руку в карман, достает аккуратно сложенный блокнотный листок и отдает его мне.
– Я уж думал, ты никогда не предложишь, – с ухмылкой говорит он.
Уилл (и Джейн, но в меньшей степени),
спасибо за предложенную помощь в постановке мюзикла «Обними меня покрепче». Я буду беспредельно благодарен, если вы оба в день премьеры поможете за кулисами с переодеванием, да и просто будете успокаивать актеров (ладно, скажу прямо: меня).
К тому же оттуда будет очень хорошо видно.
К тому же, хотя у Фила Рейсона и так отличный костюм, будет еще лучше, если Гэри предоставят настоящую грейсонову одежду.
Более того, я думал, что перед премьерой успею сделать микс, в котором под нечетными номерами будет панк-рок, а под четными – песни из мюзиклов. Но у меня на это не хватит времени; так что будет поистине чудесно, если вы этим займетесь.
Вы очаровательная пара, я невероятно рад, что свел вас, и я не испытываю к вам никакого презрения, не услышав благодарности за то, что я сделал вашу любовь возможной.
Остаюсь искренне ваш…
Ваш верный слуга и сводник…
Который недавно остался один в океане боли, но продолжает работать не покладая рук, чтобы привнести в ваши жизни хоть немного света… Тайни Купер
Я читаю и смеюсь, и Тайни тоже смеется и кивает, словно в поддержку того, что он воистину крутой.
– Мне жаль, что со вторым Уиллом Грейсоном так вышло, – говорю я.
Его улыбка слетает с лица. Но кажется, что эта реакция адресована моему тезке, а не мне.
– Он был уникален.
Когда Тайни это говорит, я словам не доверяю, но потом он выдыхает через сжатые губы, щурит грустные глаза и смотрит вдаль, и тогда я верю.
– Мне, наверное, пора браться за дело? Спасибо за приглашение за кулисы.
Тайни встает и начинает кивать, иногда с ним такое бывает, и по этому повторяющемуся движению я понимаю, что он старается самого себя в чем-то убедить.
– Да, пойду продолжу бесить актеров и помощников своими тираническими указаниями.
– Тогда до завтра.
– И до всех последующих дней, – отвечает Тайни, слишком сильно хлопая меня по спине.
глава восемнадцатая
я начинаю задерживать дыхание. не так, когда проходишь мимо кладбища или типа такого. нет. хочу проверить, сколько продержусь до того, как потеряю сознание или умру. это удобное развлечение – можно практиковать где угодно. на уроке. за обедом. в туалете. в собственной комнате, в тишине и непокое.
хреново то, что неизбежно наступает момент, когда я все же делаю вдох. контролировать себя могу только до определенных пределов.
я уже не жду, что тайни отзовется. я его обидел, он меня возненавидел – все просто. он перестал слать мне эсэмэски, и я понимаю, что мне вообще никто не пишет. и в мессенджере тоже. всем вообще плевать.
теперь, когда я ему не нужен, я вижу, что вообще больше никому не нужен.
ну да, есть гидеон. он особо не писатель, но в школе всегда интересуется, как дела. и мне постоянно приходится переставать не дышать, чтобы ему ответить. иногда я даже говорю правду.
я: серьезно, так теперь до конца жизни? я, по-моему, на это не подписывался.
я понимаю, что звучит это как подростковый бред, – мне в сердце! вонзили иголки! и в глаза тоже! – но кажется, что от этого шаблона не уйти. у меня никогда не получится стать хорошим человеком. я всегда буду смесью крови и говна.
гидеон: ты главное дыши.
интересно, он что, знает?
притворяюсь я, что все отлично, только в присутствии мауры. я не хочу, чтобы она видела, как мне хреново. худший вариант: она растопчет осколки моего сердца. вариант еще хуже: она попытается склеить его заново. я понимаю вот что: теперь я оказался в таком же положении, в каком она была со мной. по ту сторону молчания. вы можете думать, что молчание умиротворяет. но нет, оно приносит боль. очень сильную боль.
дома мама пристально за мной наблюдает. и от этого мне только хуже, потому что теперь и ей приходится из-за меня страдать.
тем вечером… когда я испортил отношения с тайни…
…она спрятала подаренную им стеклянную миску. убрала, пока я спал. и самое дурацкое то, что, когда это заметил, я первым делом подумал, будто она испугалась, что я разобью миску. но потом понял: мама просто не хочет, чтобы я ее видел и расстраивался, она пытается меня защитить.