Калейдоскоп - Даниэла Стил

— Что-нибудь не так? Я очень хочу тебя.

— Извини, — прошептала Хилари и отвернулась к стене. Неужели ей никогда не стать нормальной женщиной, как все? Неужели прошлое будет вечно тянуть ее назад, в пропасть? У нее было и есть слишком много врагов. Артур Паттерсон… Джек Джонсон… те парни… Мейда с Георгиной… Эйлин… надзиратели в колонии… даже отец. Как тащить на себе такой груз и нормально функционировать как женщина? — Прости, Артур, дело не в тебе. Просто я не могу.

— Но почему? Откройся мне.

Он сидел на краю кровати, изо всех сил стараясь остаться бесстрастным. Хилари терзали сомнения. Что хуже: шокировать его или нанести обиду?

— Когда-то давно… я подверглась насилию.

Она надеялась тем и ограничиться, но Артур думал иначе.

— Как? Кто это сделал?

— Это длинная история.

И не одна… Которую из историй можно рассказать? О Мейде и Георгине — ведь они были первыми? Или о Джеке, который лез из кожи вон, чтобы всех обскакать, а когда не получилось, зверски избил ее? Любой годился на роль ее погубителя. Но хватит ли у Адама мужества снести подобную правду?

— Когда это случилось?

— Мне было тринадцать лет. — По крайней мере, это правда. Хилари набрала в легкие побольше воздуху. — С тех пор — никого. Наверное, я должна была тебя предупредить…

Адам был потрясен.

— Господи, ну конечно! Это многое упростило бы. Откуда мне было знать?..

— Я не подумала, что это может иметь значение.

— Но послушай, Хилари. Ты была изнасилована двенадцать лет назад, с тех пор у тебя никого не было — и, по-твоему, это не имеет значения? Можно ли быть такой жестокой — и к себе, и ко мне? Ты с кем-нибудь советовалась? Обращалась в консультацию? К психоаналитику?

Адам не мог представить себе подобной неискушенности. Все его знакомые время от времени обращались за психологической помощью. Он и сам вряд ли скоро справился бы с потрясением после ухода жены.

— Нет, не обращалась, — тихо ответила Хилари и, встав с кровати, накинула на себя купальный халат. У нее было высокое, гибкое тело, длинные, стройные ноги. Он по-прежнему сгорал от страсти, но старался об этом не думать.

— Тебе не была оказана первая помощь после изнасилования?

— Нет. Никакой помощи. Не думаю, что кто-либо мог помочь.

— Ты ненормальная!

— Ну, скажем, в то время помощь была недоступна.

— Где же это было? На Северном полюсе? Покажи мне такое место на земном шаре, где в наше время невозможно получить совет психотерапевта!

Много он знает! Психотерапия — где? У Луизы? Может быть, в колонии?

— Я уже сказала тебе, Адам, — раздраженно молвила Хилари, — что не могу об этом говорить. Все слишком сложно.

— Или слишком больно?

Хилари отвернулась, чтобы он не заметил — ей действительно больно.

— Давай замнем.

— Что именно замнем? Наши отношения? Почему? Хилари, ты же не из породы слабаков!

Она начала по-настоящему сердиться. Да. Она способна свернуть горы — ради карьеры, но не ради мужчины.

— Забудь, Адам, забудь все это. Предоставь мне идти своим путем.

— Да? Сколько, ты сказала, прошло лет? Двенадцать? Что-то я не вижу, чтобы ты справилась с этим в одиночку. Сколько тебе еще потребуется времени? Тридцать лет? Или больше? Возможно, в шестидесятилетнем возрасте ты заживешь полноценной половой жизнью? Ну же, Хилари, будь серьезной.

Он притянул ее к себе на кровать. Но он слишком много требовал, она не могла дать ему этого. Адам хотел, чтобы она принадлежала ему телом и душой, стала верной женой и родила ему детишек. То есть вернула бы ему все, что отняла другая женщина. Это ей под силу. И вообще — сейчас она только и может, что брать. Она уже отдала всю свою любовь — давным-давно.

— Ты должна пройти курс психотерапии.

Позволить сделать себе операцию на мозге? С какой стати? Бог знает, что там еще откроется.

— Я не могу.

— Дерьмо собачье! Почему?

— Мне некогда.

— Хилари, тебе двадцать пять лет, а жизнь так осложнена…

— Не настолько серьезно, чтобы нельзя было справиться.

— Ты не живешь, а существуешь, — распалялся Адам.

И Хилари рассвирепела. Какое он имеет право выносить приговоры! Лишь на том основании, что она не хочет заниматься с ним любовью?

— Может быть, это со временем пройдет, — хладнокровно молвила она, беря себя в руки.

— Само? Сомневаюсь.

— Адам, не торопи меня. Первая попытка…

Какое-то время он молча наблюдал за ней.

— Ты чего-то недоговариваешь.

На ее губах застыла улыбка сфинкса.

— Ничего особенного.

— Не верю. Знаешь, у меня такое впечатление, будто ты всю жизнь провела за крепостными стенами.

— Да. Мне пришлось их возвести.

— Почему?

— У меня было слишком много обидчиков.

— А сейчас?

— Сейчас я не даю себя в обиду.

Он сочувственно посмотрел на нее и наклонился, чтобы поцеловать. Потом бережным жестом положил руку ей на плечо, и они долго сидели молча на так и не разобранной кровати.

— Я тебя не обижу, Хилари… Обещаю.

В глазах Адама стояли слезы.

Ей отчаянно хотелось что-нибудь к нему почувствовать, но, должно быть, она вовсе не способна любить. Теперь это стало угрожающе ясно ей.

— Я люблю тебя, Хилари.

Что она могла ответить? Только и оставалось, что с грустью смотреть на Адама.

Он улыбнулся и снова прикоснулся к ней губами. Это взволновало ее.

— Не говори ничего, Хилари, не нужно. Позволь мне просто любить тебя.

Он бережно опрокинул ее на спину, на подушки, и начал нежно обводить пальцами выпуклости и впадины ее тела, то приближаясь к пупку, то удаляясь от него, дрейфуя в области груди и опускаясь к животу… и снова вверх. Потом он стал трогать ее языком. И как будто сердцем. Хилари показалось, что прошло несколько часов, пока она стала вздрагивать, корчиться, просить, чтобы он переходил к более смелым ласкам, но он медлил. Вместо этого он дал ей потрогать свой пульсирующий орган, а потом поводил им по разгоряченному телу — словно гладил атласной рукой. Хилари наклонилась и коснулась его губами. Адам тоже ласкал ее губами, пальцами… Она напряглась…

— Все в порядке, Хилари… Все хорошо… Я не причиню тебе боли. Прошу тебя, детка, позволь мне… Ты так прекрасна!

Он ворковал над ней, как мать над ребенком, и она успокоилась. Наконец он вошел в нее — и снова успокоил. Ему очень хотелось, чтобы они действовали в унисон. Но она не успела.

— Хилари, мне очень жаль…

— Не нужно ни о чем жалеть.

Она спокойно лежала рядом. Адам переутомился и скоро уснул, а Хилари ласково смотрела на него и спрашивала себя: сможет ли она когда-либо испытать что-то, кроме горечи?