Зима в раю - Питер Керр

– Кхм! Неужели этот скряга дал маху? Я видел, как Феррер вывозил на тачке бревна с вашей фермы к своей casita за день до вашего прибытия. От него вы ничего не получите. Nada[238]. Свет не видывал такого жадюги. Да этот Феррер бесплатно не помочится на вас, даже если вы будете гореть в огне.

Да уж, с каждым днем мне становилось все яснее: сколь ни высоко было социальное положение Ферреров в Андраче и за его пределами, здесь, среди своих ближайших соседей в долине, эта семья ценилась ниже некуда.

– Тогда… тогда мне надо поскорее прикупить дровишек, – сказал я по возможности бесстрастно, не желая принимать ничью сторону в очевидном противостоянии Пепа и Томаса Феррера.

– Прикупить дровишек? – Пеп затряс головой. – No es posible. Лесопилка закрыта на las vacaciones[239]. Там вы ничего не купите до следующей недели. – Кончик его cigarrillo сердито затрещал и вспыхнул ярким красным огоньком, когда Пеп всосал еще одну порцию настоящего гаванского дыма. – Hombre, у вас будет холодное-прехолодное Рождество.

Что можно было на это ответить? Я снова стал ощущать себя жалким loco extranjero.

– Bueno, – сказал Пеп и кивнул в направлении клонящегося к закату солнца. – Пойду-ка я домой, растоплю камин перед тем, как начнет падать температура. Дом должен быть теплым – особенно в Рождество, нет?

Он даже не счел нужным попрощаться со мной.

Вот мерзкий старикашка, думал я, глядя ему вслед. Пепу было мало того, что я под Рождество оказался без дров, нужно было еще и поиздеваться надо мной… Но вдруг плечи удаляющегося Пепа затряслись, и я услышал нечто, поразительно похожее на смешок – пробивающийся сквозь залежи слизи, но тем не менее смешок, вне всяких сомнений. Да, старый мерзавец потешался от всей души – и над чем, над моим несчастьем!

Он обернулся, утирая слезы.

– Ха! Ну и рожа! – загоготал он с новой силой. Одной рукой Пеп держался за сердце, а второй указывал на меня. – Ну и видок! Madre mía!

У меня не было слов. Мне оставалось только стоять там, чувствуя себя дураком и выглядя полным идиотом, пока Пеп не отсмеялся. Я не знал достаточно испанских ругательств, чтобы высказать ему все то, что хотелось.

– Эй, вы что, и вправду поверили, что я такая сволочь? – наконец выдавил он, вытирая глаза рукавом и откашливаясь. – Не забывайте, amigo, это не меня зовут Томас Феррер, нет! – Он подошел поближе и, взяв меня за плечи, развернул лицом к воротам. – Посмотрите-ка вон туда, на дорогу. Я сложил там несколько бревен для вас – этого хватит, чтоб дождаться, когда лесопилка снова заработает. Как я посмотрю, у вас два сына, так что присылайте их сюда, пусть они перенесут бревна в дом, пока светло. Поверьте, нынче ночью будет очень холодно – так холодно, что даже деревянная статуя сиськи отморозит!

Я был так тронут, что не нашелся, что сказать. Мои попытки поблагодарить Пепа за этот неожиданный акт предумышленной доброты были пресечены на корню.

– Hombre, на что же тогда соседи? – ухмыльнулся он. – Пусть я не богат, но то немногое, что у меня есть, – все ваше, если понадобится. На этой finca у меня припасено дров больше чем достаточно, так что no problemas. Va bé.

Неторопливой походкой старик двинулся к своему коттеджу, потом на мгновение обернулся и послал мне кавалерийский салют:

– Adiós, amigo! Пусть в вашей жизни все будет хорошо, и пусть ваши куры всегда несут яйца с двумя желтками. Adiós, y Feliz Navidad![240]

– И вам веселого Рождества, Пеп. И огромное вам спасибо.

Исполненный смиренного восхищения перед проявленной соседом щедростью, я зашагал домой. Но не успел я сделать и десятка шагов, как до меня донесся отчаянный вопль:

– ПЕ-Е-ЕРРРРРРО-О-О! ПЕРРО-О-О!

Затем я услышал топот галопирующих ко мне лап и развернулся в тот самый миг, когда массивная черная собака оторвалась от земли и полетела по воздуху ко мне. Мое восприятие с этого момента замедлилось, и я стал видеть происходящее отдельными кадрами: пес разинул огромную пасть; с красного языка капнула слюна; мощные челюсти, вооруженные рядами смертельно острых белых зубов, придвинулись вплотную, нацеливаясь прямо на мое горло.

У меня перехватило дыхание, когда тяжелые передние лапы чудовища опустились на мою грудь. Спиной вперед я полетел через сложенные Пепом бревна и приземлился, беспомощно болтая ногами в воздухе. Собака вскочила на меня и придавила мои плечи лапами, так что я не мог пошевелиться. Зловонное дыхание опалило мне лицо.

Я слышал, как где-то вдалеке орет на собаку Пеп, но толку от его криков не было никакого. Зверь вышел из-под контроля. Он мог делать со мной, что хотел, а мне оставалось только молиться о том, чтобы конец был скорым и, превыше всего, не слишком мучительным. Я почувствовал, как мокрый нос твари касается моего уха, и застыл, в ужасе ожидая, когда в мою яремную вену вонзятся клыки.

В течение нескольких секунд, показавшихся мне часами, ничего не происходило. Здоровенные лапы все так же вжимали меня в землю. Зверюга часто и жарко дышала. Однако меня не растерзали. Я был все еще жив.

С превеликой осторожностью я приоткрыл один глаз, на что псина издала оглушительное «ГАВ!». Но вместо того, чтобы разорвать меня на куски, она просто посмотрела на меня сверху вниз, вопросительно склонив огромную голову набок и вывалив из пасти язык.

– Перро? – неуверенно произнес я.

– ГАВ!

– Привет, Перро. Давай только не будем волноваться – вот хорошая собачка. Ну, отпусти меня теперь. Хорошая, хорошая собачка, – уговаривал я животное преувеличенно спокойным тоном. Но Перро больше не в силах был сдерживаться – а может, подумал я с некоторым запозданием, пес просто не понимал английского. Он наклонился ко мне и стал трепать меня за лицо… языком. Он лизал и слюнявил подряд все, что не было закрыто одеждой: мои глаза, волосы, нос, рот, шею. Двух мнений тут быть не могло: бесстрашная сторожевая собака Пепа оказалась ласковым котенком.

Когда паника схлынула, я начал хихикать. Перро так активно лизал меня, что я едва мог дышать, и было очень щекотно.

– Хватит, Перро, ну хватит, – говорил я, отдуваясь и отплевываясь и игриво теребя собаку за уши. – Ты до смерти меня залижешь, ты, большой плюшевый медвежонок.

Через несколько мгновений стало ясно, что поглаживание собачьих ушей было фатальной ошибкой. По моим ногам растеклось что-то теплое, и это ощущение перенесло меня в тот день, когда мы впервые открыли для себя долину и когда я поздоровался со шлангом сеньоры Феррер. На этот раз жидкость была теплой, но столь же мокрой. Боже, нет, молился я, это невозможно – или как? Я опустил взгляд вдоль оседлавшего меня собачьего тела, и мои худшие опасения получили подтверждение. Этот долговязый идиот-переросток описался от восторга – прямо на мои барахтающиеся ноги.