Зима в раю - Питер Керр

– Но, папа, мы же понятия не имеем, как правильно собирать апельсины, – возразил Чарли.

– Так что может быть лучше, чем научиться этому у старого опытного крестьянина? – парировал я.

– Да, папа, но как насчет языка? В смысле, этот старикан понимает хоть немного по-английски? – настороженно поинтересовался Сэнди.

– Ни единого слова, а значит, у вас будет прекрасная возможность попрактиковаться в испанском. Нужно же начинать когда-нибудь, и чем раньше, тем лучше. Ну, давайте, бегом.

– А как же наши рождественские подарки? Мы их еще даже не открыли! – хором взвыли сыновья. Однако их протесты остались неуслышанными, и они неохотно побрели в сад, внезапно объединенные отсутствием энтузиазма по отношению к новой непонятной задаче и – как пробормотал Чарли себе под нос – ко всей паршивой Майорке.

– Будь терпелив с ними, дорогой, – посоветовала мне Элли, занятая уборкой камина и кухни после вчерашнего пира. – Для мальчиков это огромная перемена. Им потребуется время, чтобы адаптироваться. Просто будь терпелив с ними. – Она улыбнулась мне с целью стимулировать в супруге терпение и добавила: – Знаешь, я думаю, тебе следует снова разжечь огонь, пока угли не остыли. Хочется, чтобы в Рождество нам всем было тепло и уютно, особенно когда небо сплошь затянуто тучами. Надо по максимуму использовать блага жизни, которые уже есть в новом доме, ты согласен?

Жена была права на все сто процентов. В отсутствие привычных предметов обихода – картин, ламп, украшений, столь любимого Чарли телевизора и прочих мелочей, которые делали жилище домом и которые все еще ехали из Шотландии в Испанию, – нам нужно было создать как можно больше позитивных эмоций. А что может быть позитивнее в Рождество, чем полыхающие пламенем дрова? Ничего, ну если только, пожалуй, целая куча друзей, родных и соседей, пришедших в гости с поздравлениями и добрыми пожеланиями. Но все это мы оставили в полутора тысячах миль отсюда, причем для нашего младшего сына они ощущались, должно быть, как все пятнадцать тысяч.

– Чарли скоро привыкнет, – сказала Элли, точно угадав мои мысли. – Как только он пойдет в школу, тут же заведет новых друзей, у него обязательно появятся новые интересы. У Чарли все наладится, я уверена. А вот Сэнди… по-моему, в его возрасте такой переезд переносится тяжелее.

– Да, я понимаю, о чем ты говоришь, – согласился я, раздувая угли под новой горкой миндальной скорлупы. – В Шотландии он уже начал строить свою собственную жизнь, у него были приятели, которых он знал с детства, своя первая машина, хоть и развалюха, у него были планы поступить в колледж на следующий год. Наверняка Сэнди непросто далось решение поехать сюда вместе нами.

– Хм. Я все еще спрашиваю себя, не поторопились ли мы с переездом, не стоило ли дать Сэнди больше времени? – задумчиво рассуждала Элли. – Но с другой стороны, он все решил самостоятельно, и, зная его, я почти не сомневаюсь, что он не закрыл для себя остальные варианты.

– В каком смысле?

Элли опустилась на колени рядом со мной у камина и стала изо всех сил раздувать старенькие дырявые меха, оставленные нам Феррерами.

– Ну, он же не приговорен к пожизненному заключению на острове, верно? Сэнди не изгнали сюда как в какую-то колонию до конца его дней. Если ему тут не понравится или если он не увидит здесь для себя перспектив, то ему хватит ума и характера, чтобы вернуться домой и продолжить все на родине.

– Да, но я помню, как мы с тобой обсуждали это снова и снова, когда еще только фантазировали о переезде в Испанию, и всегда нас больше всего беспокоило, как бы не надавить на Сэнди, не повлиять на его решение поехать с нами или остаться. Я знаю, что Сэнди, как никто другой, поддерживал нашу идею о перемене места жительства, но теперь, когда мы на самом деле оказались здесь и он тоже сжег мосты, перебравшись с нами, я задаюсь вопросом…

– Послушай, – сказала Элли, положив ладонь мне на руку, – ты напрасно изводишь себя тревогой. Не забывай, что Сэнди уже не маленький мальчик.

– А помнишь, что ты недавно говорила в аэропорту? – поддразнил я жену.

– Ну, мало ли, что я говорила. Сэнди теперь взрослый мужчина, и у него на плечах толковая голова. Он поступит так, как будет лучше для него, я в этом уверена.

– Ты права, Элли, ты, как всегда, права, – вздохнул я. – Дело в том, что я только сейчас начинаю осознавать, как сильно изменится теперь все для мальчиков. Ведь переезд на Майорку повлияет на ход всей их дальнейшей жизни. Это нам с тобой, по большому счету, уже все равно…

– Эй, ты говори, да не заговаривайся. Тоже мне, нашелся Мафусаил! – с усмешкой остановила меня Элли. – Ни ты, ни я пока не собираемся на тот свет, так что переезд в равной степени повлияет на жизни всех нас. И я уверена, он принесет как детям, так и родителям одно только хорошее.

Она шутливо ткнула меня в ребра, но я потерял равновесие и завалился боком на пол перед камином.

– Borracho! Ya borracho a la’ nueve de la mañana?

Я высунул голову из-за каменной скамейки и увидел на пороге кухни улыбающегося Рафаэля, а по обе стороны от него – столь же удивленных Сэнди и Чарли.

– Он спрашивает, неужели ты уже пьян – в девять утра, – засмеялся Сэнди. – На это моих познаний хватает. Но, блин, на каком языке вообще говорит этот старик? Он не умолкал ни на мгновение с тех самых пор, как мы прибыли к апельсиновым деревьям, но я почти ничего не понял. Я просто говорил то и дело «sí», и этого было достаточно, чтобы он продолжал весело лопотать еще несколько минут. Никогда еще я не участвовал в такой односторонней беседе!

– Рафаэль родом из Андалусии, – закряхтел я, поднимаясь на ноги.

– Ah, Anda-loo-thee-ah. Mee pa-eeth. Qué pa-eeth tan fanta’tico![245] – закричал Рафаэль, восхваляя свою родину и одновременно хлопая парней по спине и хохоча. При этом он издавал звуки, сильно смахивающие на гудение канализационной трубы, пока не выкашлял еще один из своих мокротных снарядов, который, ввиду присутствия дамы, на этот раз решил проглотить, причмокивая, а не запустить плевком в свою излюбленную цель – старый грецкий орех. Есть еще рыцари на Майорке.

Вдохновленный этой демонстрацией хороших манер, я решил официально познакомить Рафаэля со своей женой, которую он видел до сих пор лишь однажды – причем это было, когда Элли представляла свою утонченную версию того, как гадили на пол нашей кухни собаки сеньоры Феррер.

– Рафаэль, это моя esposa Элли. Элли, это Рафаэль.

Старик неуклюже сорвал свою вельветовую кепку и протянул Элли измазанную апельсиновым соком, пахнущую козами руку.

– Encantado, señora, – прошептал он, коряво кланяясь и на несколько мгновений задержался, чтобы позволить своим черным, как оливки, глазам насладиться приятным видом лодыжек Элли, ее коленей и остальных достопримечательностей, что лежали еще севернее.