Вся ваша ненависть - Энджи Томас

довольно чавкая колбасой и кормом в миске. Когда папа дома, он ведет себя спокойно. Да и мы все, честно говоря, тоже. Если папа дома, значит, мама сможет поспать, Секани перестанет все время дергаться, а Сэвен не будет строить из себя главного. Да и мне, когда он с нами, спится намного лучше.

Папа заходит на кухню и сбивает с рук засохшую грязь.

– Розы умирают. Кир, ты, случаем, на мои розы не писаешь?

Кир сразу оживляется и поднимает голову, но, встретившись взглядом с папой, ее опускает.

– Смотри, чтобы я тебя за этим не поймал. А то кое у кого будут неприятности.

Кир отворачивается.

Я отрываю бумажное полотенце и беру кусок пиццы из коробки на столешнице. За сегодня это уже четвертый. Мама купила две большие пиццы в «Сэлс» по ту сторону шоссе. «Сэлс» держат итальянцы, так что пицца тонкая, хрусткая (есть такое слово?) и вкусная.

– Домашку сделала? – спрашивает папа.

– Ага, – вру я.

Он моет руки в раковине на кухне.

– Контрольные на этой неделе есть?

– Тригонометрия в пятницу.

– Подготовилась?

– Ага. – И снова вранье.

– Хорошо. – Он достает из холодильника виноград. – Кстати, а у тебя старый ноутбук остался? Который был до того, как мы купили тебе этот дорогущий, с фруктом?

Я смеюсь.

– С яблоком. Это эппл, пап. Макбук.

– Ну, стоил он дороже яблок, это я тебе точно скажу. Так что, старый остался?

– Ага.

– Хорошо, тогда отдай его Сэвену и попроси, пусть посмотрит, работает ли он. Я хочу отдать его Деванте.

– Почему?

– Ты у нас по счетам платишь?

– Нет.

– Тогда и отвечать я не обязан.

Так папа соскакивает практически с любого спора. Надо оформить какую-нибудь подписку на дешевый журнал и сказать: «Да, по счетам я плачу, и что?» Впрочем, это не важно.

Доев пиццу, я иду в свою комнату. Папа уже в спальне с мамой. У них включен телик, и оба они лежат на животах на кровати; мама печатает что-то в своем ноуте, закинув одну свою ногу на папину. У мои предков ужасно милые и попсовые отношения. Иногда, глядя на них, я думаю, что в будущем и сама хочу чего-то подобного.

– Все еще злишься на меня из-за Деванте? – спрашивает папа у мамы.

Она молчит и не сводит глаз с ноутбука. Папа морщит нос и загораживает головой экран.

– Все еще злишься? А? Злишься?

Мама смеется и игриво его отталкивает.

– Двинься, приятель. Ничего я не злюсь. Дай лучше виноградину.

Осклабившись, папа скармливает ей ягоду. Ой, все. Мимиметр зашкаливает. Да, они мои родители, но в то же время и мой ОТП[78]. Серьезно.

Папа смотрит, как мама сидит в интернете, и, всякий раз съедая виноградинку сам, угощает маму. Та, наверное, загружает в фейсбук последние семейные фотки – специально для наших родственников из других городов. Интересно только, что она пишет под фотками, когда происходит такое?.. «Секани видел, как копы издеваются над его отцом, но зато оценки у него очень хорошие. #маминагордость». Или «Молитесь о Старр – у нее на глазах убили лучшего друга. И, между прочим, она снова вошла в список лучших спортсменов школы. #радость». Или даже: «По улицам ездят танки, но Сэвен поступил уже в шесть колледжей! #скоровдорогу…»

Я захожу в свою комнату. На столе у меня адский бардак; там же и оба моих ноутбука – старый и новый. Возле старого – пара папиных огромных джорданов. Их желтые подошвы намазаны специальной смесью из моющего средства и зубной пасты, затянуты пищевой пленкой и сохнут под лампой. Эта смесь их очистит, и подошвы засияют как новенькие. Видеть, как это происходит, – почти так же приятно, как пользоваться очищающими полосками для носа. Бо-жест-вен-но.

Да, я сказала папе, что сделала домашку, но на самом деле за нее даже не бралась. Добрых два часа я просидела на тамблере, создавая блог: «Халиль, которого знала я». Моего имени там нет, только фотки Халиля. На первой ему тринадцать, и на голове у него афро. Дядя Карлос повез нас тогда на ранчо «насладиться загородной жизнью», и вот Халиль косится на стоящую рядом лошадь. Помню, как он сказал: «Если она как-то не так шевельнется – я дам деру!»

Под фотографией на тамблере я написала: «Халиль, которого я знала, боялся животных», – и в тегах поставила его имя. Сначала ее лайкнул и репостнул один человек, потом второй, третий. Поэтому я опубликовала больше фоток – к примеру, ту, где нам по четыре и мы сидим в ванне. Наших причиндалов на ней не видно из-за пены, а мое лицо скрыто от объектива. На краю ванны примостилась мисс Розали и улыбается нам, а Халиль улыбается ей в ответ. Я написала: «Халиль, которого я знала, любил пену для ванны почти так же сильно, как свою бабушку».

За два часа загруженные мной фотки лайкнуло и репостнуло несколько сотен человек. Я понимаю, это не то же самое, что выступить в новостях, как предлагала Кения, но надеюсь, что и это поможет. По крайней мере, мне уже становится легче.

Другие люди тоже стали постить что-то про Халиля, загружать его портреты и фотографии, которые показывали по новостям, и я репостнула каждую из них.

Забавно: кто-то запостил старое видео с Тупаком (знаю-знаю, все видео с Тупаком старые), где у него на голове кепка с прямым козырьком, надетая задом наперед (сегодня она смотрелась бы очень круто), а на коленке – какой-то малыш. Тупак расшифровывает фразу Thug Life в точности как рассказывал Халиль: The Hate U Give Little Infants Fucks Everybody – и слово Fucks произносит по буквам, потому что малыш на него смотрит. Когда Халиль объяснял мне это выражение, я вроде как все поняла, однако по-настоящему осознала его только сейчас.

Я беру свой старый ноутбук, и тут на столе жужжит мой мобильник. Мама его уже вернула (Аллилуйя! Спасибо тебе, Чернокожий Иисус!), сказала, это на случай, если в школе снова что-нибудь произойдет. В общем, телефон у меня, а почему – уже дело десятое. Надеюсь, сообщение от Кении, которой я отправила ссылку на свой новый тамблер. Я рассудила, что ей захочется увидеть этот блог, ведь к его созданию меня подтолкнула именно она.

Но это Крис. Он перенял манеру Сэвена и теперь пишет заглавными буквами:

ОМГ!

СМОТРЮ ПРИНЦА