Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

На другой день, в субботу, Государь приехал в Зимний дворец, что сделало для Белинского предположение собственной ошибки вероятным. В двенадцатом часу он посылает своего курьера, но проходит час, другой, — курьер не возвращается. Белинский остается в томительной неизвестности, почти не отходит от окна. Наконец, в половине третьего приехали курьеры и его, и дворцовый с портфелем. Белинский в крайнем безпокойстве нетерпеливо высыпает из портфеля все бумаги и, к величайшей радости, находит между ними свою записку с надписью Государя карандашом: «А я и забыл, что сегодня суббота». (1)

Когда Государь приезжал в Инженерное училище и, окончив его осмотром, направлялся к выходу, то кадеты училища, следовавшие до того все время на почтительном расстоянии за своим начальством, в этот момент теряли всякую дисциплину и бросались к Государю, чтобы подать ему шинель и вынести его на руках к экипажу. Это было, так сказать, уже их неотъемлемое право, против которого не восставало начальство и которое Государь всегда снисходительно допускал. Они подымали его при этом буквально на воздух и чуть не бегом выносили по лестнице к экипажу. Понятно, что Государю такое воздушное путешествие было вовсе неудобно, но он терпел его, чтобы доставить юношам счастье чем-нибудь выразить их любовь и преданность ему. Однажды, при общей торопливости занять место, случилось, что кто-то нечаянно щипнул Государя, желая, конечно, в излишнем усердии, хоть за что-нибудь прицепиться. Государь и на это не рассердился.

— Кто там щиплется? Шалуны! — сказал он, лежа на кадетских руках при спуске с лестницы. (2)

В 1831 году, когда холера впервые посетила Москву. Император Николай Павлович, извещенный эстафетой, решился тотчас туда ехать. Императрица Александра Феодоровна, напуганная неведомой и страшной болезнью, умоляла Государя не подвергать себя опасности, но Государь остался непреклонен, тогда Императрица привела в кабинет Государя Великих Княжон и Великого Князя Константина Николаевича, тогда еще ребенка трех лет, думая, что вид детей убедит Императора.

— У меня в Москве 300 тысяч детей, которые погибают. — заметил Государь и в тот же день уехал в Москву. (2)

Несмотря на очень холодную зимнюю погоду. Николай Павлович постоянно гулял пешком всякий день. В 1830 году он шел по Дворцовой набережной и видит, что перед ним идет человек в одном сюртуке. На дворе было 22 градуса мороза.

Неизвестный шел скорым шагом, то тер руки одна об другую, то клал их в карманы, и видно было, что бедняга продрог от холода. Государь ускорил свои шаги, нагнал его и спросил торопливо:

— Неужели на вас один сюртук?

— Шинель я отдал в починку, Ваше Величество. — отвечал тот.

Государь, нагибаясь к нему ближе, сказал строгим голосом:

— Ступайте скорей на гауптвахту, ступайте сейчас же… в Зимний дворец…

Государь рассказывал, что, нагибаясь к нему ближе, он хотел удостовериться, не пахнет ли от него вином.

Продолжая идти с ним рядом, Государь расспросил у него, кто он, и узнал, что его зовут Ивановым, что он учитель русского языка в 1-ом кадетском корпусе и что он преподает уже с лишком восемнадцать лет.

Сам же этот учитель никак не мог понять, отчего за холодный сюртук Государь послал его на гауптвахту, куда он тотчас же и отправился.

На гауптвахте было и сухо, и тепло, и не успел Иванов обогреться, как от имени Государя ему принесли теплую шинель и отпустили домой самым счастливым человеком.

Но Николай Павлович этого обстоятельства так не оставил, он послал за генералом Клингебергом, который был тогда начальником всех военно-учебных заведений, и спросил у него, кто учитель русского языка в 1-м кадетском корпусе.

— Кажется Иванов, Ваше Величество.

— А каков он?

— Очень, очень хороший человек и давно уж служит учителем.

— И тебе не стыдно, — заметил Император, — что он в сегодняшний мороз бежал по набережной в одном сюртуке? Но так как я его встретил, то назначаю ему двойное жалованье, которое прошу обратить в пенсию по окончании годов службы. (2)

Николай Павлович любил гулять в восемь часов после обеда. Как-то ранней весной он идет по Невскому проспекту, когда уже смеркалось, и видит, что фонарщик с лестницей в одной руке и с бутылкою с маслом в другой, идет за ним следом. Сперва он подумал, что, вероятно, тот идет к следующему фонарю, но фонарщик прошел и другой, и третий, и пятый фонарь, не отставая от Императора.

— Ты разве меня не узнал? — спросил Государь.

— Как не узнать, Ваше Величество. — отвечал тот.

— Зачем же ты идешь за мной?

— Затем, Ваше Величество, что хочу у вас спросить, сколько лет фонарщик должен служить?

Государь, рассказывая своим приближенным, сознавался, что вопрос фонарщика его крайне затруднил и что он, не зная что ему отвечать, сказал:

— Да хорошо ли ты служишь?

— Ваше Величество, мои фонари всегда так же отлично горели, как и теперь, вы сами их изволите видеть, и я служу с лишком 28 лет.

Государь послал его тотчас же к обер-полицмейстеру Кокошкину сказать, что он его требует к себе к девяти часам.

Когда Кокошкин приехал во дворец и введен был в кабинет, то Государь у него спросил:

— А сколько лет должен служить фонарщик?

Кокошкин в замешательстве не знал, что отвечать.

— Поезжай домой, узнай и доложи мне, — продолжал Император.

На поверку оказалось, что фонарщик служил целых три года лишних. Николай Павлович приказал выдать ему, в виде награды, двойное жалованье за четыре года и двойную пенсию до смерти. (2)

В одну из прогулок Государя Николая Павловича перед ним падает на колени какой-то человек и просит у него правосудия, жалуясь на некоего богатого помещика, который занял у него восемь тысяч рублей, составлявших все его состояние, и теперь не отдает долга. А между тем давший эти деньги терпит со всей семьей крайнюю нужду.

— Есть у тебя нужные документы? — спросил Государь.

— Есть, Ваше Величество, вексель, и вот он…

Император, удостоверясь в законности документа, приказал отнести его к маклеру и потребовать, чтобы тот сделал на нем надпись о передаче его Николаю Павловичу Романову.

Проситель сделал по приказанию, но маклер принял его за сумасшедшего и отправил к генерал-губернатору. Последнему тем временем уже приказано было выдать заимодавцу всю сумму с процентами, что и было им тут же исполнено.

Государь, получив вексель, протестовал его и на третий день тоже получил всю сумму с процентами. Тогда он призвал к себе начальство и сделал ему внушение, чтобы оно вперед не допускало подобных послаблений и не менее скоро удовлетворяло законные требования его подданных, как и его собственные. (2)

По Исаакиевской площади, со стороны Гороховой улицы, две похоронные клячи влачили траурные дроги с бедным гробом, на гробу чиновничья шпага и статская треуголка, за гробом следовала бедно одетая старушка. Дроги приближались уже к памятнику Петру I. В это время навстречу, со стороны Сената, показался экипаж Государя. Император остановился, вышел из экипажа и, повернув назад, пешком последовал за гробом чиновника по направлению к теперешнему Николаевскому мосту.

Пока гроб выехал на мост, провожающих набралось много всякого звания, преимущественно из высшего сословия. Государь оглянулся и сказал провожавшим:

— Господа, мне некогда, я должен уехать. Надеюсь, что вы проводите до могилы.

Повернулся и уехал. (2)

Однажды, поздно вечером. Император Николай вздумал объехать все караульные посты в городе, чтобы лично убедиться, насколько точно и правильно исполняется войсками устав о гарнизонной службе. Везде он находил порядок примерный. Подъезжая к самой отдаленной караульне у Триумфальных ворот. Государь был убежден, что здесь непременно встретит какое-нибудь упущение. Он запретил часовому звонить и тихо вошел в караульную комнату. Дежурный офицер, в полной форме, застегнутый на все пуговицы, крепко спал у стола, положив голову на руки. На столе лежало только что написанное письмо. Государь заглянул в него. Офицер писал к родным о запутанности своих дел вследствие мелких долгов, сделанных для поддержания своего звания, и в конце прибавлял: «Кто заплатит за меня эти долги?» Государь вынул карандаш, подписал свое имя и ушел, запретив будить офицера.

Можно представить себе изумление и радость офицера, когда, проснувшись, он узнал о неожиданном посетителе, великодушно вызвавшемся помочь ему в затруднительном положении. (2)

Николай Павлович ездил быстро, почти всегда в одноколке, на превосходном коне. Случилось, что в один из его проездов по Невскому проспекту перебегал дорогу какой-то человек и, несмотря на предостерегающий оклик кучера, чуть-чуть не был ушиблен. Государь схватил кучера за плечи и едва предупредил удар. Пробегающий оглянулся. Государь погрозил ему, подзывая в то же время рукой к себе. Но пробегавший, отрицательно махнув рукой, направился дальше. Встретив по возвращении во дворец у подъезда обер-полицмейстера Кокошкина. Государь спросил: