Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

В Гоадене он был известен разве что своим штатом лучших поваров, которых собирал по всей стране, да еще тем, что у него — у единственного в мире — был свой прогулочный дирижабль, лично им спроектированный.

Но именно он, вовремя сообразив что к чему, с помощью поддержавших его полков, сформированных из южан, перебил вчерашних единомышленников, обвинив их в смерти Джахандарана, оставив при этом в живых только нескольких совсем никчемных, кого мог не опасаться. А уже на третий день — за сутки до Бармунской битвы, когда тело Джахандарана еще не было погребено, — Дакур провозгласил себя новым императором Гоадена.

Спустя еще несколько недель состоялись пышные коронационные торжества.

С улиц убрали обломки и разлагающиеся трупы, те дворцы, которые не до конца сгорели, спешно восстановили, на месте превратившихся в пепел кварталов воздвигли новые жилища или разбили парки, для чего выкопали множество деревьев в окрестных лесах.

В храмах Двуликого и всех прочих богов и богинь вновь назначенное и выползшее из щелей, где хоронилось, духовенство вовсю возносило молитвы во славу нового государя. А старый Стор день и ночь работал, вместе с кучей помощников ваяя статую монарха высотой в пятьдесят локтей, установленную потом на главной площади. За это он получил от Дакура в подарок особняк покойного сенатора Онда взамен своего, спаленного в те дни.

Ликующие плебеи встретили коронационное шествие цветами и радостными криками, дружно уверовав, что Дакур — и есть тот самый, издревле предсказанный Спаситель Народа. Иностранные посланники принесли свои поздравления от лица соседей-монархов их новому «венценосному брату». Поздравления, пожалуй, искренние, ибо смута уже грозила перекинуться на их владения. Кроме того, воинственные амбиции покойного Джахандарана, мечтавшего о возрождении великого Гоадена от моря до моря, откровенно пугали их, а Дакуру хватало ума до поры до времени скрывать свои планы.

Но ничего этого я, конечно, уже не видел и знаю об этом только со слов тех, кто бежал позже меня. В числе прочих, оказавших сопротивление перевороту, я, как, впрочем, и все солдаты армии Регентского совета, был заочно приговорен к смертной казни. В случае возвращения на родину меня ждала виселица или вечная каторга.

С тех пор прошло несколько лет.

Гоаден заметно усилился, даже присоединил несколько близлежащих государств. Удалось это почти без войны, благо это были в основном торговые республики, где народу было все равно, кто дерет с него налоги — свои правители или чужие, — только б те были не слишком велики. Лишь только Тария с ее богатейшими залежами руд и армией из лучших наемников со всего мира оказала какое-то сопротивление, на подавлении которого отличились южные полки, к которым император по-прежнему благоволил.

Его давнее увлечение воздухоплаванием тоже пригодилось: на тарийские города вывалили немало бомб построенные в Гоадене дирижабли.

Жители моей прежней страны тоже были как будто довольны жизнью, радуясь быстрым и легким победам.

Я тоже не имел оснований слишком уж жаловаться на судьбу. Почти любую потерю сглаживает Всемогущее Время, особенно если ты еще молод. Даже если это потеря любимой и родины.

За эти годы я достаточно хорошо освоился на новом месте, и даже появился пусть и скромный, но достаток, чему помогли мои навыки работы с деревом — я стал неплохим плотником, и построенные мной лодки пользовались спросом.

Я даже свел знакомство с молодой вдовой-рыбачкой, и дело шло к свадьбе.

И вот в один из дней в Фиэрт прибыл новый гоаденский посол.

От нечего делать я присоединился к зевакам, пришедшим в порт поглазеть на церемонию его встречи.

А когда увидел его, сходящего с устланного ковровой дорожкой трапа, просто потерял дар речи.

Это был тот самый капитан стрелков. Постаревший и пополневший, с заметной сединой, он весьма импозантно смотрелся в церемониальном одеянии посла.

Левую руку, на которой не хватало двух пальцев, он держал на парчовой перевязи.

А по правую руку от него, как и положено любимой жене, стояла Хиана в дорогих одеждах и бриллиантовом ожерелье. За ее пышную юбку держался выряженный в шелка белоголовый мальчик лет пяти. Шедшая следом за ней служанка несла маленькую девочку.

Пройдя недалеко от меня, она случайно встретилась со мною взглядом и не узнала…

Я стоял на пристани еще долго, даже когда зеваки разошлись…

В конце концов, что я знаю о том, что ей пришлось пережить, чтобы судить ее? И как я могу судить человека, ставшего ее мужем?

Ведь это только темному крестьянину позволительно считать южан дикарями. Но мне-то прекрасно известно, что до того, как полтысячи лет назад Гоаден обманом завоевал их, у них была своя богатая культура, и города, и даже библиотеки, сожженные по велению жрецов Двуликого вместе со всеми, кто знал древнее письмо. Ибо мудрость, содержащаяся в тех книгах, была признана ложной и бесовской, как и их старые божества…

Так или примерно так утешал я себя, поглощая очередную кружку вина в первом встречном кабаке.

Очнулся я в состоянии жуткого похмелья в кубрике какого-то корабля.

Слышался скрип снастей и плеск волн в борта. От вчерашнего дня в памяти не осталось почти ничего.

Рядом стояла бутыль с пивом; я сначала выпил почти все ее содержимое и только потом принялся размышлять, что со мной случилось и куда я попал…

Как выяснилось, меня просто умыкнули, воспользовавшись моим состоянием.

Как раз в Фиэрте с хэоликийского судна сбежали сразу три матроса, прихватив судовую кассу.

И капитан, у которого и без того не хватало людей, решил таким способом пополнить команду. На поиски были отправлены четверо во главе с боцманом Шайгаром (которому вскорости было суждено стать моим хорошим приятелем), и в одном подозрительном припортовом кабачке они наткнулись на меня — мирно прикорнувшего в углу, в то время как местная шлюха украдкой очищала мои карманы.

Благодаря моей рыбачьей куртке меня приняли за подгулявшего матроса, и боцман решил, что я буду самой подходящей кандидатурой.

Два года я прожил среди слуг Хэолики, странствуя из мира в мир.

А когда ко мне обратилась Мидара, согласился на ее предложение без раздумья.

В будущем на базе меня не ждало ничего, кроме тяжелого труда, припортовых кварталов, одинаковых во всех мирах, и таких же одинаковых везде и всюду питейных заведений. Да еще продажных девок, сонноразвратных и равнодушно-умелых.

А так, быть может, и найдется где-то мир, где я смогу поселиться и наконец обрести счастье?

Мидара

Мои товарищи и даже Тейси, пожалуй, и не догадываются, в каком напряжении я провела последние недели перед нашим побегом, сколько сил потратила на его подготовку, страшась сделать каждый новый шаг. Страх разоблачения буквально сжигал меня, так что не раз и не два приходила мысль: может, пока не поздно, отказаться от сулившей смерть затеи? Теперь я даже думаю: может, при первичной обработке чародеи закладывают в нас и это?