Том 5. Пьесы 1867-1870 - Александр Островский

Хлынов. Господин полковник, у нас такая пословица: в гостях, в неволе.

Градобоев. Уж ты меня неволил довольно.

Человек вносит бутылку шампанского.

Хлынов. Градоначальник наш! Уважаю! Храбрый воин! Не огорчайте хозяина, не обескураживайте купца Хлынова. (Подает ему стакан.)

Градобоев. Нет, стара штука. Всего вина у тебя не выпьешь. Пейте сами.

Хлынов. Ежели вам, господин полковник, угодно видеть, исправны ли обыватели, мы вам это сейчас покажем. (Курослепову.) Господин предводитель, прошу обо всей! Барин, выручай!

Пьют.

Кажется, довольно чисто и аккуратно. (Показывает Градобоеву стакан.) Потому, я в своем доме люблю опрятность. (Человеку.) Догадайся, братец, догадайся!

Человек. Готово-с. (Подает другую бутылку.)

Курослепов. Ну, нет, прощай, а то до дому не доедешь, с дрожек свалишься.

Хлынов. Провожатого дадим.

Курослепов. Ты упрям, а я тебя упрямее. Зарежь, так не стану. Я тебе удовольствие сделал, и будет. И то уж сны какие стали сниться! Господи! Звери всё, да хоботы, всё тебя хватают, да ловят, да небо валится… Прощайте! Ну вас! (Идет.)

Хлынов. Напредки не забывай!

Курослепов. Твои гости. (Уходит.)

Хлынов. Эй, молодцы, посадите господина Курослепова на дрожки! А ежели мы в нем настоящей крепости не найдем, посадим напротив него молодца и будет держать за плечи до самого дому. (Хочет итти.)

Барин. Ты останься с полковником! Я пойду провожу. (Уходит. Несколько людей за ними.)

Хлынов (с стаканом на подносе). Господин полковник, жду!

Градобоев. Не буду, русским я тебе языком говорю или нет!

Хлынов. У меня закон, господин полковник: кто не выпьет, тому на голову лить.

Градобоев. Очень мне нужно твои законы знать. У тебя закон, а у меня костыль.

Хлынов. Не сладите, господин полковник, обольем. Могу с вами паре держать, что обольем.

Градобоев. Попробуй! Что я с тобою сделаю!

Хлынов. Ничего вы со мной не сделаете, я так понимаю.

Градобоев. Да тебя засудят, тебе в Сибири места не будет.

Хлынов. Не страшно мне, господин полковник, не пугайте вы меня. Право, не пугайте лучше! Потому я от этого хуже. А хотите паре держать, что я не боюсь ничего? Вот вам сейчас видимый резон: доведись мне какое безобразие сделать, я ту ж минуту в губернию к самому. Первое мне слово от их превосходительства: «Ты, Хлынов, безобразничаешь много!» Безобразничаю, ваше превосходительство; потому такое наше воспитание, — биты много, а толку никакого. Наслышан я насчет пожарной команды, починки и поправки требуются, так могу безвозмездно. «Да, говорят, ты нраву очень буйного?» Буйного, — ваше превосходительство, сам своему нраву не рад, зверь зверем. Да и арестантские тоже плохи, ваше превосходительство. Что хорошего, арестанты разбегутся, так я тоже могу безвозмездно. Вот вам, господин полковник, наша политика! Да это еще не все. От самого-то, да к самой. «Не угодно ли, матушка, ваше превосходительство, я дом в городе выстрою, да на сирот пожертвую». Потому что к самой я не только вхож, но даже пивал у ней чай и кофей, и довольно равнодушно. Ну, и выходит, господин полковник, что, значит, городничим со мной ссориться барыш не велик. Другому они страшны, а для нас все одно, что ничего. Так уж вы лучше со мной не судитесь, потому я сейчас вас обремизить могу; а лучше положите с меня штраф, за всякое мое безобразие, сто рублей серебра. (Подносит вино.) Пожалуйте без церемонии!

Градобоев (берет стакан). Прокаженные вы! Турок я так не боялся, как боюсь вас, чертей! Через душу ведь я пью для тебя, для варвара. Когда вы захлебнетесь этим вином проклятым!

Хлынов. Все это нам, господин полковник, на пользу сотворено… Ежели иной раз и много, так что случается ужасно даже много…

Градобоев. Случается! Каждый день с вами это случается.

Хлынов. Допустим так; но ежели с молитвой и, главное, чтоб не оговорил никто… какой может быть вред!

Градобоев. Прощай! Теперь не скоро заманишь.

Барин возвращается.

Хлынов. Зачем же-с! А мы так надеемся, что вы наши постоянные гости. (Вынимает бумажник.) Позвольте вам! (Подает три сторублевые ассигнации.) Сочтите так, что за штраф!

Градобоев. Ну тебя, не надо!

Хлынов (обнимает его и кладет ему насильно деньги в карман). Невозможно! Без гостинцу не отпущу. Мы тоже оченно понимаем, что такое ваша служба.

Градобоев. Изломал ты меня, леший.

Хлынов. Вы ничему не причинны, не извольте беспокоиться; потому вам насильно положили.

Градобоев. Ну, прощай! Спасибо!

Целуются.

Хлынов. Эй, народы! Градоначальника провожать! Чтоб в струне.

Все уходят. Входит Вася.

Барин, Вася, потом Хлынов и прислуга.

Барин. Ну, как твои дела?

Вася. Квитанцию добыл, да не знаю, как вот Тарах Тарасыч… Он…

Барин. Деньги заплатит.

Вася. Ужли заплатит?

Барин. Заплатит, только тебя в шуты определит.

Вася. Ну, уж это зачем баловаться!

Барин. Что ж, не хочешь? Лучше в солдаты пойдешь?

Вася. Само собой.

Барин. Нет, шалишь! Я вашего брата видал довольно; не такие солдаты бывают, у тебя поджилки не крепки. В писарях тебе быть, это так; хохол завивать, волосы помадить, бронзовые цепочки развешивать, чувствительные стихи в тетрадку переписывать, это так; а в солдаты ты не годишься. А вот сам Хлынов идет, толкуй с ним.

Вася робко отступает. Входит Хлынов и несколько человек прислуги.

Хлынов. Уехали. Ну, вот что я теперь, братец ты мой, остался! С тоски помирать мне надобно из-за своего-то капиталу.

Барин. Вольно ж тебе скучать-то!

Хлынов. А что ж мне делать? Взад вперед бегать? На тебя, что ль, удивляться? Какие такие узоры, братец, на тебе написаны?

Барин. Во-первых, ты осторожней выражайся, а во-вторых, у тебя на то Аристарх, чтобы тебе увеселения придумывать.

Хлынов. Да, должно быть, ничего не придумал. Я ему еще давеча приказывал: сиди, братец, не сходя с места, думай, что мне делать сегодня вечером. (Слуге.) Где Алистарх?

Слуга. Здесь, в саду, под деревом лежит.

Хлынов. Думает?

Слуга. Нет, в дудку дудит, ястребов приманивает.

Хлынов. Ему думать приказано, а он в дудку дудит. Позвать его сейчас ко мне на глаза!

Слуга уходит. Хлынов, увидав Васю, садится в кресла, разваливается и говорит важным тоном.

А, ты здесь! Поди сюда, я желаю с тобой разговаривать! Как я, братец ты мой, при твоей бедности, хочу быть тебе благодетелем,

Вася кланяется.

по этому самому, я у тебя спрашиваю, как ты сам о себе думаешь.

Вася. Квитанцию нашли-с.

Хлынов. А какой может быть курс на эти самые патенты?

Вася. То есть как цена-с?

Хлынов. Ты, братец, должен сразу понимать. Я для всякого ничтожного человека не могу по десяти раз повторять.

Вася. Четыреста рублей-с.

Хлынов. Откуда ж ты эти самые капиталы получить в надежде?

Вася (кланяясь в ноги). Не оставьте, Тарах Тарасыч!

Хлынов. Ты, может, братец, воображаешь, что твои поклоны оченно дорого стоят?

Вася. Бог даст, мы с тятенькой поправимся, так в те поры вам с благодарностью…

Хлынов. Как ты, братец, мне, на моей собственной даче, смеешь такие слова говорить! Нечто я тебе ровный, что ты мне хочешь деньги отдать. Ты взаймы, что ли, хочешь взять у меня, по-дружески? Как посмотрю я на тебя, как ты, братец, никакого образования не имеешь! Ты должен ждать, какая от меня милость будет; может, я тебе эти деньги прощу, может, я заставлю тебя один раз перекувырнуться, вот и квит. Ты почем мою душу можешь знать, когда я сам ее не знаю, потому это зависит, в каком я расположении.

Вася. На все ваша воля, Тарах Тарасыч; а что у меня теперича душа расстается с телом.

Хлынов. Так бы ты должен с самого спервоначалу… покорность… Теперь я тебя, братец ты мой, так решаю; четыреста рублев для меня все равно плюнуть, а за эти деньги ты будешь служить у меня год, в какое я тебя звание определю.