Азъ есмь Софья - Галина Гончарова

Джон писал, что нашел порядка двухсот человек, которые готовы переехать на Русь, при условии, что их не заставят отказаться от их веры и будут платить деньги. Тут были не просто мануфактурщики, но и корабелы, плотники, моряки…

А еще, что приятно, прикупил семян, о которых царевна говорила. Всяких, самых экзотических.

Софья попала в нужный момент, когда Кромвеля уже не стало – и все, кто его поддерживал, отчетливо поняли, что ловить больше нечего. Зато когда придет Карл – уж он выспится на всех и за все годы изгнания. Бежать?

А куда?

В Америку, к дикарям? Желающих было подозрительно мало.

А на Русь?

Так ведь не к дикарям, а на службу к московскому царевичу. Разница.

Одно дело – ехать туда, куда каторжников ссылали, другое – когда тебя честь честью приглашают на службу принцу. Хоть и далеко, и страшно, но судя по виду Джона, медведи там не обязательно всех едят, половину-то точно выплевывают. И платят щедро. Ну и чего еще надо?

Люди, когда они в неустроенности и в подвешенности, способны на самые героические поступки.

Да, но теперь вопросы возникли у Софьи.

Архангельск, млин! По здешним меркам – дальняя даль. Это не двадцать первый век, когда можно сесть в любимого «макса», вжать педаль газа в пол и гнать хоть куда. Плюс самолеты, поезда, пароходы…

Планету за несколько суток можно обогнуть!

А тут?

Лошадка – транспорт экологически чистый, но уж больно… медлительный. А и был бы «макс» – кто ж царевну отпустит одну да черт-те куда?

М-да, это дело не пойдет. Отсюда вывод – необходимо кого-то послать в Архангельск, встретить всех, организовать доставку…

А куда?

Ну, производственников всех сюда. Однозначно.

А корабелов?

А хоть бы и сюда. Если Софья все правильно помнила, Волга-река была ненамного уже пролива Ла-Манш. Тот был минимальной ширины километров тридцать с хвостиком, а эта – максимальной двадцать шесть. Можно ли установить верфи на Волге? На доступной ее части?

Эм-м-м… вопрос философский. Но куда пока девать корабелов? Софья поставила себе еще одну галочку – колонизировать Курилы, Аляску и вообще все, до чего доберется, и всерьез задумалась.

Пока еще одна шестая не состоялась и доступы к морям были перекрыты плотно. В то, что ее папаня в ближайшее время разделается с поляками и начнет отвоевывать пару портов для деток, не верилось совершенно. Делаем выводы?

Можно оставить товарищей в том же Архангельске, но кто за ними будет приглядывать? С кадрами-то пока швах…

Или попробовать провернуть финт ушами? Сделать на пробу несколько ботиков, по типу петровских, чтобы плавали по речкам, а тем временем приглядеть грамотного управляющего, подходящий лес, организовать сырье, а потом уже сплавить эту компанию в Архангельск?

Можно и так. По крайней мере, она сама поглядит, кто на что способен, кто больше трепло, а кто деловой человек.

Итак, пусть сначала едут сюда, а потом найдем, куда кого послать. И надо подумать, что мы знаем о войне. Софье позарез нужен был выход к морю – и ей очень нравился Крым. Но… отбить можно. А удержать? А политическая ситуация?

Девочка мысленно поставила еще пару галочек – и отправилась трясти доступные ей источники информации. Надо, надо обзаводиться своей шпионской сетью. «У нас, в стране, на каждый лье по сто шпионов Ришелье…»[22]

Надо перенимать положительный опыт у старших товарищей! И присмотреть кого нужного в Москве…

Согласился ли царь на предложение сына относительно Аввакума?

Далеко не сразу, с пятого раза и с большим скрипом, но все-таки согласился, что действительно, спешка в святом деле неуместна. И проверить все еще раз можно бы… а почему нет?

А пока протопоп занят проверкой, народишко он мутить точно не будет. Все польза…

Алексей Михайлович был неглуп, просто в рамках своего века, и все, что выламывалось за его рамки, казалось ему… неправильным. Но Алексей, с подсказок Софьи, постепенно, по одному шагу преодолевал эту преграду.

В чем их дело наткнулось на сопротивление – это в том, что касалось англичан. Не хотел Тишайший иметь дела с теми, кто царя… то есть своего короля приговорил – и точка. Поэтому Софья плюнула и подбила Алексея поговорить с Морозовыми. Тех долго уговаривать не пришлось.

К тому же Глеб и Борис болели, Феодосия смотрела на протопопа глазами школьницы-фанатки, а методики воздействия были давно отработаны. А потом Софья начала работать с информацией.

Как?

Да, самой царевне были недоступны многие удовольствия – даже простой выход в народ. Сказки времен Гаруна аль Рашида остались в Багдаде, она бы что-то подобное осуществить не смогла. Да если бы она даже мужскую одежду надеть попробовала – такой визг бы поднялся! Никто бы не понял.

Даже европейское платье было для девочки под запретом, но тут-то ладно, черт с ним. Переживем без париков и кринолинов, невелика беда. А вывод был прост.

Нельзя самой пойти к людям?

Надо послать своих девушек. Им можно сходить на рынок, вот и пусть параллельно посплетничают о том, о сем…

А еще Софья прислушивалась к разговорам бояр… и вскоре получила то, что ей было необходимо.

Боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина.

Боярином он стал совсем недавно, был умен, самостоятелен и независим, добивался результата любыми путями, а потому и разонравился царю. Пока царь его еще не отставил, но поговаривали, что это вопрос времени.

А Софья о нем услышала потому, что товарищ ратовал за прекращение войны с Польшей – черт с ней, сама загнется – и начало войны со Швецией. А чего они нам выход к морю загораживают? Мы их только так подвинем…

Насколько это согласовалось с планами самой Софьи?

Да полностью.

На Тишайшего она тут повлиять не могла, а вот дать боярину альтернативное направление деятельности – почему нет? Если мужчина умен – а дураки столько времени при дворе и в посольствах не держатся, – он понимает, что его опала дело времени. И не слишком большого.

А потому не прошло и пары недель, как боярина пригласили в Дьяково.

Афанасий Лаврентьевич оглядел невысокий забор, уделил внимание тренирующимся за оградой детям, немного помедлил.

Зачем он понадобился царевичу?

Ну, кое-какие наметки были. Ходили среди бояр слухи, что царевич у царя попросил что-то вроде живых кукол. Собрали беспризорников – и он теперь с ними играет во что-то вроде учения. Ну и пусть играет, не жалко.

Только вот дети играющими не выглядели. Все тренировались серьезно, сосредоточенно, да и казаки, которые их гоняли, выглядели предельно серьезными.

Сама школа тоже… интриговала.

Аккуратные здания, странные приспособления – определенно, тут много любопытного.

Вплоть до казаков, которые преградили ему дорогу.

– Кто, зачем?

– Боярин Ордин-Нащокин к царевичу приехал, – Афанасий Лаврентьевич особенно и не возмущался. Умен был, понимал, что, пока ничего не знаешь, и ругаться не стоит.

Один из казаков кивнул находившемуся поблизости мальцу – и тот опрометью помчался через двор. Долго боярина ждать не заставили, минут через десять он был впущен на двор, где его с почетом проводили до царевичьего терема и пригласили войти.

Царевич ждал в… кабинете?

Да, больше всего было похоже именно на кабинет. Большой стол, полки с книгами, кое-какие учебные принадлежности, ничего лишнего. Но ребенок же! Откуда…

– Здрав будь, государь-царевич.

– И тебе не хворать, боярин. Присаживайся, разговор у нас будет серьезный.

Боярин поднял брови, но уселся поудобнее и приготовился к сюрпризам. Они и не замедлили.

– Я тоже считаю, что нечего мне в Польше делать. Вот ежели бы в Швеции…

Это настолько согласовалось с мыслями самого боярина, что он аж воздухом подавился, слезы на глазах выступили. Кое-как продышался.

– Прости, государь.

Царевич чуть взмахнул рукой.

– Афанасий Лаврентьевич, мало ведь земли у Швеции отвоевать. Корабли нужны. Верфи нужны. Люди нужны.

Под каждым словом боярин готов был бы подписаться десять раз. Но… продолжал молчать и слушать. И царевич его не разочаровал.

– Мной послан был человек в Англию. Там как раз Кромвель умер, народишко в разброде, а корабелы там добрые. К осени точно в Архангельске будут. И нужна мне помощь…

– Жизнь моя – служить моему государю, – привычно откликнулся боярин.

– Не хочешь ли ты заняться кораблями да верфями? Мастеров обустроить, дело поставить, да и награду за это получить по заслугам?

Афанасий Лаврентьевич обдумал предложение. Хорошо бы, но…

– Государь, не отпустит меня отец твой…

– Отец мой тобой последнее время недоволен. А потому… пусть все идет, как тому суждено быть. Но человек мне нужен. И подумал я о твоем сыне. Желает ли он грех свой искупить?