Жан Кавалье - Эжен Сю

– Мой зять и лейтенант, вы просто дурак! – воскликнул мэтр Жанэ, гневно посмотрев на торговца медянкой. – Замолчите, Бога ради, замолчите!

– Кстати о Жане Кавалье, этом проклятом главаре еретиков, – заметил продавец воска. – Слыхали вы, что он принял титул графа де Во-Наж?

– Вы ошибаетесь, куманек. Этот басурман велит себя называть князем Севенским, – сказал кожевник.

– Если этот негодяй получит возмездие по заслугам, то вскоре его прозовут рыцарем виселицы, графом костра и князем колеса. Но терпение, терпение! Раз только его превосходительство сударь маршал де Вилляр очутился здесь, этого Кавалье, этой гугенотской собаки и его шайки убийц не хватит и пятнадцати дней! – со значительным видом проговорил мэтр Жанэ.

– Да услышит вас Господь, капитан! Покуда граф де Брольи и сударь маршал де Монревель не смогли справиться с этими мятежниками.

– Я видел одного офицера морского батальона, успевшего спастись при поражении у Эстабля, где эти проклятые истребили три отряда королевских войск, из которых не вернулось двести человек. Он сказывал, что этот Кавалье изготовил план сражения, достойный настоящего полководца, – добавил торговец воском.

– А меня уверил один из кадетов крестового отряда отшельника, который столкнулся с Кавалье нос к носу, что это огромный человек, не менее шести футов ростом; на нем что-то вроде черного плаща, усеянного красными крапинками; оружием ему служит мертвая голова, наполненная свинцом и прикрепленная к железной цепи, – сказал кожевник.

Мэтр Жанэ презрительно пожал плечами и промолвил:

– Разве можно верить таким глупостям! Сударь интендант еще сегодня сказал мне, что Кавалье небольшого роста, черный, коренастый, косматый, точно медведь.

– Я полагаю, мой тесть и капитан, что вы сказали нам страшную чушь, – возразил самым очаровательным голосом Фома Биньоль. – Это – другой главарь разбойников, которого они называют Ефраим, бывший лесничий эгоальского леса: его так и прозвали в стране Эгоальским Медведем. Кавалье, же, говорят, не высок и не мал, не красавец и не урод, не стар и не молод, не черный и не светлый, не толст и не худ, не добр и не зол, не благочестив и не нечестив, не...

– Так как вы еще более глупы, чем неприличны, мой зять и лейтенант, – проговорил с соболезнованием торговец духами, прерывая Биньоля, – то я ограничусь просьбой оставить нас в покое с вашими странными приметами.

Затем, повернувшись к своим двум собеседникам, мэтр Жанэ добавил:

– А я вам говорю, и вы можете мне поверить, что он черный и коренастый. Он, как две капли воды, похож на того еретика, которого колесовали на днях.

– В какой день? Вот уже три недели, как не перестают колесовать и вешать. Казнь утром, казнь вечером, – сказал продавец воска.

– В пятницу утром. Это тот самый, который перед повешением не хотел простить своей смерти ни королю, ни правосудию, ни палачу[27], – отвечал мэтр Жанэ.

– А да, да! Я слыхал об упорстве этого несчастного. Ни на простом допросе, ни на пытке он не хотел ничего сказать. Это был необычайно ожесточенный грешник – проговорил продавец воска. – Послушайте, между нами, кумовья! Знаете, что? Я нахожу, что, пожалуй, следовало бы попробовать обращаться с ними немного более снисходительно. Они еретики, я это прекрасно знаю. Они восстали против короля: допустим. Но все же вешать, колесовать и сжигать даже женщин!.. Я, конечно, мало что смыслю, но мне это кажется немного диким.

– Женщин! – воскликнул мэтр Жанэ. – Но говорят, что это самые закоренелые еретички. Разве не следовало бить в барабан, чтобы заглушить нечестивые воззвания последней из них, подвергнутой казни, этой пророчицы из шайки Ролана, другого главаря еретиков? А шайки и предводители этих бездельников растут каждую ночь точно грибы. Честное слово, тем хуже для них. Пусть их колесуют, жгут и вешают! Поделом: достаточно они навредили нашей торговле. И, в сущности, кто заставляет их собираться вооруженной толпой и доводить неучтивость до неповиновения приказам короля?

– Они отвечают на это, кум, что хотят исповедовать свою религию, а не нашу. Они говорят, что король только себе в утеху лишает их свободы совести, которая им была предоставлена законами. И, в сущности, куманек, между нами будь сказано, что касается этого, они, пожалуй, и не совсем неправы.

– Нет! – воскликнул продавец духов. – Нет, они неправы, тысячу раз неправы. И почему? Потому, что они неучтивы. А почему они неучтивы? Потому, что не признают правил неоценимой книги, с которой я не расстаюсь. Если бы она им была знакома, никогда бы они не взбунтовались... Вот я наудачу раскрываю это превосходное сочинение. Тут сказано: «верх учтивости – жертвовать своими удобствами, удовольствиями для других». Ну вот, если бы эти басурмане были настолько учтивы, чтобы предпочесть своей гнусной ереси удовольствия и удобства наших святых священников, которые хотели их обратить в свою веру, так ничего бы и не было, и не погиб бы блаженной памяти мученик аббат дю Шель.

– Так-то, так. Но, видите ли, мой капитан и тесть, вот этого-то они и не захотят: ведь будь это порядочные люди, они не были бы злодеями, – основательно заметил Фома Биньоль.

– Мой зять и лейтенант! Я уже вас просил оставить нас в покое. Если вы не перестанете, я вам уступаю свое место.

– Идет слух, – сказал кожевник, – что новая шайка этих разбойников появились со стороны Юзэса. Но эти еще свирепее тех. Их прозвали «черными камизарами»: они чернят свои лица, желая придать им еще более ужасный вид. Ими предводительствует бывший мясник из Юзэса по имени Мариус. Всюду только и слышно, что про их страшную жестокость.

– Господь небесный – воскликнул мэтр Жанэ. – Точно мало было этих простых камизаров, так вот вам еще какие-то особенные!

– Послушайте-ка, друзья мои! – добавил кожевник после долгого размышления тоном пророка. – Я не великий политик, но по мне, не уничтожив их, не подавить ереси.

– Я с вами вполне согласен, – подтвердил продавец духов. – Их надо истребить всех до единого. В этом году они мне причинили убытка более, чем на тысячу пистолей.

– Да и для нас большое счастье, что интендантом назначена такая страшная личность, как сударь де Бавиль, – прибавил продавец воска. – Каков один вид у него! Какие глаза, какой взгляд! Мне кажется, заговори он только со мной, и я почувствую, что петля уже сдавливает мне шею.

– Да! – замысловато проговорил кожевник. – Но, в сущности, дело даже не в его лице: не зная, что это он и есть знаменитый бесстрашный правитель, король Лангедока, как его прозвали, вы не будете поражены его наружностью. Но когда знаешь, кто он такой, его лицо кажется грозным.

– А слышали вы, – таинственно заметил продавец воска, – говорят, господин интендант родился с красными, как кровь, ногтями, и что его мать, будучи им беременной, прошла мимо эшафота: вот где кроется причина его беспощадной строгости.

– Разве у него и вправду ногти красные, как кровь, мэтр Жанэ? – спросил кожевник, которого это сообщение привело в ужас.

– Относительно ногтей, куманьки, я вам ничего не могу сообщить: его превосходительство всегда принимал меня в перчатках, сообразно правилам приличия.

– Слышите, слышите! Он всегда носит перчатки! – со страхом заметили кожевник и продавец воска, толкнув друг друга локтями.

– Но что я действительно слыхал, – подхватил кожевник с важным видом, под которым, без сомнения, скрывалась злостная насмешка, – так это то, что его превосходительство в день суда всегда ест сырое мясо с целью вызвать в себе побольше жестокости.

– А какое мясо ест он в эти дни? – спросил продавец воска с ужасом, смешанным с любопытством.

– Говорят, что мясо тех диких камаргских быков, которые славятся своей кровожадностью, – с невозмутимым хладнокровием ответил продавец духов.

Достойные горожане собирались продолжать психологический разбор личности де Бавиля, как вдруг топот приблизившихся в галоп лошадей привлек их внимание.

– А! Это – гонец, которого сопровождает пикет сен-серненских драгун, – проговорил мэтр Жанэ. – Я узнаю бригадира Ляроза, одного из всадников, спасшихся от верной смерти в ущелье Ансиз.

– А что слышно о маркизе де Флораке, этом красавце, молодом вельможе? – спросил продавец воска. – Есть ли какие вести о нем?

– Нет, еще ничего не известно. Бедный дворянин или умер, или в плену, – сказал кожевник. – Но куда это направляется гонец? Должно быть, в интендантство.

– Посмотрите-ка, двери интендантства постоянно отворены, а сегодня они заперты.

– А, гонец стучится. Отлично, вот двери отворились. Но их опять закрывают.

– Какие-то вести привез гонец? – проговорил со вздохом продавец духов. – Ах, братцы, братцы, в какое времечко мы живем! Однако солнце скрылось за колокольней св. Павла. Хотя на улицах Монпелье совершенно безопасно, но с наступлением ночи я предпочитаю наглухо запираться у себя. Ежедневно находят повсюду угрожающие объявления, прибитые даже на дверях квартиры интенданта Лангедока. Черт возьми, камизары, стало быть, забираются ночью в город. А так как мне противно столкнуться лицом к лицу с этими отъявленными негодяями, которых я презираю, то я и предпочитаю оставаться у себя, – гордо заявил капитан городской стражи, закручивая свой ус.