Жан Кавалье - Эжен Сю

– Маркиз умер или в плену?

– Не знаю, ваше преосвященство. Имей я малейшую возможность помочь ему, я бы его не покинул. Но я видел, как после нашего натиска, мятежники сомкнулись и толпой бросились в ущелье, громко распевая свои псалмы. Пехота, должно быть, перебита. Что же касается конницы, то та горсточка, что уцелела, могла отступить и добраться до противоположного конца ущелья. Единственное, на что остается рассчитывать, это если б кто-нибудь из наших беглецов добрался до Монпелье и там поднял тревогу. Маршал пошлет тогда многочисленное войско.

Пуль внимательно выслушал рассказ Ляроза. Он углубился в размышления и, казалось, забыл о своей прежней пренебрежительной отваге.

– Эти мерзавцы открывают военные действия большим успехом над регулярными войсками... Ну, да это неважно, – сказал он, тряхнув головой.

– Но вы ранены? – обратился аббат к бригадиру, заметив кровь на его мундире.

– Да, ваше преосвященство, кажется, в плечо. Но не беда! Я почти не чувствую раны. Ах, какая война, какая война! Я дрался в Голландии, в Пфальце, но подобных головорезов не встречал. Я видел среди них таких, которые, захватив вместо оружия по камню в каждую руку, не глядя перед собой, стремительно вторгались в наших ряды и добивали наших раненых обломками скал. Правда, этих бешеных убивали на телах их жертв. Но все равно. Какой ужас! Страшно было смотреть.

– Что вы думаете обо всем этом, капитан? – спросил первосвященник со своим обычным спокойствием. – Какие, по вашему мнению, нужно принять меры, чтобы обеспечить охрану наших пленных на случай, если мятежники сделают нападение на аббатство?

– Сейчас сделаю еще раз необходимый осмотр и постараюсь устроить все как можно лучше, ваше преосвященство, А вы, мой любезный, – обратился он к бригадиру. – Не заикайтесь ни словом обо всем этом моим микелетам: вы, чего доброго, заразите их своим страхом...

– Если уже повернули коней сен-серненские драгуны, значит солдаты и похрабрее микелетов не преминули бы улизнуть! Тут не в страхе было дело, – ответил взбешенный Ляроз.

– Мой милейший, я не сомневаюсь в вашей храбрости, как и в храбрости вашего капитана. Но известный навык необходим, чтобы хладнокровно перенести первое нападение этих бешеных людей. Я видел, как шайки полудиких болгар, вооруженных только пращами да копьями, обращали в бегство лучшие императорские войска. Но только вначале: тактика и дисциплина вскоре брали верх над этими свирепыми разбойниками.

– Капитан, я вполне полагаюсь на вас: вы позаботитесь о защите аббатства и об охране наших пленных, – обратился первосвященник к Пулю. – А вы, Ляроз, отыщите сопровождающего меня бойца: он кое-что смыслит в хирургии и может оказать вам первую помощь.

Партизан и бригадир удалились.

Аббат дю Шель остался наедине со своим секретарем.

НАПАДЕНИЕ

Была ясная, звездная, спокойная ночь. На густой синеве небес темной массой вырисовывались строения аббатства. Кое-где яркий свет, струясь из окон, освещал мрак и отражался в водах Тарна слабыми огненными полосами. Там и сям, среди мрачной отдаленной массы домов местечка, направо от монастыря, мерцали огненные точки; налево смутно обозначалась во мраке покрытая лесом гора. Дорога от Фресинэ до Лозера, которая примыкала к воротам аббатства, выделялась, несмотря на ночной мрак, благодаря своему известковому цвету. Прорезав широкие мрачные пустынные равнины, она терялась на горизонте между двух холмов. Мало-помалу огни в местечке потухли. Пробило одиннадцать часов. Только окна в аббатстве все еще были освещены. Вдруг глубокое молчание ночи было нарушено глухим отдаленным шумом. Он приблизился, стал более отчетливым. То был топот громадного количества людей. Черная масса появилась на горизонте, на вершине холма, меловая белизна фресинэской дороги исчезла под темными волнами толпы, которая быстро наводнила равнину, подобно выступившему из берегов потоку. Оглушительный голос воскликнул:

– Братья, остановитесь!

Толпа бесшумно остановилась на расстоянии пятисот шагов от аббатства. Ефраим, во главе двух тысяч вооруженных дровосеков и горцев, собранных им на горе Ран-Жастри, взобрался на выступ. Ишабод, его молодой пророк, стоял возле него по-прежнему бледный и угрюмый, запыхавшись от долгой ходьбы. Во время пути Ефраим не покидал его. Нелюдимый мальчик все больше и больше подпадал под влияние лесничего точно так же, как и лесничий подчинялся его влиянию. В глазах эгоальского лесничего Ишабод был «посещаем Богом». В глазах же Ишабода Ефраим был одним из тех кровавых исполнителей. Божьего гнева, о которых так часто упоминалось в суровых наставлениях стекольщика. Связь, таинственная, глубокая, магнетическая, стала устанавливаться между мыслями этих двух существ. Иногда Ефраим своим взглядом, казалось, околдовывал ребенка, лихорадочное воображение которого подсказывало ему тогда самые зловещие предсказания. Вслед за тем он падал в приступе падучей. Ефраим, в свою очередь, опускал глаза в каком-то покорном страхе и встречал на себе упорный и жгучий взгляд Ишабода, когда ребенок своим тонким голоском, повторяя самые страшные пророчества Св. писания, призывал громким криком Израиль к избиению сыновей Ваала. Гугеноты, окружив Ефраима и Ишабода, в молчании ожидали приказаний своего начальника.

– Братья! – обратился лесничий, указывая на аббатство кончиком своего топора. – Там в цепях томятся ваши отцы, сестры, матери, жены и дети. Волк, похититель душ, жрец Ваала – вот кто заковал их в цепи. Его окружают микелеты – те самые, которые убили Фрюжьера и его жену. Кровь за кровь! Ишабод, Ишабод, что возвещает тебе дух? Требует ли он жертвы?

Ефраим обождал слов пророка. Вскоре тот произнес прерывающимся голосом несколько мест из Исайи:

– «Дитя мое, говорю тебе, водрузи мое знамя на высокой горе, зычным голосом созови моих воинов... Настал день, жестокий день, полный негодования, полный ярости, полный гнева: земля опустошится, погибнут злые. И возжаждут крови людской больше, чем золота!»

Закончив свое воззвание, Ишабод прислонился к Ефраиму, словно весь разбитый усталостью. Лесничий сейчас же воскликнул торжественным, громовым голосом:

– Братья, Св. дух возвещает устами своих пророков. Что такое аббатство? – Разве не Вавилон?

– В Вавилон! В Вавилон! – воскликнули горцы, стоявшие ближе к Ефраиму, размахивая оружием. – Рази, рази папистов!

– Да исполнится воля Божья! – крикнул лесничий. – Братья, вперед!

– Брат, как же мы совершим нападение? Каков будет порядок сражения? – спросил Эспри-Сегье у Ефраима, собиравшегося уже пуститься в путь.

– Как совершить нападение? – проговорил Ефраим, с каким-то презрительным удивлением. – А как лев нападает на свою жертву? Какому порядку подчиняется орел, когда он опускается на свою добычу? Одному Господь дал зубы, другому – когти, а обоим вместе храбрость и силу. Братья, братья, перед нами Вавилон – и с нами Бог!

– Да, да, с нами Бог! – повторили горцы, возбужденные словами Ефраима. – Вавилон наш!

– Вперед, братья, вперед! Час наступил! – повторил Ефраим и быстрым шагом направился к аббатству.

Одной рукой он держал за руку Ишабода, другой размахивал своим топором. Вся едва вооруженная толпа, без дисциплины, без плана действий, но охваченная жгучим возбуждением, бросилась по следам своего столь же отважного, сколь ослепленного вождя. Расстояние, отделявшее мятежников от аббатства, скоро было пройдено. Мятежники достигли моста, не встретив ни малейшего сопротивления, и там только заметили, что на конце моста и по бокам был воздвигнут высокий, крепкий забор из кольев для защиты прохода. Нападающие, сплотившись густой толпой перед этим неожиданным препятствием вдоль реки Тарна, тихо совещались между собой. Вдруг Ефраим первый поднял свой тяжелый топор и со страшной силой всадил его в один из кольев забора, воскликнув подобно пророку:

– Я потрясу все до самого неба!

Дровосеки последовали примеру лесничего. Их топоры уже врезывались в колья, как вдруг густой залп, направленный вплотную сквозь щели забора, вырвал из толпы несколько человек. Нападавшие на мгновение приостановились. Мертвые и раненые были перенесены на берег реки, под защиту расположенных в ряд ив, которые могли уберечь их от огня.

– Толцыте во врата храма, и отверзятся! – воскликнул Ишабод.

Вид крови, казалось, приводил его в исступление. Первый схватив топор, он опять стал рубить изгородь. Несколько новых выстрелов, направленных куда попало, не задели его.

– С нами Бог! – воскликнул Ефраим. – Он покровительствует вестнику своей воли.

Эти слова удвоили рвение нападавших. Несмотря на убийственную стрельбу, благодаря которой редели их ряды; они с остервенением работали над разрушением забора, переговаривались шепотом, боясь потерять хоть одно слово пророка или не дослышать какого-нибудь приказания Ефраима, Это угрюмое молчание, нарушаемое только огненным залпом или глухими звуками топоров и ломов, было страшнее самых отчаянных криков. Еще два камизара были выбиты из строя пулями микелетов, когда Ефраим воскликнул: