Хворый пёс - Карл Хайасен

Затем встал над Стоутом, который, словно жирный тюлень, елозил по ковру.

— Я выполню работу для твоего дружка Дика — прорычал одноглазый. — Но только потому, что у меня нет другого выхода.

— Спасибо, — пискнул съежившийся лоббист.

— Если у твоей собаки нет уха, лапы или даже когтя, я по-своему разберусь с парнем, который это сделал. — Раздумывая, человек помолчал. — Что касается твоей жены... Это она? — Он показал на перевернутую вверх ногами рамку на полу, но ответа дожидаться не стал. — Если она жива, я ее отпущу. — Одноглазый прошелся по комнате. — Как она поступит, это ее дело. Но я настоятельно порекомендую ей рассмотреть все варианты. Наверняка она сможет устроиться в жизни гораздо лучше, чем с жалкой тварью вроде тебя.

Палмер Стоут отполз к стеклянному шкафу с выставкой старинных сигарных коробок. Бородач приблизился; на голых ногах под подолом килта виднелись разводы грязи. Стоут прикрыл голову руками. Человек мурлыкал мелодию. Стоут ее узнал — «Разве не здорово?» или что-то вроде этого, из старого альбома «Бич Бойз». Выглянув из-под рук, он прямо пред собой увидел грязные ботинки незнакомца.

— Знаешь, что мне следует сделать? — услышал Стоут. — Выбить из тебя дерьмовую душу. Вот уж поднялось бы настроение! То-то бы радость была! Но, пожалуй, не стану. — Человек опустился на колено; здоровый глаз вперился в Стоута, а малиновый смотрел в сторону.

— Не бейте меня, — попросил Стоут, опуская руки.

— А знаешь, как хочется?

— Пожалуйста, не надо.

Бородач поболтал клювами перед лицом Стоута.

— Стервятники. Попались мне под плохое настроение.

Стоут зажмурил глаза и не открывал, пока не остался один. После ухода непрошеного гостя он еще два часа не шевелясь сидел на полу. Подтянув к подбородку бледные коленки, он скорчился в углу и пытался прийти в себя. Вспоминая последнее, что сказал «капитан», Палмер Стоут вздрагивал.

Твоя жена очень привлекательная женщина.

17

Пес восхитительно проводил время.

В том-то и прелесть быть лабрадором-ретривером — рождаешься для веселья. Твою взбалмошную башку редко посещают размышления и никогда — мрачная тревога; каждый день — веселая игра. Чего еще требовать от жизни? Поесть — восторг, задрать лапу — наслаждение, раскорячиться и выложить кучку — счастье. А полизать собственные яйца? Блаженство! И везде доверчивые человеческие существа, которые потреплют, обнимут и повозятся с тобой.

Пес балдел, путешествуя в фургоне с Твилли Спри и Дезиратой Стоут. Новое имя? Чудесно. Макгуин — очень красиво. Магарыч — тоже было неплохо. Если честно, псу было все равно, как его называют, он отзывался не на кличку. Позвали бы: «Толстомордый, пора обедать!», и он бы точно так же восторженно поскакал, виляя хвостом-дубинкой. Тут уж ничего не поделаешь. Философия лабрадоров состояла в том, что жизнь слишком коротка, и нельзя тратить ее на иное, как веселье, шалости и стихийные случки.

Скучал ли он по Палмеру Стоуту? Неизвестно. Собачья память больше вбирает ощущения, а не чувства, в ней откладываются звуки и запахи, а не эмоции. Например, в мозгу Макгуина навсегда запечатлелся запах сигар Стоута и звяканье ключа, когда хозяин за полночь в подпитии тыркался в парадную дверь. Макгуин также хорошо помнил холодные рассветы в засаде на уток, когда Стоут еще пытался превратить его в настоящую охотничью собаку, помнил бешеный стук птичьих крыльев, «бах-бах-бах» дробовиков, звонкие человеческие голоса. В памяти Макгуина хранилась каждая тропка, по какой он когда-либо пробегал, каждый котяра, загнанный им на дерево, каждая нога, с которой он пытался совокупиться. Но никто не знает, грустил ли он по обществу хозяина. Лабрадоры предпочитают находить радость исключительно в сегодняшнем дне, забывая о прошедшем.

А сейчас Макгуин был счастлив. Он всегда любил Дези — она теплая, ласковая и великолепно пахнет. И сильный парень, что унес его из дома Палмера Стоута, был дружелюбен, заботлив, и пахло от него приемлемо. Что касается отвратительного случая с собакой в чемодане — что ж, Макгуин уже забыл об этом эпизоде. С глаз долой, из сердца вон. Таково кредо лабрадора.

Сейчас он радовался возвращению на Жабий остров, где можно бегать по пляжу, грызть прибитые к берегу деревяшки и от души скакать в прохладных соленых волнах. Он без устали гонялся за морскими птицами, и в брюхе, откуда удалили скобки, уже почти не покалывало. Макгуин до упаду наигрался на берегу и моментально заснул, вернувшись в гостиницу. Кто-то погладил его по боку, и он, не глядя, знал, что славно пахнущая рука принадлежит Дези. В знак благодарности Лабрадор постучал хвостом, но предпочел не вставать — не было настроения принимать очередную пилюлю, а именно Дези обычно давала ему таблетки.

Но что это? Ему чем-то повязали морду — кусок материи, слабо отдающий мылом. Пес приоткрыл один глаз — темнота. Чего это она сделала? Макгуин слишком устал, чтобы выяснять. Как всех лабрадоров, его частенько озадачивало поведение людей, но он не тратил время на попытки в нем разобраться. Вскоре с кровати донеслись незнакомые шорохи, Дези и парень шептались. Но сейчас Макгуина это не заботило, и он быстро уснул. Ему снилось, что он гоняется за чайками по волнам прибоя.

— Ты что, завязала ему глаза? — спросил Твилли.

Дези до подбородка натянула простыню.

— Это собака Палмера. Извини, но мне как-то неловко.

Она придвинулась, и Твилли ее обнял.

— Наверное, мы еще должны быть тише воды, ниже травы?

— Шуметь нельзя в любом случае. За стенкой миссис Стинсон, — сказала Дези.

Миссис Стинсон была владелицей единственного на Жабьем острове пансиона. Она твердо заявила — никаких собак в гостинице, и приготовилась дать паре от ворот поворот, когда в качестве «доплаты за домашнее животное» Твилли протянул ей стодолларовую купюру. После этого миссис Стинсон не только предоставила им лучшую комнату, но и принесла Макгуину плошку бефстроганова.

— Миссис Стинсон смотрит внизу борьбу по кабельному, — сказал Твилли.

— Все равно мы должны вести себя тихо. Сейчас, наверное, нужно меня поцеловать.

— Глянь-ка на собаку.

— Я не хочу смотреть на собаку.

— Пурпурная бандана.

— Это лиловый цвет.

Твилли сдерживал смех.

— Ты смеешься надо мной, — сказала Дези.

— Вовсе нет. Ты потрясающая. Наверное, я бы мог искать тысячу лет и все равно не найти женщину, которая стесняется изменить мужу в присутствие его собаки.

— Собаки очень чуткие. Все животные такие. Ты прекратишь или нет?

— Я не смеюсь. Но ты только посмотри на него! Жаль, камеры нет.

— Все, хватит! — Дези выключила лампу. Потом взобралась на Твилли, взяла его руки и положила себе на груди. — Послушай-ка, — прошептала она, — кажется, ты говорил, что хочешь со мной переспать.

— И хочу. — Твилли еле сдерживался, чтобы не расхохотаться от сногсшибательного вида Макгуина.

— Кстати, ты заметил, что я — в чем мать родила?

— Угу.

— А что я делаю?

— Катаешься на мне верхом?

— Правильно. Это твои руки у меня на титьках?

— Мои.

— А ты, случайно, не обратил внимания, где моя рука?

— Уж точно обратил.

— Тогда, давай, пожалуйста, продолжим, — попросила Дези. — Потому что во всем нашем предприятии и в моем побеге с тобой эта тема — большой безответный вопрос.

— Ты про секс?

— Да, про секс, — вздохнула Дези. — Слава богу, что не все приходится разжевывать. — Она шутливо сжала Твилли под простыней.

— Нет ничего лучше, когда его сначала маленько потискают, — улыбнулся Твилли.

— О, это ты выдержишь! — Дези сжала сильнее. — Определенно выдержишь!

— Ой! Осторожней ногтями-то!

Тихо и спокойно у них не вышло.

Потом Дези откатилась и положила голову рядом с головой Твилли на домотканую льняную наволочку миссис Стинсон. Грудь Твилли часто вздымалась и опадала, возбуждение не давало уснуть. Дези включила лампу, и Твилли расхохотался.

— Ну что еще? — Дези подскочила, увидев, что подле кровати сидит бодрствующий Макгуин. Хвост стучит, уши торчком, и, несмотря на лиловую повязку, он выглядел счастливейшим существом на свете.

— Господи боже, мы его травмировали на всю жизнь! — прошептал Твилли.

Дези захихикала. Твилли снял с собаки повязку и выключил свет. Чередующееся в темноте дыхание Дези и Макгуина успокаивало, но Твилли так и не уснул. На рассвете он поднялся, натянул джинсы и трикотажную рубашку. Дези пошевелилась, услышав, как он пробормотал: «Пора прогуляться».

Она приподнялась на локте:

— Ложись. Ему не надо гулять.

— Не псу — мне.

Дези села, простыня съехала у нее с груди.

— Куда ты собрался?

— На мост.

— Зачем?

— Ты пойдешь?