Триумвиры революции - Анатолий Левандовский

Никто не осмелился оспаривать слов Робеспьера. Лежандр отступил и пробормотал несколько трусливых извинений.

Тогда поднялся Сен-Жюст и среди гробового молчания прочитал обвинительный акт.

Давно уже Неподкупный собирал материалы против Дантона. Он систематически заносил в свои блокноты наблюдение за наблюдением, штрих за штрихом. И вот теперь он передал эти заметки в неумолимые и верные руки. Сен-Жюст составил из них документ в форме обращения к Дантону. Когда он читал, казалось, что обвиняемый находится в зале.

Обвинительный акт представлял Дантона и его друзей изменниками с первых дней революции. Оратор утверждал, что Дантон плел интриги с Мирабо, что он продался двору и пытался спасти королевскую семью, что он вел тайные переговоры с Дюмурье и играл на руку жирондистам. Далее Сен-Жюст указал на двусмысленное поведение многих дантонистов в великие дни 10 августа, 31 мая, 2 июня. Он не забыл обвиняемым их кампанию в пользу "мира" и "милосердия", их тайное противодействие многим революционным мерам, их связи с мошенниками и подозрительными иностранцами. Особенно резко клеймил Сен-Жюст оппортунизм Дантона.

- Как банальный примиритель, ты все свои речи на трибуне начинал громовым треском, а заканчивал сделками между правдой и ложью. Ты ко всему приспособился!..

Конец большой речи Сен-Жюста был страшным предостережением для тех, кто не понимал остроты переживаемого времени.

- Дни преступления миновали; горе тем, кто стал бы поддерживать его! Политика преступников разоблачена; да погибнут же все они! Республику создают не слабостью, но свирепо строгими, непреклонно строгими мерами против всех повинных в измене!

Собрание утвердило арест дантонистов. Оставалось разыграть последнюю часть страшной игры: процедуру в Революционном трибунале.

Париж жил обычной, будничной жизнью. Весна вступала в свои права. Набухали почки, первые травинки упрямо лезли из влажной земли. Весна была ранней и солнечной. Парижанам казалось, будто голод стал менее острым. А главное - не надо больше топить печей!..

Никто не вспоминал о Дантоне и Демулене. Друзья, остававшиеся на свободе, поспешили отречься от них. И только Люсиль, верная подруга Камилла, пыталась что-то сделать для своего милого.

Как одержимая носилась бедная женщина по Парижу, стучала в знакомые двери, надеясь на сочувствие и совет. Но все двери оказывались закрытыми. Она попыталась воодушевить Луизу Дантон. Но с юной Луизой она не нашла общего языка; супруга Дантона поплакала с Люсиль, но идти с ней к Робеспьеру отказалась.

Робеспьер!.. На него Люсиль возлагала большие надежды. Ведь когда-то Максимилиан был влюблен в нее. По крайней мере, так говорили...

Личного свидания с Робеспьером Люсиль не добилась. Она написала ему трогательное письмо, но... не отправила его. Интуиция подсказала ей, что это бесполезно.

И вот, отчаявшись во всем, несчастная решилась на последнее средство. Кто-то сказал ей, что, имея достаточно денег, можно было бы попытаться возмутить народ и даже организовать заговор в тюрьме.

Люсиль стала лихорадочно собирать деньги.

В ночь на 13 жерминаля (2 апреля) обвиняемых перевели в тюрьму Консьержери, в непосредственное ведение Революционного трибунала. На следующий день их вызвали в суд.

Процесс длился четыре дня.

В первый разделались с финансовым заговором.

Второй день, в основном посвященный допросу Дантона, чуть ли не привел к срыву процесса. Дантон вложил в свою речь всю ярость и силу, на которые был способен. Он насмехался, угрожал, отвечал дерзостями. Тщетно председатель пытался его остановить: голос Дантона перекрывал звон колокольчика и будоражил толпу на улице. Несколько представителей Комитета общественной безопасности отправились в трибунал, чтобы поддержать своим присутствием судей и присяжных. Положение было спасено тем, что Дантон, вложивший слишком много энергии в свою речь, в конце концов стал терять голос. Председатель предложил ему отдохнуть, обещая вновь дать слово, и утомленный трибун на это согласился.

Итак, опасения Робеспьера и Сен-Жюста отнюдь не были плодом их фантазии: разбить "давно сгнивший кумир" оказалось совсем не легким делом.

Третий день процесса поначалу грозил суду еще большими осложнениями. Но вдруг прокурор получил спасительную поддержку.

В правительство поступил донос от арестанта Люксембургской тюрьмы, сообщивший о заговоре, во главе которого стоял приятель Демулена генерал Артур Дилон. Заговорщики ставили целью разгромить тюрьму, спасти дантонистов, находившихся в трибунале, и захватить власть. Выяснилось, что заговорщиков субсидировала Люсиль Демулен, переславшая Дилону в тюрьму тысячу экю. Сен-Жюст доложил о происшедшем Конвенту. Конвент тут же принял декрет, позволявший трибуналу лишать участия в прениях всякого, оскорбляющего национальное правосудие.

Декрет был немедленно доставлен в трибунал. Это ускорило развязку.

На следующий день прений не возобновили.

Прокурор спросил присяжных, составили ли они представление о деле. Дантон и Делакруа бурно запротестовали:

- Нас хотят осудить, не выслушав? Пусть судьи не совещаются! Пусть нас прямо отвезут на эшафот!

Демулен до такой степени вышел из себя, что разорвал свою защитную речь, смял ее и бросил комок в голову прокурору. Тогда трибунал, применяя декрет, лишил обвиняемых права участвовать в прениях. Почти все они были приговорены к смертной казни.

Казнь состоялась в тот же день, 16 жерминаля (5 апреля). Пока телеги следовали из тюрьмы до гильотины, экспансивный Камилл, в клочья изорвавший одежду, кричал улюлюкавшей толпе:

- Народ! Тебя обманывают! Убивают твоих лучших защитников!

Дантон пытался успокоить своего несчастного друга.

Когда кортеж проезжал по улице Сент-Оноре, Дантон, посмотрев на закрытые ставни дома Дюпле, воскликнул:

- Я жду тебя, Робеспьер! Ты последуешь за мной!

У подножия эшафота он вдруг почувствовал слабость. На секунду остановился.

- О моя возлюбленная, - прошептали его сухие губы, - неужели я больше тебя не увижу?.. - Потом встряхнулся. Сказал: - Мужайся, Дантон! - и быстро поднялся по лестнице.

Свои последние слова он произнес на эшафоте.

- Ты покажешь мою голову народу, - повелительно сказал трибун палачу. - Она стоит этого.

И палач послушно выполнил его требование.

Процессы первой половины жерминаля имели продолжение. Двадцать первого числа того же месяца (10 апреля) перед Революционным трибуналом предстали Люсиль Демулен, Артур Дилон и другие, обвиняемые по делу о "тюремном заговоре". К ним были присоединены вдова Эбера, бывший парижский епископ Гобель и... "Анаксагор" - Шомет. В чем же обвинялся этот защитник бедных и угнетенных, горячий приверженец революционного правительства? Разве забыли, что именно ему якобинская диктатура была обязана особенно многим, что именно он провозглашал идеи, положенные Сен-Жюстом в основу вантозских декретов?..

Робеспьер не любил Шомета и относился к нему с крайней осторожностью. Завидовал ли он его популярности? Боялся его соперничества? Или, быть может, не мог простить ему прежней близости к Эберу? Как бы то ни было, в данном случае Неподкупный обрекал на смерть одного из верных сынов революции.

Обвинения, предъявленные Шомету, были смехотворны. Ему вменялось в вину стремление противопоставить Коммуну Конвенту, получение денег из-за рубежа и "дехристианизаторская" деятельность.

Однако суд не признал оправданий Шомета, он был осужден и гильотинирован 24 жерминаля (13 апреля). Вместе с ним были казнены Гобель, Люсиль Демулен и другие подсудимые.

Разгром фракций завершился.

Внешне кризис вантоза - жерминаля был преодолен.

6. "ЕСЛИ БЫ БОГА НЕ БЫЛО..."

Максимилиан задержался у якобинцев дольше, чем обычно.

Когда он вышел на улицу, его окутала непроглядная мгла. Небо было усеяно золотыми точками звезд. Слабо мерцал Млечный Путь. Четко выделялся ковш Большой Медведицы.

Вглядываясь в беспредельность ночи, Робеспьер невольно обращался мыслями к Вечности, к замечательной и неповторимой Природе, гармонической частью которой был Человек. Человек, дерзнувший потрясти основы общественного бытия; Человек, в котором так тесно уживались добро и зло, пороки и добродетель...

Свежий ветер шевелил накидку, вызывая легкий озноб. Максимилиан запахнулся плотнее. Мысли текли дальше и дальше, возвращаясь от абстракции к реальной жизни...

Итак, все упорядочилось, все стало на свои места.

Жерминаль унес фракции. Правительство стряхнуло оппозицию. Конвент стал послушным и робким: декреты вотировались почти без прений. Депутаты старались не проявлять инициативы. Призрак "национальной бритвы" заставил их смолкнуть и уйти в себя.

Робеспьер и его соратники стремились закрепить победу. Была усилена централизация государственной власти. Коммуна подверглась чистке, на руководящие должности в ней были поставлены новые люди. Была ликвидирована революционная армия, содействовавшая, по мнению Робеспьера, анархии и децентрализации. Опасаясь проникновения антиправительственных элементов в народные общества, значительно уменьшили их число, сократили количество заседаний и ограничили принцип выборности. Клуб кордельеров прекратил свою деятельность. Якобинский клуб с его филиалами стал единственным рупором и проводником идей революционного правительства.