Княжна Дубровина - Елизавета Салиас-де-Турнемир

— А вотъ подумай, такъ и сама поймешь, сказала Маша.

— Однако вы говорите совсѣмъ о другомъ, а надо рѣшить. Я не совсѣмъ согласенъ съ доводами Мити, но въ нихъ есть доля правды, сказалъ папочка.

— Конечно есть, какъ и во всякомъ разсужденіи не глупаго человѣка, но надо взвѣсить всѣ доводы и съ той и съ другой стороны, сказала Маша, — и рѣшить, которые важнѣе.

— Меня особенно трогаетъ то, что Митя такъ заботится, такъ боится за папочку. Его доброе имя ему дороже всего, сказала Агаша, — и если оно должно пострадать…

— Это не сообразно, возразила Маша съ жаромъ. — Я не допускаю этого. Вашъ отецъ всю жизнь свою жилъ какъ христіанинъ, какъ слуга отечества, какъ дворянинъ, безукоризненно; въ высокой его честности всѣ увѣрены — и все это пропадетъ, по мнѣнію Мити, потому что онъ согласится опять жить съ той, которую взялъ къ себѣ и любилъ какъ дочь, когда она была отвергнута всѣми родными, не имѣла ни куска хлѣба, ни крова, ни семьи. Лишая себя онъ далъ ей все это и въ придачу далъ ей сердце и любовь отца. Стало-быть безукоризненная, скажу добродѣтельная жизнь вашего отца сочтется ни во что отъ людскихъ пересудовъ. А по моему иначе: не бѣгайте за людскою похвалой, а идите своею дорогой по законамъ Божескимъ и законамъ общественнымъ. и людская похвала сама собою придетъ къ вамъ и не отнимется отъ васъ.

— Вотъ, Маша, именно такъ; ты сказала, что я чувствовалъ, но сказать бы не сумѣлъ, произнесъ Ваня съ одушевленіемъ.

Папочка во все время разговора сидѣлъ задумавшись.

— Другъ мой, сказала Маша, — наши разговоры ничего не рѣшаютъ. Ты долженъ самъ рѣшить, рѣшить одинъ, а мы покоримся тому, что ты скажешь.

— Мудрено, Маша. Отказать Анютѣ, видитъ Богъ, не могу, а согласиться боюсь. Страшно, не потому, что скажутъ, а потому что отвѣтственность большая.

— Да, большая, но и оттолкнуть ее большая отвѣтственность, даже грѣхъ большой, сказала Маша. — Если она попадетъ въ дурное семейство или даже положимъ и въ хорошее, но слишкомъ свѣтское, она можетъ искать выхода въ раннемъ замужствѣ. При ея богатствѣ и молодости это опасно. И въ послѣдствіи кого она будетъ въ правѣ упрекнуть за неудавшуюся жизнь: тѣхъ, кто ее оттолкнулъ. И сами себя мы упрекнемъ, если она будетъ несчастна!

— Я вижу, Маша, ты, какъ и я, въ глубинѣ души стоишь на сторонѣ Анюты, но тутъ есть еще вопросъ. Мое жалованье составляетъ половину нашихъ доходовъ. Чтобы жить съ Анютой я долженъ подать въ отставку. Что же станется съ моею семьей? я не могу жить въ ея домѣ, завися отъ нея и на ея деньги даже и въ томъ случаѣ, если мы поладимъ съ ней и если она не скоро выйдетъ замужъ.

Маша задумалась, и думала долго, наконецъ сказала:

— Нельзя ли тебѣ взять отпускъ на четыре мѣсяца; я полагаю, тебѣ дадутъ его. На моей памяти ты никогда не просилъ отпуска болѣе чѣмъ на четыре недѣли и то одинъ разъ, послѣ болѣзни, чтобы поѣхать въ деревню.

— Мнѣ дадутъ отпускъ, это несомнѣнно, сказалъ Долинскій.

— Въ такомъ случаѣ мы проживемъ съ Анютой четыре мѣсяца; увидимъ какъ пойдетъ жизнь наша съ нею: нескладно, воротимся сюда, а согласно — останемся съ нею, и она сама найдетъ тебѣ мѣсто въ Москвѣ. Такимъ образомъ мы будемъ имѣть счастіе жить и съ ней и съ обоими сыновьями.

— Въ Москву! закричала неистово Лиза, давно уже метавшаяся на стулѣ отъ волненія.

— Молчи, сказала ей строго Агаша.

— Молчи, это легко сказать, возразила Лиза, — когда я не могу!

— Пустяки, сказала Агаша, — все можно, когда должно.

— А зачѣмъ должно?

Но Агаша не отвѣчала своей юлѣ, такъ звала она Лизу, потому что Маша опять заговорила съ папочкой.

— Другъ мой, я совѣтую только, а ты дѣлай какъ знаешь. Напиши, что ты ея не отвергаешь, не отталкиваешь, что ты согласенъ провести лѣто съ нею, если это можетъ состояться безъ семейныхъ ссоръ и если она оставить домъ тетокъ безъ разрыва и вражды; прибавь, что тебѣ нельзя выйти въ отставку, потому что ты живешь своимъ жалованьемъ. Объясни, что можешь взять отпускъ на четыре мѣсяца и ѣхать съ ней въ Спасское и прожить все лѣто въ ея домѣ. Что же касается зимы, то это видно будетъ позднѣе и говорить объ этомъ надо позднѣе. Быть можетъ такъ иди иначе все устроится. Ты не отказывай и не соглашайся остаться съ ней зимой, увидимъ. По моему вотъ и все.

— Нѣтъ, не все, сказалъ папочка, — это только дѣловая часть письма.

— Конечно, я такъ и понимаю. Я сама припишу нѣсколько строкъ въ твоемъ письмѣ.

— И я, сказалъ Ваня.

— Но какъ же, замѣтила Агаша, — Митя пишетъ, что надо рѣшить сообща, когда онъ пріѣдетъ. Не лучше ли подождать его?

— Зачѣмъ намъ ждать сына? Рѣшаютъ дѣло отцы, а не сыновья. Притомъ ждать трудно, сказала Маша: — черезъ четыре недѣли намъ надо уѣхать въ Москву.

— Какое счастіе! прервала опять Лиза, а Лида дернула ее за платье, показывая глазами на негодующую Агашу.

— Отцу надо получить отпускъ, продолжала Маша, — надо все убрать въ домѣ, не бросить же все добро — хлопотъ будетъ не мало. Я удивляюсь письму Мити. Оно мнѣ совсѣмъ не нравится; онъ подаетъ не только совѣты, которыхъ у него никто не просилъ, но даже рѣшаетъ вопросъ такой важности, а все это безъ малаго въ двадцать лѣтъ. Самъ же онъ очень легкомысленно ведетъ себя и уже задолжалъ порядочно. Ему не пригоже подавать совѣты отцу, а самъ онъ куда какъ въ нихъ нуждается.

— Совершенно такъ, сказалъ Долинскій. — Во всемъ этомъ труднѣе всѣхъ придется тебѣ и мнѣ, а на ихъ долю, онъ взглянулъ на дѣтей, — достанутся одни удовольствія. Переѣхать въ Москву, жить шире. — Вещь пріятная.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, покончила Маша, и оба они, и мужъ и жена, пошли въ кабинетъ писать не дипломатическое письмо, какъ совѣтовалъ и желалъ Митя, а сердечное, доброе, какъ они сами.

Дрожавшими руками распечатала Анюта письмо папочки, отданное ей Митей, недовольное лицо котораго она замѣтила.

Она пробѣжала первыя строки и лицо ея изъ блѣднаго стало румянымъ, глаза ея загорѣлись.

Она жадно пробѣжала его и сказала:

— Я въ немъ не ошиблась: сердце мое угадало. Онъ былъ и остался отцомъ моимъ!… Потомъ она взглянула на Митю и сказала: — А ты недоволенъ — Богъ тебѣ судья и я! И не разъ я попрекну тебя за твое лицо въ эту счастливую для меня минуту. Но прощай, я не въ состояніи говорить теперь, даже и съ тобою. Мнѣ надо остаться одной. Я напишу тебѣ, когда мнѣ нужно будетъ тебя видѣть.

— Пощади насъ, Анюта, сказалъ Митя съ преувеличеннымъ видомъ мольбы и аффектированнаго смиренія, — и не дѣлай огласки.

Она посмотрѣла на него холодно и сказала: — будь спокоенъ, и ушла изъ комнаты простившись съ нимъ холоднѣе обыкновеннаго.

На другой день рано утромъ Анюта уговорила тетку свою Лидію идти къ обѣднѣ; онѣ отправились обѣ въ церковь съ великимъ удовольствіемъ. Послѣ обѣдни Лидія спросила у Анюты.

— Что съ тобою? Лицо у тебя такое странное и молилась ты усерднѣе обыкновенная.

— Ничего, сказала Анюта, — такой стихъ нашелъ на меня, какъ говоритъ Арина Васильевна.

Анюта отправилась въ кабинетъ Варвары Петровны, повидимому спокойная, но каждая жилка дрожала въ ней.

— Тетушка, сказала она голосомъ твердымъ и какъ-то странно усиливаясь говорить спокойно, — можете ли вы удѣлить мнѣ часъ времени: мнѣ надо серіозно поговорить съ вами.

— Конечно, могу, что такое? сказала Варвара Петровна кладя въ сторону свою огромную, разграфленую, расходную книгу.

— Черезъ мѣсяцъ мнѣ минетъ восемнадцать лѣтъ. Законъ освобождаетъ меня отъ опекуновъ и позволяетъ мнѣ выбрать попечителей и того изъ родныхъ, у кого я хочу жить.

— Что? протянула Варвара Петровна съ неописаннымъ изумленіемъ.

— Я желаю жить съ дядей Долинскимъ, желаю также имѣть его попечителемъ, вмѣстѣ съ дядей Богуславовымъ.

— Какіе пустяки! это такой вздоръ, о которомъ я не хочу и слышать, воскликнула Варвара Петровна, — я прошу въ другой разъ не безпокоить меня такими пустяками.

— Тетушка, сказала Анюта, — вы говорите со мною будто я ребенокъ, а я уже взрослая дѣвушка.

— Конечно ребенокъ и безумный! воскликнула Варвара Петровна съ гнѣвомъ.

— Я объ этомъ спорить не буду: пусть я ребенокъ, но законъ не признаетъ меня такимъ и даетъ мнѣ право…

— Съ какихъ поръ ты стала такая законница, а? Я всё понимаю! это студентъ Долинскій…

— Совсѣмъ не онъ, даю вамъ слово.

— Нѣтъ онъ, меня провести трудно.

— Если вы хотите знать правду, сказала Анюта, — я оставила бы домъ вашъ годъ назадъ, еслибы не онъ; онъ уговорилъ меня подождать. Въ шестнадцать лѣтъ я уже имѣла право…

— Да опомнись, ты помѣшалась! Уѣхать! Да кто тебѣ позволитъ уѣхать? Выбрось это изъ головы вонъ!

— Тетушка, прошу васъ не сердитесь на меня, но я рѣшила жить съ моими, я по нихъ цѣлые годы тосковала и безъ нихъ мнѣ нѣтъ счастія, безъ нихъ мнѣ всё въ тягость. Я шесть лѣтъ постоянно о нихъ думаю и живу надеждой увидѣть ихъ!