Княжна Дубровина - Елизавета Салиас-де-Турнемир

Митя подумалъ и сказалъ:

— Хорошо, я узнаю.

— Навѣрно, безъ ошибки.

— Навѣрно, но смотри Анюта, будь благоразумна, не выдумай какой-нибудь несообразности. Я вижу, что ты осталась такою же какъ была, настойчивою и все съ маху.

— О! нѣтъ, отвѣчала Анюта, — я теперь ничего съ маху не дѣлаю, увидишь самъ, меня здѣсь передѣлали и будь спокоенъ, я не сдѣлаю ничего нехорошаго.

Но Митя ушелъ совсѣмъ неспокойный, онъ опасался, что Анюта затѣетъ что нибудь неподходящее, что встревожить отца его, только-что оправившагося отъ болѣзни, но такъ какъ онъ обѣщалъ, то и занялся дѣломъ Анюты. Для большей вѣрности, онъ не ограничился чтеніемъ Свода Законовъ, но отправился къ одному извѣстному повѣренному и ходатаю по дѣламъ и спросилъ его мнѣнія.

Когда въ слѣдующее воскресенье онъ пришелъ къ Анютѣ, она увидя его измѣнилась въ лицѣ.

— Что ты? спросилъ у ней Митя, — отчего ты такъ блѣдна, будто испугалась?

— Ты пришелъ рѣшить мою судьбу, сказала она, — говори, я слушаю. Сядемъ. Они сѣли.

— Я прочелъ всѣ законы, началъ Митя, — и былъ у извѣстнаго знатока ихъ N*. Онъ подтвердилъ все что я вычиталъ. Вотъ что онъ сказалъ мнѣ: «Дѣвица, круглая сирота, имѣетъ право въ шестнадцать лѣтъ выбрать себѣ, въ средѣ своихъ родныхъ, то семейство, съ которымъ хочетъ жить и располагаетъ своими доходами, но не имѣетъ права ничего продать и заложить. Она можетъ выбрать себѣ двухъ попечителей, или, по желанію, сохранить прежнихъ опекуновъ, какъ попечителей.»

— Благодарю Бога, воскликнула Анюта съ восторгомъ. — Судьба моя устроена и я вполнѣ счастлива. Папочка будетъ моимъ попечителемъ и я буду жить съ вами.

— Анюта, сказалъ Митя серіозно, — не фантазируй, это дѣло несбыточное и невозможное.

— Почему? спросила она съ испугомъ и удивленіемъ.

— На это есть тысячи причинъ.

— Окажи, что такое?

— Вопервыхъ, у тебя другое положеніе, чѣмъ у насъ. Ты очень богатая дѣвушка, носишь одно изъ самыхъ громкихъ именъ въ имперіи, а отецъ мой бѣдный дворянинъ, никогда не выѣзжавшій изъ провинціи и служившій много лѣтъ, чтобы сдѣлаться совѣтникомъ губернскаго правленія. Ты должна жить въ иномъ кругу, съ иначе, чѣмъ онъ, воспитанными людьми, ни понятія, ни вкусы которыхъ не сходятся съ его понятіями. Мой отецъ не можетъ быть тебѣ надежнымъ руководителемъ въ томъ свѣтѣ, гдѣ ты призвана жить и блистать, милая, кончилъ онъ улыбаясь, — ты умная и красивая собою.

— Но, Митя, начала горячо Анюта, лицо которой омрачилось…

— Позволь, я не кончилъ, сказалъ онъ прерывая ее, — есть еще и другія не менѣе важныя причины. Попечитель получаетъ по закону часть доходовъ, отецъ мой не согласится ни взять этихъ денегъ. ни взять на себя нареканіе, что онъ, пользуясь твоею дѣтскою привязанностію, сманилъ тебя изъ дома тетокъ. чтобы жить на твои деньги. При одной мысли объ этомъ и о томъ, что скажутъ, сердце мое бьется отъ гнѣва.

Лицо Мити загорѣлось. Лицо Анюты тоже вспыхнуло.

— Какая низость! воскликнула она, — кто посмѣетъ такъ очернить папочку.

— Всѣ, Анюта, всѣ, начиная съ твоихъ тетокъ и кончая всѣми знакомыми и незнакомыми. При томъ какъ же ты это сдѣлаешь?

— Скажу теткамъ, что я въ правѣ…

— Но онѣ не согласятся, тебя не отпустятъ. Что жь, ты съ исторіей и ссорой убѣжишь отъ нихъ? Ты сама сказала, что тебѣ жить здѣсь скучно, но что тетки любятъ тебя. Не будетъ ли неблагодарно съ твоей стороны бросить ихъ и тѣмъ дать понять всѣмъ, что ты была у нихъ несчастна, что онѣ мучили тебя…

— Значитъ изъ-за разговоровъ и пересудовъ лицъ мнѣ неизвѣстныхъ я должна жертвовать собою.

— Какъ это жертвовать?

— Да, съ тѣхъ поръ какъ я вошла въ этотъ домъ, я не знала радости и счастія. Иногда мнѣ доставляли только кое какія удовольствія. Я не жалуюсь, что меня строго воспитывали, я знаю, что меня исправили отъ упорства, передѣлали мой сварливый характеръ, и я за это благодарна. Да, я благодарна, что меня научили управлять собою, но я не была счастлива. Я жила одна, совсѣмъ одна, безъ родныхъ, безъ друзей дѣтства, безъ возможности свободно переписываться съ тѣмъ, который былъ и есть отецъ мой. Въ продолженіе пяти лѣтъ я жила мыслію, что опять возвращусь въ домъ его. При прощаніи онъ сказалъ мнѣ, утѣшая меня, что я могу, когда выросту, выбирать съ кѣмъ хочу жить. Ну вотъ я теперь и выбираю.

— Отецъ не согласится, Анюта, оставь это безумное намѣреніе. Даже смѣшно подумать, что ты изъ этихъ хоромъ пріѣдешь въ нашъ К** домикъ. Тебѣ самой покажется скучно и жутко, а потомъ куда же ты возвратишься, разсорившись съ тетками?

— Я не такъ устраивала свою жизнь, сказала Анюта, — Я годами думаю объ этомъ.

— Дитятей ты устраивала свою жизнь, сказалъ Митя улыбаясь насмѣшливо.

— Устраивала, сказала Анюта твердо. — Я имѣла время: сидя одна я все думала. Было еще одно мое большое горе, но о немъ я не скажу тебѣ ни слова. Теткамъ я скажу при прощаніи. Но это пустяки.

— Анюта, оставь эти глупости.

— Не оставлю.

— Анюта! Это не зависитъ отъ тебя одной. Отецъ, я знаю, откажется.

— Откажется отъ меня! Отъ своей дочери по сердцу! Отъ сиротки, которую любилъ и лелѣялъ, какъ свою дочь! Откажется. Не вѣрю и не повѣрю пока онъ самъ, въ глаза, мнѣ этого не скажетъ.

Лицо Анюты такъ и пылало и она стояла передъ Митей такая взволнованная, что обратила на себя вниманіе миссъ Джемсъ. Она встала и спросила:

— Что такое?

— Ничего, отвѣчала Анюта мгновенно овладѣвъ собою и принимая спокойный видъ, — семейныя наши дѣла. Мы говорили о семейномъ дѣлѣ.

Англичанка сѣла.

— Ну и это пріятно, что я съ братомъ моимъ не могу говорить одна, что когда папочка былъ боленъ, я долгое время о томъ не знала, а когда, наконецъ, узнала, не могла поѣхать къ нему и раздѣлить заботы и тревогу семейства, моего семейства! Да и тебя я вижу только въ воскресенье, въ назначенный часъ и ни одной минуты больше чѣмъ приказано. О я знаю, тетушка хотѣла бы вырвать изъ моего сердца всѣхъ васъ и успѣла въ противномъ. Любовь моя къ вамъ выросла и захватила все мое сердце. А ты говоришь: откажется!

Митя былъ тронутъ.

— Ты забываешь, сказалъ онъ, — что въ двадцать одинъ годъ ты совершеннолѣтняя и тогда…

— До тѣхъ поръ я должна ждать четыре года. И кто мнѣ сказалъ, что въ эти четыре года всѣ будутъ живы да и я сама буду ли жива. Нѣтъ, четыре года это вѣчность.

— Ну положимъ это много лѣтъ, сказалъ Митя ласково, — я согласенъ помириться пока на половинѣ. Тебѣ минуло семнадцать лѣтъ, ты дѣвочка и твое образованіе не кончено.

— Какъ будто я хочу уходить на волю, какъ будто я не хочу учиться. Я хочу только жить у папочки и повиноваться ему и Машѣ во всемъ.

— Дослушай, Анюта, не прерывай меня. Обѣщай мнѣ, я прошу тебя, обождать. Учись всю зиму, обдумай со всѣхъ сторонъ свое намѣреніе, поговори, посовѣтуйся…

— Съ кѣмъ? сказала Анюта, — у меня во всемъ Божіемъ мірѣ нѣтъ ни единаго друга, почти нѣтъ знакомыхъ. Есть папочка и Маша; къ нимъ я стремлюсь, а мнѣ говорятъ: онъ откажется отъ меня.

— Ну, время покажетъ, проживи эту зиму, а когда тебѣ стукнетъ восемнадцать лѣтъ, тогда поговори съ тетками и съ моимъ отцомъ.

— Съ твоимъ и моимъ отцомъ я посовѣтуюсь непремѣнно, сказала Анюта, — а съ ними до поры до времени говорить не буду.

— Анюта, согласись подождать, вѣдь въ сущности я прошу тебя повременить одну зиму.

Анюта задумалась, колебалась, наконецъ сказала: «Согласна!»

— И мы не будемъ говорить объ этомъ, не правда ли? Забудемъ разговоръ этотъ до того времени.

— Пожалуй, сказала Анюта улыбаясь, но въ лицѣ ея стояла какая-то упорная черта около губъ и бровей.

— Еще слово. Въ двадцать одинъ годъ ты будешь свободна и тогда…

— Нѣтъ, сказала Анюта, — помни и ты нашъ уговоръ. Чрезъ годъ, когда мнѣ минетъ восемнадцать лѣтъ.

— Будь по твоему.

Митя долго думалъ объ этомъ разговорѣ и успокоился при мысли, что въ продолженіе года многое можетъ измѣниться. Во всякомъ случаѣ онъ былъ увѣренъ, что отецъ его откажется наотрѣзъ взять къ себѣ Анюту. Папочка иначе поступить не можетъ, сказалъ самъ себѣ Митя, а еслибъ Анюта и сбила его, я не допущу.

Митя имѣлъ высокое о себѣ мнѣніе и измѣнился во многомъ, проведя въ Москвѣ болѣе полутора года одинъ безъ семьи. Онъ свелъ близкое знакомство со многими богатыми студентами, не отличавшимися большою любовью къ наукѣ и блиставшими въ московскомъ обществѣ, столь бѣдномъ взрослыми мущинами. Друзьями Мити оказались и два брата Щегловы, а мишурный блескъ ихъ свѣтскости, платья по послѣдней модѣ и рысаки въ щегольскихъ санкахъ ослѣпили молодаго провинціала. Онъ во всемъ старался подражать имъ, одѣвался какъ они, и не имѣя своихъ лошадей ѣздилъ на лихачахъ извощикахъ. Онъ задолжалъ и хотя учился хорошо, но задался цѣлію во что бы то ни стало пробиться въ свѣтъ на видное мѣсто и всенепремѣнно сдѣлать карьеру. Анюта замѣтила въ Митѣ большую перемѣну, но не могла въ продолженіе краткихъ своихъ съ нимъ свиданій понять всю ея важность. Она только дивилась порою, что Митя высказывалъ мнѣнія часто противуположныя ея понятіямъ и конечно тѣмъ, которыя она помнила, крѣпко держались въ семействѣ Долинскихъ. На ея вопросы, на ея недоумѣнія Митя отшучивался или говорилъ серьезно: