Без лица - Хари Кунзру

Он слишком поглощен своими мыслями, чтобы думать о политике, и едва отмечает, что агитация против Британии принимает характер эпидемии. Гостиная миссис Макфарлэйн заполнена теперь другими молодыми людьми — на этот раз студентами, которые последовали призыву бросить английские школы и целыми днями работают на освободительное движение. Они аккуратны и серьезны — мальчики-парсы[134], мусульмане и индусы высших каст, они садятся вместе, чтобы зачитывать вслух отрывки памфлетов и спорить о последних заявлениях Ганди, Патела и других лидеров движения. Элспет приносит им чай, разрумянившись от энергии того, что происходит вокруг нее. Когда Бобби поднимается к себе или спускается, чтобы выйти на улицу, он чувствует, как ее глаза буравят его спину. В них невысказанный вопрос: разве ты к нам не присоединишься?

Бобби ощущает неудовольствие, которое у юных националистов вызывают его хорошо сшитые костюмы и благоприобретенный выговор: такой контраст с их собственным нарядом гордых индийцев — шапочки Конгресса, белые курта-пижамы и ачканы с высоким воротом. Однажды вечером, когда он выходит из дома (чтобы постоять возле «Байкалы» в ожидании девушки из отеля), несколько юнцов преграждают ему путь. Брат, куда ты идешь? Товарищ, разве ты не хочешь остаться и поработать на свою страну? Он качает головой и протискивается мимо них. Вслед ему они сплевывают на пол и бормочут оскорбления. Дворняжка, английский лакей. Наступит день, кричит ему в спину один из них, и вас всех выметут отсюда.

— Я беспокоюсь о тебе, Чандра, — говорит Элспет, когда он однажды утром спускается, чтобы поесть. — Ты заблуждаешься.

Бобби смотрит на нее, не веря своим ушам. Она с видимым трудом продолжает:

— Ты должен гордится своим народом. Подумай о его будущем. Ты должен гордиться тем, кто ты такой.

— А кто я такой? — спрашивает он, затем хлопает дверью и выходит, не дожидаясь ответа.

Он бредет к площади, где проходит состязание по хоккею на траве. Молодые мусульмане играют против железнодорожников. Несколько рядовых британской армии стоят возле боковой линии, передавая друг другу бутылку и подбадривая англоиндийцев:

— Железная дорога, вперед! Вперед! Размажь этих черных ублюдков! Так держать!

Железнодорожники выкладываются на полную катушку, их грудные клетки раздуваются от гордости. Бобби с отвращением смотрит на услужливые лица. Группа поддержки покинула бы их и единый миг, если бы они играли с более светлокожей командой. Истинные дворняжки, виляют хвостами за порцию объедков.

Однажды вечером молитвы Бобби услышаны. Она входит в дверь бара «Гринз» под руку с известным жокеем. Он поспешно следует за ней, свирепо глядя на швейцара, который наскоро прикидывает, стоит ли преградить ему путь. Бар переполнен. Здесь представлены все уровни бомбейского общества — от молодых людей из Индийской гражданской службы, дерзко нанесших визит этому притону полусвета, до пары русских шлюх, медленно танцующих друг с другом возле бара, обшаривая глазами толпу, чтобы определить, кто из мужчин смотрит на них. Девушка и жокей присоединяются к большой компании со скачек, которая заказала лучший столик в заведении и готовит отличное зрелище для остальной части восторженной клиентуры. Двое официантов в белых перчатках заканчивают строить пирамиду из бокалов, тогда как третий снимает фольгу с огромной бутыли «Крюга», готовясь запустить фонтан из шампанского. Хозяин, богатый заводчик-парс, по всей видимости, отмечает ка коего событие. Когда девушка и ее спутник входят в бар, хозяин преувеличенно эмоционально целует ее руку и усаживает рядом с собой. Точно по сигналу выстреливает пробка, и под всеобщие аплодисменты официант карабкается на стул и начинает разливать вино.

За соседними столами, как малые луны на орбите этого солнца, сидя т менее яркие светила бомбейского мира дерновых дорожек — букмекеры, тренеры, голодные игроки, вынюхивающие, на кого нужно ставить. Бобби замечает толстого англичанина, который разглядывает происходящее с особым интересом. Он садится рядом с ним и спрашивает, что происходит.

— Лошадь Мешка опять пришла первой.

— Это которого?

— Которого? С золотом, разумеется. Ты не будешь против, если я попрошу тебя освободить этот стул? Я жду кое-кого.

— Конечно. Но скажите только, какой жокей выиграл — Торренс? Он, несомненно, везунчик. Его жена ослепительно хороша.

Толстяк смеется.

— Эта женщина? Она ему не более жена, чем я. Но и тебе тут не на что надеяться. Судя по твоему внешнему виду, она тебе не по карману. Ну, ты уйдешь наконец?

Бобби встает и пробирается ближе к бару, где заказывает себе безалкогольный напиток и глазеет на не-жену Торренса. Пожалуй, она даже красивее, чем когда он ее впервые увидел. Ее волосы коротко острижены сзади и падают вперед, на лицо, открывая шею бесстыдно-чувственной белизны. Когда девушка смеется и пьет вместе со своими компаньонами, ее глаза шаловливо искрятся.

— Бобби? Бобби! Что ты здесь делаешь?

Инкрустированный блин — лицо бельгийской клиентки миссис Перейры. Это та молодая женщина, которая всегда хочет знать новости о своей сестре — как ее зовут? — Га… Гал… Ган… Ганнэ? Она язвительна, и любознательна, и пьяна, ее стремительные руки, рассекая воздух, оставляют за собой сигаретный пепел и лужицы джина с вермутом. Он пытается угадать.

— Мисс Гарнье?

— Бобби! Я не думала, что увижу тебя в таком месте. В таком дорогом месте!

— Вероятно, я мог бы сказать то же самое о вас.

Ее лицо затвердевает.

— Я часто бываю в «Гринз». Я — европейка.

— Так вы, наверное, многих тут знаете?

— Разумеется, — защищаясь, говорит она. Бобби замечает темные круги у нее под глазами.

— Например, тех, кто сидит там с сэром Мешком?

— Это жокей Мешка, и Элвин, один из стюардов в джимкхане[135], и…

— А эта женщина с Торренсом?

— Почему ты о ней спрашиваешь?

— Не ваше дело.

Рот мисс Гарнье округляется в маленькое оскорбленное «о», и она резко поворачивается к нему спиной. Бобби, проклиная себя, хватает ее за руку. Она пытается освободиться и яростно смотрит на него. Он призывает на помощь свой лучший, самый нежный взгляд.

— Простите меня.

— Пусти!

— Простите. Я не хотел вам грубить.

— Вполне возможно.

Ее решимость ослабевает. Она немного расслабляется в его захвате.

— Пожалуйста, отпусти мою руку.

Бобби отпускает ее. Вместо того чтобы уйти, мисс Гарнье делает шаг к нему. Она благоухает каким-то удушающим парфюмом из апельсиновой воды, и он отклоняется назад, выгибая спину над стойкой, — в поисках свежего воздуха.

— Ты очень плохой, — сообщает она. — Я думаю, ты уже очень плохой.

— Уже?

Она нетерпеливо цокает языком.

— Только очень молодой.

Рука с сигаретой гладит его щеку, едва не задевая глаз. Она призывно улыбается ему и готова продолжить, но какой-то мужчина бесцеремонно похлопывает ее по плечу. У него кирпично-красное лицо в оспинах.

— Пойдем, Диана, или как там тебя. У меня мало времени.

Он зыркает на Бобби. Мисс Гарнье моргает, но складывает губы в улыбку:

— Разумеется, дорогой. Я уже иду.

— Диана, как ее зовут? — молит Бобби. — Скажите мне, как ее зовут!

Она смотрит на спутника, который стучит по циферблату часов. Затем поворачивается к Бобби. Неожиданно она кажется ему бесконечно усталой, вся архитектура ее лица — на грани коллапса.

— Ее зовут Лили Пэрри. А я — не Диана. Я Дэльфина.

Бобби кивает. Она еще раз произносит свое имя, разделяя слоги. Дэль-фи-на. Затем уходит, полувытолкнутая из бара своим нетерпеливым мужчиной. Мгновение спустя Бобби уже забывает о ней, зачарованный Лили Пэрри.

Она совершенна. А Бобби, разумеется, не единственный, кто так думает. Кажется, сам бар слегка изменил расстановку вокруг нее: колонны наклонились вперед, поручни изогнулись а стулья выстроили своих оккупантов в шеренгу. Мужчины за ее столом нагнулись к ней, будто склоны гор, одетые в смокинги. По всему битком набитому главному залу и на террасе заняты все выгодные точки, где наблюдатель мог бы стоять, непринужденно покуривая. Это занятие — наблюдение — представляется настолько модным, что несколько мужчин, при других обстоятельствах прислонившихся бы куда-нибудь или занявших шезлонги, вынуждены прогуливаться и прохаживаться, что в ограниченном пространстве бара «Гринз» субботним вечером — определенно второсортное удовольствие.

Что касается мисс Пэрри, внимание ее не беспокоит это привычная атмосфера. Напротив, она надеется вскоре получить еще больше внимания, и в более формальной обстановке, — если этот старый живодер Мешка сдержит слово и спонсирует ее музыкальное шоу. Так что, когда она, по пути в дамскую комнату, удивляется поклону молодого человека, дело не в поклоне как таковом, а в его вызывающей театральности. Будто в насмешку над ней. Когда она выходит, он делает то же самое. Невероятно! Естественно, она его целиком и полностью игнорирует.