Как мы стали детективами после того как я умер - Дарья Юрьевна Малюкова

– Что ты имеешь ввиду? – она недоуменно посмотрела на мальчика.

– В целом, что ты хочешь?

– Свободы, как и вы.

Бармен разрешил им остаться переночевать. Анкэль лег спать поближе к камину, накрывшись своей накидкой. Девушка умилялась и одновременно поражалась мальчику. Стойкость и сила духа сочеталась с детской непосредственностью и любознательностью.

Жизнь с каждым делает странные вещи.

Девушка уместилась рядом с новым приятелем, накрывшись своим плащом. Языки пламени танцевали, только по одной известной им мелодии. Мегуми зевнула и поплотнее укуталась в плащ. Рядом послышался шорох, мальчик подтянул к себе ноги, сильнее сжав ткань накидки и кажется перестал дрожать. Наверное, снится кошмар. Неудивительно учитывая, что жизнь наяву состоит из кошмара.

Бедный мальчик.

Пока теплый закатный вечер не сменился прохладной ночью и нужно было приступать к выполнению важных дел. Девушка потянулась, ветерок вылетел из копны её волос.

– Нужно будить Анкэля, – произносит Микото зависнув напротив лица девушки.

Девушка потянулась и едва тронула плечо друга, тот тут же подскочил и огляделся вокруг.

Её сердце болезненно кольнуло, бедный мальчик.

– Вокруг все нормально. Нам пора, – спокойно произнесла подруга.

– Хорошо.

Они должны добиться свободы. Чтобы не было больше морозных ветров, ограничивающих жизнь простых людей. Так правильно. Все жители этого города должны встретить долгожданную свободу. Вернутся к Обону и встретить долгожданный покой.

Руки мелко задрожали. Из легких резко выбило весь воздух. Ярко алые брызги крови, будто распустившиеся бутоны на ткани и чей-то крик.

Нет!

Только не сейчас!

Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Это один из её кошмаров. От постоянного общения с пустотой и не такое будешь видеть во снах и реальности.

– Все нормально? – обеспокоенно спросил Анкэль.

И почему мальчик спрашивает, как она себя чувствует?

«Я за неё переживаю?» подумал бард.

– Да все в порядке.

Эта ночь выдалась особенно тяжелой. Они почти несколько часов были на ногах, не останавливаясь нигде. Анкэль не спрашивал о Ханако, прекрасно понимая, что тот делает все возможное и людей очень трудно уговаривать.

И только с приходом лучей солнца, осветивших город, они вернулись в таверну.

– Все в порядке?

Мегуми кивнула бармену, подхватила друга за руку и потащила в сторону погреба где хранится алкоголь.

– У вас есть несколько часов, – крикнул им вдогонку хозяин заведения.

– Хорошо!

Она уложила уставшего друга на бочки, который тут же засопел. Девушка легла рядом, и сама тут же отключилась, стоило обнять своеобразную подушку – плащ.

***

Без предупреждения его ноги хрустят по упавшей ветке, щелчок эхом отдается в тишине, и внезапно дерево оживает. Светлячки по всему стволу загораются, уносясь по спирали в вечер. Воробьи и вороны, сидящие на верхних ветвях, каркают все одновременно, мелодичная какофония разносится в небе, слишком много голосов, чтобы сосчитать, больше, чем должно быть в состоянии вместить одно дерево.

Белка выглядывает из дыры в стволе, глаза горят умом и предупреждением – совы наблюдают за ней с кроны дерева, проницательные глаза следят за каждым его шагом. Он почти не думает о них, не удостаивая их даже нетерпеливым взглядом. Его глаза предназначены только для бабочек. Когда он смотрит на них, не моргая, даже не дыша, он обнаруживает, что чувствует что-то незнакомое, плотно свернувшееся в животе.

Он как ни странно полон надежд.

Напряженная, удушающая эмоция неожиданно поднимается в нем, и это все, что он может сделать, чтобы сдержать ее, не броситься на дерево и не схватить бабочек. Для чего, он не знает. Надежда – ну, это было то, чего у него никогда не было много. Никогда не было того, что он хотел бы иметь, честно говоря. Он всегда хотел обойтись своими собственными заслугами.

И куда ушла Амэ?

То, что, по мнению Ханако он не может иметь – это то, что могла бы даровать только удача и успех. В конце концов, он никогда не надеялся, что когда-нибудь сможет жить свободно от своих проблем, потому что знал, что в конце концов не разберется с этим. И он сделал это. Ну, он этого не сделал – она сделала, открыв ему глаза и показав ему, что, может быть, только может быть, он мог бы жить с этим, а не против этого.

Он тоже никогда не надеялся найти свою любовь. Ну, честно говоря, он никогда так много не думал о любви, никогда, но ему все равно это удавалось.

Он познакомился с Мегуми.

А потом он также умудрился ее потерять. Нет, нет, это неправильно.

Он не потерял любовь – он никогда не мог потерять ее.

Он умер из-за пьяного отца.

И это еще одна ситуация, с которой он никогда не надеялся столкнуться.

Почему он чувствует, какое-то странное ощущение, когда он смотрит на множество, бесконечное множество бабочек, душащих молодое дерево? В частности, почему он чувствует надежду, когда смотрит на единственную бабочку среди тысяч?

Ее крылья изысканного малинового и алого цвета, медленно раскрывающиеся и закрывающиеся, когда она пробуждается от глубокого сна – одного взгляда на бабочку достаточно, чтобы вдохнуть жизнь в это новое ощущение, и он задается вопросом, что это значит.

Он думает, что может знать – и эта мысль пугает его. Потому что, ну, он знает, что надеется на то, чего у него не может быть. Эта бабочка, она должна представлять одну из таких вещей. Что-то, чего он хочет, и что-то, с чем он не может справиться сам. Что-то, что могло дать ему только мир – и что-то, что он мог отнять так же быстро.

Он думает, что может знать, что это такое, что означает эта бабочка, и эта мысль пугает его больше, чем что-либо другое. Выводя его из задумчивости, колония бабочек взмахивает крыльями, и в тишине Амэ-фури-кодзо раздается оглушительный мягкий хлопок. В совершенной симфонии все они поднимаются с ветвей дерева и по спирали вокруг него поднимаются в теплые золотые небеса.

Все цвета, какие только можно вообразить, а некоторые и нет, присутствуют в этом рое, ослепительная радуга цветов, чувств, эмоций – жизней.

Бабочка может означать много смыслов. Для многих бабочка олицетворяет жизнь и смерть, совершенную гармонию между ними. Метаморфоза, определившая бабочку, была синонимом смерти – личинка олицетворяла человеческое существование, а бабочка – свободный дух.

Инь и янь, жизнь и смерть, земля и небо.

Точно так же, как обычно, многие назвали бы это символом радостного существования, изящной и элегантной жизни. Жизнь бабочки была жизнью, прожитой свободно, парящей вместе с грацией ветра