Сыновья человека с каменным сердцем - Мор Йокаи

– Что просил передать генерал?

– Завтра – решительное наступление. – прошептала сестра Ремигия, озираясь по сторонам, будто сомневаясь, не подслушивают ли их стены, картины и скульптуры.

– Знает ли он неприятную новость?

– Какую?

– Среди войск, окруживших город, есть отряд, о которым мятежники надеются договориться. Гольднер раскрыл мне их планы. Я выразила беспокойство по поводу того, что с нами будет, если город возьмут штурмом. Подумать только, сказала я, что победитель сделает с теми, кто играл видную роль в революции! И этот наивный мальчик утешил меня, заверив, что нам нечего бояться. В критический момент, когда судьба города окончательно решится, будет, дескать, организована эвакуация тех, кто не должен попасть в руки врага. На дороге между кладбищами Мариахильф и Лерценфельд расположился отряд гусар, участвующих в осаде города. С этим отрядом студенты давно уже свели дружбу и теперь надеются, что в момент смертельной опасности он не только откроет им выход из города, но, присоединившись к ним. защитит их от преследователей. Таким образом, те, кому это нужно, смогут убежать из Вены в Галицию или Венгрию. Выполнению этого плана мятежников препятствует лишь одно обстоятельство – упрямство капитана гусар. Его зовут Рихард Барадлаи.

– А, тот самый, что защищал наш монастырь?

– За это вы должны быть благодарны красивым глазкам моей племянницы Эдит.

– Насколько мне известно, капитан и раньше не очень-то дружелюбно относился к мятежникам.

– Во многом он был не согласен с ними. Они никак не могли привлечь его на свою сторону. Солдаты его отряда поддались на уговоры, но они очень любят своего капитана. Если он прикажет им драться, они пойдут за ним в огонь и в воду. Но вся беда в том, что они скоро получат неожиданную поддержку.

– От кого?

– От женщины.

– От женщины?

– Да, очень опасной и способной на любой отважный поступок, Это – мать братьев Барадлаи.

– Но как она сумела пробраться в осажденный город?

– Чрезвычайно смелым, почти немыслимым способом. Фриц рассказал мне всю историю. Эта аристократка переоделась в старое платье зеленщицы и вместе с торговкой, взвалив мешок лука и картофеля на спицу, прошла через все посты. По дороге они продавали солдатам зелень и вино и таким образом пробрались в столицу. Они остановились в домике зеленщицы, на улице Зингерштрассе, семнадцать.

– Удивительная смелость! Чего она хочет?

– Увезти своих сыновей в Венгрию.

При этих словах взгляды обеих кузин скрестились, В одном из них сверкала злоба, в другом – гордость…

– Значит, она хочет увезти с собой сыновей? – с удивлением переспросила монахиня.

– Да. Она думает уговорить их отправиться в Венгрию и перейти на службу к тамошнему правительству.[51]

– И она их уже видела?

– К счастью, еще не успела. Она только сегодня вечером добралась сюда. Но Гольднер с ней уже говорил. Он посоветовал ей не выходить ночью из дому. Таким образом, она отправится к Рихарду лишь на рассвете. Пусть сходит, пусть поговорит. Эту возможность ей следует предоставить. Потом она снова вернется в город. Если она встретится с Рихардом, то наверняка переубедит его. Вы, сестра Ремигия, должны вес это передать генералу. Завтра вечером, перед наступлением, генералу надо окружить надежными войсками гусарский отряд. Какая часть стоит там поблизости?

– Кирасирский полк Отто Палвица.

– Очень кстати. Гусар сомнут в два счета, а капитана Рихарда пристрелят на месте.

И все это приходилось выслушивать Эдит!

Зачем нужно было говорить при ней? О том, что все это было подсказано баронессе строго продуманным, хладнокровно рассчитанным планом, читатель узнает и Поймет позднее, в конце нашего повествования, а пока будет считать, что эти жестокие слова вырвались у баронессы в присутствии Эдит вследствие слепой и беспощадной ненависти к бедной девушке и ради удовольствия насладиться страданиями своей несчастной жертвы. Черная душа этой женщины желала упиться смертельными муками другой женской души.

Но насладиться этим ей не удалось.

Ни один мускул не дрогнул в лице Эдит. Девушка ничем не обнаружила, что ее хоть в какой-то мере занимает этот разговор.

Она с аппетитом ела.

Когда баронесса предрекала близкую смерть Рихарду, Эдит отправила в рот такой большой кусок ветчины, что лицо ее перекосилось, затем она попросила передать ей уксусу к маринованным грибам, лежавшим у нее на тарелке.

Альфонсина кипела от злости при виде такого безразличия кузины. Наконец она не выдержала и ледяные тоном спросила:

– Как видно, милочка, тебе не очень-то портит аппетит весть о скорой гибели жениха.

Эдит подцепила вилкой маринованный гриб и с кокетливой миной ответила Альфонсине:

– Лучше мертвый жених, чем живой, но сбежавший.

С этими словами она поднесла вилку ко рту.

– Indomptable![52] – процедила сквозь зубы баронесса.

А сестра Религия, подняв глаза к потолку и сложив на груди руки, изобразила на своем лице полнейшее осуждение этому испорченному до мозга костей существу. Ничто, мол, не действует на жесткое сердце дерзкого создания!

Эдит словно не замечала стараний трех этих василисков[53] превратить ее в камень. Она пододвинула свой бокал Альфонсине и как ни в чем не бывало сказала:

– Налей мне ликера, пожалуйста. Раз мне суждено стать монашенкой, я должна к нему привыкать.

Альфонсина передала ей бутылку и смотрела, как Эдит наливает вино.

Нет, руки Эдит не дрожали, когда она разливала тягучее зелье: она до краев наполнила свою рюмку и рюмку сестры Ремигии.

– Выпьем, сестра, ведь и у нас должно быть какое-то утешение, – произнесла девушка с шаловливой улыбкой.

Монахиня для приличия немного поломалась, говоря, что она столько не выпьет, но в конце концов выпила все до дна: ликер был ее слабостью.

– Вы сущий бесенок, моя дорогая!

Между тем баронесса продолжала свои наставления:

– Не забудьте, сестра, адрес зеленщицы, у которой остановилась госпожа Барадлаи: Зингерштрассе, семнадцать, овощная лавка в подвале. Губернаторша непременно вернется туда, ведь ей надо увезти с собой и второго сына. Ее должны взять живьем. Завтра утром обычным способом информируйте обо всем генерала. Мы ни в коем случае не должны сейчас ни во что вмешиваться, чтобы капитан Рихард не пронюхал чего-нибудь. Этот человек должен погибнуть во что бы то ни стало. Сколько бы ангелов-хранителей ни слетелось к нему, он должен умереть.

Как отнеслась к этим словам Эдит?

Ужасная девчонка!

Она спокойно берет кусок сыра бри, пьет ликер и потчует им монахиню.

Верно, она хочет утопить горе в вине. Право, у нее есть на то причины.

Бедняжка!

Сколько героизма потребовалось девушке для того, чтобы есть с таким аппетитом, пить с такой жаждой в ту минуту, когда при ней вели разговор, от которого сердце ее содрогалось и замирало!

Но Эдит должна была выдержать свою роль! Пусть думают, что ей пришлась по вкусу монастырская жизнь, что она помышляет лишь об одном: о райском блаженства в загробном мире и о лакомых блюдах в мире земном.

Вскоре она сделала вид, что борется со сном, и веки ее смежились будто сами собой. Она запрокинула голову на спинку стула и закрыла глаза. Но сквозь опущенные густые ресницы она продолжала украдкой наблюдать за лицами трех женщин.

Те поверили, что Эдит задремала. Ее родственницы перестали взирать на нее с ехидством и ненавистью. В их взгляде сквозило теперь скорее напряженное внимание и нескрываемая злоба.

– Она всегда такая? – спросила баронесса монахиню.

– Леность – главная черта ее характера, – отвечала монахиня, устремив осуждающий взор к потолку. – Она способна проспать до обеда, если ее не разбудят, а вечером в это время она уже снова в постели. Ее не занимает ни чтение, ни работа. Безделье – вот ее любимое времяпрепровождение. Бесчувственное создание. Есть да спать – это все, к чему она стремится.

– Не препятствуйте ей в этом. Пусть чувствует себя в монастыре как можно уютнее. Плату за ее содержание мы внесем вперед до самой ее смерти. Пусть девочка отдыхает. Дома ей пришлось бы снова работать.

– Значит, Рихард Барадлаи навеки для нее потерян?

– Да, как бы ни повернулось дело. Так или иначе он должен погибнуть. Если матери удастся с ним свидеться, она наверняка убедит его бежать с отрядом в Венгрию. Одного своего сына она уже вовлекла в борьбу Он стал правительственным комиссаром и набирает войско. Это ее первенец! Но предположим, Рихард не встретится с матерью. Тогда он не даст своему отряду пропустить мятежников. В этом случае в ход пойдут пистолеты, и в решающую минуту его выстрелом уложат наповал. Фриц сообщил мне, что среди гусар есть два человека, которым поручено убить командира.

– И эта решающая минута уже близка?

– Еще одна успешная атака, и мятежники не продержатся дольше одного дня. Ночью они должны будут прорваться через Лерхенфельдское кладбище, где, по их расчетам, будет стоять отряд Барадлаи. Таким образом, в их распоряжении лишь сутки. Если капитан встретится с матерью, то завтра вечером он будет уже пойман, а послезавтра утром мертв. Если он не поговорит с нею, то его пристрелят сами гусары. По мне хорошо и то и другое. Я не настаиваю на виселице для него, хотя он вполне заслужил мою ненависть.