Каштановый прииют (СИ) - Холодова-Белая Анастасия

— Спасибо огромное.

В порыве чувств Вильям прижал крест к груди и совершенно этого не заметил. Дворник кивнул ему и пошёл чистить крыльцо. А Вильям кинулся к жилому корпусу. Влетев в свою комнату, он быстро скинул ботинки, пальто с шапкой и, раскопав под раковиной старую зубную щётку, принялся зубной пастой чистить чёртов крест, то и дело матерясь сквозь зубы. Как хорошо, что не успел старую щётку выкинуть, пригодилась. Вычистив его до блеска, чтобы не осталось ни капли сажи, он промокнул его полотенцем и надел на себя. Расстегнул ворот рубашки, и крест тут же туда провалился. И лёг ровно на шрам от ожога, цепочка закрыла мелкие белые узелки, крест прикрыл вмятину ровно по форме себя. Это была не просто сажа, не просто крест, это его плоть, его кровь. И пусть это будет аллегорией того, что его новая жизнь будет чистая и красивая, совсем как он оттёр. И пусть это будет напоминанием о том, что он прошёл и что не смогло его сломать. Не сломает и сейчас.

— Я помогу, пожалуйста…

Дитмар, маленький, худой, сидит на паркете, смотрит на него как дикий зверёк. Где? Что? Снова гигантский дом, залитый красноватым светом. Дитмар в чёрном свитере с воротом и чёрных джинсах. Босиком. Ступни грязные и порезанные. Длинные волосы кудрями. Красные листья каштана в них. А на шее на цепочке — ключ, который так нужен.

— Пожалуйста. Нам нужно делать всё вместе.

Вздох в ответ, протягивает руку, боязливо. Что происходит? Помогает встать, прижимает к себе, выбирает листья из волос. Как будто он катался по земле, дрался.

— Я подсажу тебя, откроешь дверь ключом.

Дитмар лёгкий, очень лёгкий. Сможет ли дёрнуть ручку? Сможет. Дверь с тихим скрипом поддаётся. Чьё-то шумное дыхание, грубое, противное, оно становится громче. Странные звуки, отвратительные, мерзейшие. Кто-то точит ножи. В комнате семья за обеденным столом, гигантская семья. Кто? Что? Дитмар помогает залезть на стол и указывает на дверцу вентиляции над комодом. Им туда? Кивает. Он оборачивается и тут же жалеет об этом. За столом сидит его мать. Серая. Желтоватая, как кожа, набитая ватой. Стеклянные глаза блестят в красноватом свете. Рядом сидит он сам, лет пяти. Неаккуратно сшитые, один глаз вывалился, из глазницы торчит вата. А напротив, перекрывая путь к вентиляции, сидит мужчина. Лица нет, кожа стянута нитками в месиво, которое не разобрать. Что? Где он?

— Это сон.

Что?

— Вильям, это сон.

Дитмар прямо перед ним, смотрит живыми до боли глазами, слишком живыми. Он живой, не такой, как в палате. Оцепенение не спадает, задыхается. Нет! Дитмар трясёт его, но не помогает. Скривившись, он вдруг притягивает его к себе, обнимает за шею и целует. Больно, горько, солоно от слёз. Или крови? Что? Вся жуть растворяется, он проваливается в благословенную пустоту, всё ещё чувствуя тёплые человеческие руки на плечах.

Старинный респектабельный таунхаус на старой чистенькой улочке Ливерпуля навевал воспоминания о том доме, от которого он едва избавился. Но этот был опрятным и наверняка с хорошим ремонтом. Его дом, когда он пришёл туда впервые с момента вступления в наследство, больше напоминал свалку, курятник, ночлежку для бомжей, что угодно, но не тот дом, в котором он жил в детстве. Поэтому Вильям и избавился от него, чтобы не было больно. Кинув взгляд на наручные часы, он тяжело вздохнул. Ему пришлось встать ещё затемно в свой выходной, чтобы доехать до вокзала Карлайла и сесть на междугороднюю электричку. Он уже несколько минут стоял под дверью дома мистера Хэдвига и ждал, когда же наступят пресловутые одиннадцать часов. Даже засыпающий за шиворот снег его не смущал. Нет, нужно показать себя суперобязательным. Когда наконец стрелки часов показали одиннадцать, он нажал на кнопку звонка и принял как можно более приветливый вид, хотя последние несколько недель настолько его вымотали, что сил улыбаться уже не было. Щёлкнул замок, он выдохнул, чтобы сбросить напряжение.

— День добрый, молодой человек, — мистер Майкл Хэдвиг оказался совсем не таким, каким его можно было представить по голосу. Он был больше похож на престарелого стэндап-комика, в серой водолазке, без единой залысины на белых волосах, чертами лица ехидного деда. На ногах яркие кроссовки, джинсы, больше чем на голову ниже Вильяма. Но голос у него был ужасно низкий, удивительно давящий, как пуховая перина. — Вы проходите, я с вами в коридоре говорить не собираюсь. Мне через час в спортзал, поторопитесь.

— Я к вам совсем ненадолго, — Вильям быстро разделся, снял обувь и прошёл в подобие кабинета с эркером на улицу. Присев на кушетку для пациентов, чтобы как бы продемонстрировать уважение к личным границам пожилого врача, он сложил сумку на колени. Мистер Хэдвиг обошёл кабинет, раскрыл блокнот и присел напротив Вили в огромное каминное кресло. Явно ужасно неудобное, но создающее статус.

— Я так понимаю, вас интересует что-то насчёт Дитмара Прендергаста?

— А вы его так хорошо запомнили?

— Ещё бы, это мой последний пациент из психиатрии, после этого я поставил на этой сфере крест для себя. Знаковая фигура, скажем так.

— Дело в том, что в карточке в отделении нет никакой информации о том, откуда он перевёлся, никакой информации до попадания в отделение.

— Он в амбулаторном лежал. Вы разве не были в архиве?

— Его карту утеряли. Я… Хьюго мне сказал, что вы были его первым врачом. До попадания в отделение он тоже с вами был?

— Да, я его принял и вёл с самого начала, — Мистер Хэдвиг слегка дёрнул бровью, он явно не доверяет ему. — Утеряли, говорите?

— Украли.

— Пф, я не удивлён. В этом приюте чёрт знает что всегда творилось.

— А можно подробнее? — в наступившей тишине мистер Хэдивг смерил его спокойным тяжёлым взглядом и наклонился.

— А для чего вообще пришли вы? Может, сначала я ознакомлюсь с причиной вашего визита? Будьте любезны.

— Двое пациентов убиты. Один пропал вместе с врачом.

— Прям в отделении? — похоже, он сумел удивить мистера Хэдвига, потому что на его лице читался настоящий шок.

— Да, прямо в отделении. Я ответственен за жизнь Дитмара, и я хочу знать, как вытащить из него показания. Он видел убийцу, он знает, кто это, но… Не может сказать, его собственный мозг не даёт ему это сделать.

— Боже… Надо мне было остаться и довести его… Это подумать только… — он откинулся на подушку и, нахмурившись, принялся гладить шею. Нехороший знак.

— Дело в том, что… У меня проблемы в постановке диагноза. Записи, которые вы сделали при поступлении, они не актуальны. То, что с ним происходит, со стороны сильно напоминает шизоаффективное расстройство. Но не является им, — мистер Хэдвиг поднял на него взгляд и дёрнул уголком губ. — Я понимаю, что это звучит как идиотизм и что я как психиатр, видимо, полный ноль, раз не могу поставить диагноз. Но я принёс запись его речи. Пожалуйста, послушайте. Это очень важно. Не для меня, для Дитмара, я искренне хочу ему помочь.

Спустя несколько мгновений напряжённого молчания мужчина наконец цокнул языком и сделал приглашающий жест рукой. Вильям тут же вытащил из внутреннего кармана диктофон и, положив на кофейный столик, включил. Сначала мистер Хэдвиг слушал с явным недоумением, потом наклонился к диктофону, чтобы лучше слышать и сцепил руки в замок. Вот сам Вильям спрашивает, почему Дитмар хочет познакомить его с другом. Тот спустя время отвечает. Услышав его ответ, мистер Хэдвиг откинулся на спинку и прижал палец к губам, в глубокой задумчивости смотря в окно. Вильям выключил диктофон и тяжело вздохнул. Он понимал, что это может звучать бредом, но то, что он чувствовал, требовало выхода. Говорить тем, кто работает в приюте, он боялся, потому что так и работы лишиться недолго. И хорошо, если он не окажется в итоге в соседней с Дитмаром палате. Поэтому надеялся, что этот человек не отвернётся от него.

— Он описывает сквер, верно? — дождавшись кивка Вильяма, мистер Хэдвиг поджал губы и провёл рукой по лицу. — Как сейчас этих ангелов помню. А о каком мужчине речь?