Рыцарь-крестоносец - Рональд Уэлч

– Мы должны атаковать, Бальян, – сказал сир Хьюго.

– Бесполезно, Хьюго. Наши лошади – кусок потного мяса.

– Знаю. Но лучше погибнуть в бою, чем сидеть сложа руки и ждать, пока турки прикончат тебя.

Сир Бальян кивнул.

– Ты прав, Хьюго. В конце концов, у нас еще есть шанс. У человека всегда есть шанс.

Те же мысли приходили на ум и другим рыцарям, которые не были ранены и чьи лошади оказались еще в состоянии передвигаться. Они съехались вместе и по сигналу сира Бальяна выехали навстречу отряду турок.

Филипп встряхнул головой, прогоняя дурман, в который его клонило от жары и бессонной ночи, и поехал вслед за отцом. Эта поездка едва ли могла быть названа атакой: лошади могли передвигаться только рысью, и ни у кого из рыцарей не было копий – все они сломались еще во время первых столкновений с мусульманами.

Филипп выбрал себе цель – маленького, толстенького человечка в серебряном шлеме. Поравнявшись с ним, Филипп ударил его мечом по самой верхушке шлема. Но турок парировал удар и сделал ответный выпад. Филипп был к этому готов, но даже не поднял щита, чтобы укрыться за ним. Вместо этого он, быстро подняв меч, ловко резанул лезвием по обнаженному запястью противника.

Краем глаза он увидел мелькнувшее в прорези шлема лицо турка, сначала с удивлением рассматривавшего свою руку, кисть на которой теперь отсутствовала, и только потом, спустя несколько мгновений, испустившего вопль ужаса.

– Ко мне, Филипп, ко мне! – неожиданно услышал он крик.

Филипп обернулся, и его, несмотря на жару, охватил озноб: он увидел, как отец его, упав с лошади, пронзенной стрелой, стоит на одном колене, прикрываясь щитом, и старается освободить вторую ногу из стремени, а над ним склонился турок, уже занесший над своей жертвой кривую саблю.

Филипп изо всех сил вонзил шпоры в бока своего измученного коня. Турок не заметил его – наверное, он даже не понял, что произошло в следующий момент. Филипп, не раздумывая, со всего размаха опустил меч на оголенную шею врага. Хотя руки его почти что не двигались от усталости, удар такой силы мог бы нанести разве что человек, только что вступивший в сражение.

Турок повалился вперед; голова его почти отделилась от тела и висела на тонкой полоске кожи. Но Филипп даже не взглянул на поверженного неприятеля, поскольку в это время рядом с сиром Хьюго появилось еще три сельджука.

– Прячься за меня, отец! – закричал что есть мочи Филипп, стараясь протиснуться на своем коне между сиром Хьюго и непрошеными гостями. Размахивая мечом, он поспешил на помощь отцу и мельком увидел подъезжающего к ним Жильбера. А потом, совершенно внезапно, они оказались со всех сторон окружены турками.

Сир Хьюго снова упал, сбитый вставшей на дыбы лошадью. Филипп убил сидящего на ней всадника, но он знал, что конец их близок. Он начал ругаться во весь голос, неистово, почти самозабвенно, но как-то отрешенно, и собственный голос странно звенел у него в ушах – будто бы душа его отделилась от тела и откуда-то сверху смотрела на все происходящее с бренной плотью. Спустя секунды к нему вернулось чувство реальности, и он заметил, как двое турок спрыгнули с коней и направляются к сиру Хьюго.

И вдруг его собственная лошадь с жалобным ржанием стала заваливаться назад и на бок, и Филипп опрокинулся наземь. Но даже в этот момент он помнил слова своего старого наставника-грека: «Падая с лошади, выброси из рук все, кроме меча, и постарайся откатиться подальше!» Но как только Филипп ударился о землю, он сразу же потерял сознание. Но вот глаза его открылись. Над ним нависал какой-то темный силуэт, и он протянул к нему руки. Без сознания он находился недолго – его привел в чувство предсмертный крик лошади, в живот которой один из турок воткнул саблю по самую рукоять. Филипп, сделав глубокий вдох, поднялся на ноги.

Сир Хьюго лежал на спине. Над ним склонился один из сарацин, и Филипп устремился туда, замахнувшись мечом на ничего не замечающего врага. Отдача от мощного удара болью пронзила его тело, но он с торжеством увидел, как язычник опрокинулся на землю, от падения развернувшись к нему горлом. Филипп полоснул лезвием по тонкой коже шеи и, даже не глядя на убитого, повернулся к сиру Хьюго.

– Отец, отец! – Филипп уже не обращал внимания на приближающихся к нему остальных иноверцев. Встав на колени рядом с телом отца, юноша на мгновение крепко зажмурил глаза, боясь того, что он может увидеть. Филипп открыл глаза. Одного взгляда оказалось достаточно: за последнее время он так часто видел смерть, что ему не нужно было много времени, чтобы узнать ее в лицо.

– Бери кобылку, Филипп, быстрее! Хватай уздечку! – раздался знакомый голос над самым ухом юноши.

Жильбер вел к Филиппу арабскую лошадку без седока. Филипп понимающе кивнул, взял из его рук узду и вскочил в седло. Уже сидя на лошади, он еще раз глянул вниз. Шлем сира Хьюго скатился с головы и теперь лежал рядом. Глаза барона были закрыты, лицо спокойно, и в каждой его черточке сквозило умиротворение. У него всегда было спокойное лицо, неожиданно и несколько отстраненно подумалось Филиппу. Сир Хьюго никогда не волновался. Даже перед лицом смерти.

– Назад, Филипп! – кричал рядом Жильбер. – Мы уже ничем не поможем сиру Хьюго.

Филипп послушно развернул коня по направлению к войску христиан. Горячие слезы струились по его щекам, и он почти не понимал, что делает. Если бы рядом с ним не скакал Жильбер и не направлял его коня, он бы никогда не добрался до своих.

Филипп так никогда и не узнал подробностей последнего сражения и какую роль в нем сыграл он сам. Юноша был так сильно потрясен всем случившимся, что плохо понимал, что происходит вокруг: жара, жажда, усталость, смерть отца сделали свое дело. К тому же в сражении ему было нанесено несколько очень сильных ударов, вынести которые мог даже не каждый взрослый мужчина.

И все же в этот роковой день ему пришлось участвовать еще в нескольких атаках на врага. Под ним теперь была свежая лошадь, к тому же он нашел притороченный к седлу мех с водой. Хотя воды там оставалось очень немного, но даже такое маленькое количество, даже один глоток – позже он признавался, что в жизни не пил ничего вкуснее, – помог ему восстановить силы и продержаться еще немного.

Теперь только совсем у немногих рыцарей оставались лошади. Но все же человеческих потерь в их войске было намного меньше, чем в рядах иноверцев: стрелы сельджуков не смогли причинить рыцарям большого вреда. Жаркое солнце и отсутствие воды в христианской армии – вот кто стали лучшими союзниками турок. Крестоносцы все еще продолжали уповать на чудодейственную силу Святого Креста, но они уже не могли более оказывать сопротивление.