Тень Сохатого - Фридрих Незнанский

— Да ну? Что ж, это вселяет в меня уверенность. Это все?

— Вы просили помощи… Скажу лишь, что дело Боровского — это сигнал.

— Сигнал для тех, кто решится нарушить установившийся порядок? — уточнил Турецкий.

— Понимайте как хотите, Александр Борисович. И еще: все, что произошло, — это своего рода игра. Но не та игра, в которую играют вдвоем. Это все, что я могу вам сказать. Почаще оглядывайтесь по сторонам, Александр Борисович. Помните, как говорили в старых романах? Отныне я не дам за вашу жизнь и ломаного гроша.

— Помню, помню.

— В таком случае — прощайте.

«Агент в бейсболке» повесил трубку.

— Прощайте… — машинально сказал Турецкий. Затем бросил телефон на сиденье и в сердцах добавил: — Сволочь. Нет бы сказать «до свидания». А то «прощайте». Черт бы побрал этих ребят, как они все любят каркать!

Выпустив пар, Турецкий стал размышлять над словами «агента в бейсболке».

Это не та игра, в которую играют вдвоем, — сказал агент. Что он имел в виду? Если два игрока — это Боровский и Риневич, то кто же в этой игре может быть третьим? И насколько хорошо осведомлен «агент в бейсболке», чтобы делать такие предположения?

Дорога отвлекала внимание Турецкого, поэтому он свернул в переулок, припарковал машину к обочине и заглушил мотор. Затем закурил.

«Итак, третий игрок. Кто он? — Турецкий посмотрел на облачко дыма, расплывающееся в воздухе и ускользающее от взгляда. — Государство? Гм… Как-то сомнительно. Для „агента в бейсболке“ государство — это хозяин, которому он служит, а уж никак не игрок. Нет, он имел в виду кого-то другого. Того, кто вмешался в игру Боровского и Риневича и постепенно изменил ее правила. По крайней мере, финал изменил точно. Вряд ли в этой игре изначально предполагался летальный исход одной из сторон. Не нужно забывать, что Риневич и Боровский были друзьями с детства. Кто мог вмешаться в их отношения? Вероятно, тот, кому они оба доверяли так же, как друг другу. Или даже больше, чем друг другу, раз он сумел посеять в их сердца раздор и ненависть».

Турецкий стряхнул пепел, закрыл глаза и немного посидел так, пытаясь сосредоточиться.

«Я с самого начала знал, что нужно искать того, кому было выгодно убрать со сцены Риневича и Боровского. Я с самого начала подозревал, что тут должен быть третий игрок. А что, если допустить, что кто-то мстил Боровскому и Риневичу? Они оба были очень успешными и удачливыми бизнесменами. Все у них в жизни было хорошо, и это могло кому-то сильно не понравиться. Кому-то, кто преуспел в жизни меньше, чем они. Но кто он, этот неудачник? Человек из их прошлого? Гм… Прошлое у этих ребят самое что ни на есть заурядное. И путь, который они прошли, вполне зауряден. Другое дело, что двигались они по этому пути намного быстрее, чем их товарищи по партии и комсомолу. Что ж, пожалуй, стоит покопать в этом направлении. Вот как глубоко стоит копать — это вопрос. Но начинать пора. Давно пора!»

Председатель совета директоров МФО «Город» и крупнейший акционер компании «Юпитер» Антон Павлович Ласточкин, обвиняемый в хищении двухсот миллионов долларов, выглядел подавленным и уставшим. Лицо его осунулось, под глазами пролегли тени. Губы были бледными, и вообще он стал сильно похож на измотанного жизнью старика.

На Турецкого он смотрел, как забившийся в нору кролик — затравленно и испуганно, но с тайной и слабой надеждой на спасение.

Турецкий, до сих пор глядевший на Ласточкина строго и холодно, поняв, в каком положении находится обвиняемый, решил сменить гнев на милость и заговорил с ним нарочито вежливым и мягким голосом:

— Как вы уже знаете, Антон Павлович, я веду дело об убийстве бизнесмена Риневича.

— Да, да, я в курсе, — кивнул Ласточкин.

Турецкий сдвинул брови и заговорил серьезно, вдумчиво и веско, как — в представлении большинства обывателей — и должен говорить строгий, но справедливый и мудрый следователь:

— У меня есть основания считать, что убийство Риневича связано с другими делами. В том числе и с вашим. Не стану вдаваться в объяснения, это отнимет слишком много времени. Скажу лишь, что я не уверен, что вы замешаны в тех преступлениях, которые вам вменяют в вину. И если мне удастся разобраться во всех этих делах, возможно, я смогу вам помочь.

Губы Ласточкина тронула слабая улыбка:

— Это было бы чрезвычайно любезно с вашей стороны. Но я не уверен, что у вас получится. Механизм подавления уже запущен, и тягаться с ним — пустая трата времени.

— Я думал, у бизнесменов вашего масштаба должна быть железная воля, — заметил Турецкий. — А вы что-то рано сдались.

— Воля-то у меня есть, — со вздохом ответил Ласточкин. — Но она не рассчитана на то, чтобы бороться с репрессивными органами. В конце концов, я не диссидент, не революционер и не правозащитник. Я могу составить бизнес-план и подсчитать возможную прибыль, но я не готов отстаивать свои интересы на баррикадах.

Турецкий прищурился:

— Что вы имели в виду, когда сказали, что механизм уже запущен?

— Все, что связано с «Юпитером» и Боровским. Его обложили, как волка. А флажками стали мы — его бывшие коллеги и партнеры.

— Расскажите мне все, что вы знаете об отношениях Риневича и Боровского, — попросил Турецкий.

— Ну, Генрих и Олег с самого детства… — начал было Ласточкин, но Турецкий остановил его жестом:

— Только не говорите мне, что они дружили с детства и занимались общим бизнес-проектом. Я не хочу ничего слышать про их дружбу. Я хочу знать, кому было выгодно столкнуть их лбами? И что могло заставить их вступить друг с другом в схватку?

Лицо Ласточкина стало задумчивым.

— Вы… Простите, запамятовал, как вас по имени-отчеству?

— Александр Борисович.

— Александр Борисович, вы задали мне сложный вопрос. Я практически не участвовал в подготовке проекта по объединению «Юпитера» и «Дальнефти». Но знаю, что объединение это сулило обоим компаниям большие выгоды.

— Это вы про нефтепровод в Китай? — уточнил Турецкий.

— В том числе, — кивнул Ласточкин. — Перспективы открывались вполне глобальные. Если бы эта четырнадцатимиллиардная сделка состоялась, то объединенная компания стала бы четвертой по величине в мире и соответственно стала бы обладать колоссальным политическим весом. Не уверен, что это могло понравиться представителям государственной власти.

Ласточкин вдруг побледнел, покосился на дверь кабинета, в котором проходил допрос, и сказал, понизив голос:

— Александр Борисович, вы должны понять, я никого не обвиняю. Это всего лишь мои предположения.

— Я понимаю, — кивнул Турецкий. — Но каким образом все это могло отразиться на взаимоотношениях Боровского и Риневича? Ведь, исходя из ваших слов, получается, что они должны были сплотиться еще теснее перед лицом общей опасности. Опасности, исходящей от наших российских властей.

— Так-то оно так, но… — Ласточкин еще больше понизил голос. — Дело в том, что наше государство умеет действовать не только грубо и в лоб, оно умеет действовать тонко и умно. В тандеме Боровский — Риневич их больше всего не устраивал Боровский. Собственно, явная опасность для наших властителей исходила только от него. Последние месяцы Генрих Игоревич находился в открытой оппозиции Кремлю. Тогда как Риневич никогда против власти не выступал. Наоборот, он всегда давал понять, что он — лицо послушное и готовое прийти на помощь, если того потребует Кремль. Понимаете? Уверен, что Генриху это не нравилось.

— Думаете, между ними могли возникнуть разногласия на этой почве?

Ласточкин пожал плечами:

— Не знаю, как насчет разногласий, но они… — Антон Павлович показал пальцем на потолок, — …вполне могли на этом сыграть. Риневич был человеком чрезвычайно амбициозным. Мне кажется, он всегда втайне завидовал Боровскому. Тот был не только богаче Риневича, но и умнее, и интеллигентнее. К тому же… — Ласточкин замолчал, словно не решался заговорить о чем-то очень деликатном.

— Продолжайте, — властно потребовал Турецкий.

Ласточкин, немного смутившись, продолжил:

— У Боровского есть красавица жена. И мне кажется… повторяю, мне кажется, что Риневич был к ней неравнодушен. Свечку я ни над чьей постелью не держал, поэтому утверждать не берусь.

— Н-да, жена у Боровского действительно красивая, — признал Александр Борисович.

— Вы ее видели, да? — Ласточкин прикрыл глаза и с улыбкой покачал головой: — Это не женщина, это жар-птица! Риневич, помнится, так и говорил: «Ты, Геня, настоящий счастливчик — поймал жар-птицу. Но сумеешь ли ты ее удержать — вот в чем вопрос!»

— И что отвечал на это Боровский?

— Да ничего. А что он мог ответить? Мне кажется, ему слова Риневича льстили.

— Как вы думаете, жена Боровского могла изменить ему с Риневичем?