Визиты в СССР - Владимир Молотов

Пять лучших сотрудников Центрального офиса награждаются золотыми скидочными картами и поездкой в Кунгурские пещеры!

— Вон оно что! — пробубнил Дима и покачал головой. В этом странном соцреализме даже фамилии директоров не подменились.

— Да-да, а ты как думал?

Димка вздрогнул — за спиной кто-то горячо выдохнул. Кукарский обернулся и столкнулся нос к носу с рослым детиной, начальником службы безопасности Игорем Артемовичем.

— Привет, — Дима пожал огромную руку.

— Выздоровел? Иди, Шахиня тебя ждет.

И Артемович удалился. «Черт возьми! — вслед захотелось воскликнуть Димке. — Но ты же жил в России, в той обычной России! Неужели не помнишь ничегошеньки?!»

Шахиня тоже сохранила свой прежний вид. Обтягивающий деловой костюм, складки бегемота на талии, стрижка под мальчика и вполне симпатичное лицо. Да и аквариум ее не претерпел по сути никаких причинно-временных мутаций. Разве что на стенах висели совершенно необычные надписи в рамочках.

Димку умилила, например, вот эта.

В глобальном смысле нет ни начальников, ни подчиненных.

Каждый из нас — человек с большой буквы!

И прежде чем повысить голос на сотрудника,

Поставь себя на его место,

И представь — как ты противен ему в своем гневе,

Глубоко вздохни и начни говорить спокойно.

Впрочем, следующая надпись была интереснее, она даже слегка позабавила Димку, так что на его лице появилась едва заметная улыбка.

Мы все здесь пашем зимой и летом,

Чтоб процветал наш общий дом -

Страна Советов,

И чтоб нам чудно отдыхалось в нем!

«Весьма глубокомысленно, между прочим!» — сказал он про себя.

— Ну что, дорогой, явился? — добродушно сказала меж тем Шахиня и указала ему на кресло возле себя (сама же она, поправив цветок на подоконнике, опустилась за стол).

— Добрый день, Александра Степанна, — поприветствовал Дима.

— Здравствуй. Выздоровел?

— Да, вроде не болею, — Кукарский повел плечом.

— Ну молодец! Я тебя не буду загружать пока. Вникай сам потихоньку во все проблемы. Если что, обращайся, чем смогу — помогу.

— Спасибо.

Шахиня как-то странно посмотрела на Диму, моргнула пару раз.

— Ну, я пойду? — догадался он.

— Ага, иди, — покивала директриса и уткнулась в бумаги.

«Вот это я понимаю! — восклицал про себя Димка, возвращаясь в собственный кабинет. — Вот это совсем другое дело! А в том мире она никогда так не поступала! Никогда она еще не была такой доброй и покладистой. И чтоб сама себе повесила памятку не кричать на сотрудников — да ни в жизнь! А тут, ты смотри! Не буду ничем загружать — ну надо же, а?! Просто сказка какая-то!»

И такими же паиньками выставились остальные коллеги.

Они искренне улыбались каждому посетителю, много работали, в перекурах хвастались своими детьми, а не новыми гаджетами и крутыми иномарками, наконец, никогда не проявляли излишней суеты. В старом мире Димка привык к ненужной суете. Там все словно носились сломя голову, с выпученными глазами стараясь выполнить очередное чумовое задание вышестоящего руководства.

Тут, напротив, никто не гоношился. Каждый выполнял свою задачу с чувством, с толком, с расстановкой. И начальство не давило прессом, не стегало кнутом и не пороло горячку. Люди любили работать — неужто к этому их приучила система?

Во всяком случае, наличие национальной идеи — социализм с человеческим лицом, что-то да значило. Но главная причина, как смекнул Димка, заключалась в том, что о работающем люде просто много заботились, — так устроило государство.

Вот, например, к вечеру понедельника нагрянула инспекция из местного органа минсоцтруда. Дотошный мужичок, напрочь лишенный волос на голове, с галочкой на лбу (особое устройство костей черепа) подходил к каждому сотруднику центрального офиса, вплоть до уборщицы, и вежливо так, с мягкой улыбочкой задавал вопросы.

Ему охотно отвечали. А рыженькая девушка с очень серьезным лицом и преждевременной строчкой на лбу строчила ручкой по листу, держа на другой руке планшет для бумаг — скрупулезно заносила ответы.

А вопросы порой задавались каверзные. «Вам выдают канцелярские принадлежности по первой вашей просьбе?» «Хорошо ли к вам относится ваш непосредственный руководитель? Оцените по пятибалльной системе». «Вовремя ли вам выдают расчетный лист, и высчитывают ли у вас из зарплаты какие-либо суммы за какие-либо провинности?» «Что, высчитывают? Есть внутренний приказ? А ну-ка, ну-ка, пройдемте-ка в отдел кадров, будем разбираться в правомерности сей процедуры!»

Весь центральный офис дрожал от этой проверки. И она продолжалась до шести вечера, пока все не разошлись по домам. В том числе и Дима отправился восвояси, в тяжелых раздумьях о том, как употребить навалившийся вечер.

Но, кстати, также всем сотрудникам раз в неделю, например, устраивали «психологические собрания», нечто вроде тренингов. И на таких собраниях люди учились понимать друг друга, учились относиться к коллегам с терпимостью, учились никогда не повышать голос.

Ну и конечно неизменным атрибутом новейшего советского общества были совместные парт-комсомол-собрания. Они проводились каждую пятницу. Если не считать каждодневных летучек (в старом Димкином «Мастерке» из России их называли брифингами).

Кроме того, в советском «Мастерке» работали люди, которые обязаны были контролировать всю эту программу — и наличие психологических собраний, и регламент партсобраний, и они даже раз в неделю проводили опросы работников — научился ли ты чему? Что ты вынес с последнего психособрания?

Кроме того, по понедельникам сутра проводились этими специальными людьми политинформации. И они доводили до каждого истинное положение в мире. И все это подавалось с правдивым пониманием социализма и капитализма, без всяких там экивоков на загнивающий в последней стадии. Трезво оценивались «их» плюсы и «наши» минусы.

В этой стране, как понял Димка, уже не было никакой лжи, никакой двойственности, никакой исторической неправды. Все люди знали, что Сталин был плохой, все читали Солженицына, в интернете у всех был доступ ко всему.

Но такой подъем чувствовался среди всех! Так верил каждый в свою страну, в торжество социализма с демократическим лицом! Без ложного патриотизма каждый любил родину и знал, что живет в лучшем городе мира, в лучшей стране мира!

Еще бы, ведь им никогда не ломали психику развалом СССР! Они и представить себе не могли, что такое ваучер, что такое «лихие девяностые»! Они наоборот — только развивались в лучшую сторону без сломов и переломов. Только отбрасывали все плохое, постепенно восстанавливали историческую правду и прибирали к рукам все хорошее.

И у них получилось, черт возьми! У них получилась великолепная система!

В которую Димка благополучно вписался к концу недели.

Вот только несколько обстоятельств очень его разочаровали.

Во-первых, Коля Герасименко совершенно пропал из жизни. Он исчез из контактов мобильника, впрочем, как и кое-кто другой. Он пропал из своей квартиры — три раза Димка навещал товарища, но на звонки в дверь никто не подходил. И шорохов за дверью приложенное ухо не улавливало, хотя коричневая краска на металле, казалось, хранила все те же прыщи и царапины, как и в России.

Во-вторых, исчезла из поля зрения его бывшая семья — супруга, с которой он не так уж давно развелся, и главное, любимая доченька. Их телефоны также пропали из контактов мобильника. А когда Дмитрий пришел к ним домой в воскресенье, чтобы по обычаю забрать девочку в зоопарк или в цирк, дверь в квартиру открыл какой-то верзила.

В противной майке цвета хаки верзила, с добрым, впрочем, лицом, на резонный вопрос удивленно ответил: «Извините, здесь такие не проживают». И развел руками. «А вы давно тут живете?» — поспешно спросил Дима в уже закрывающуюся дверь. Дверь, жалобно скрипнув, приостановилась, и Кукарский услышал хмыкающее: «Да уж лет двадцать!»

Но зато объявился Игорь Кирович. Впрочем, его-то появление Димка предвидел.

На пятый день своего пребывания в новейшем СССР Дима приехал домой с работы. Едва он выбрался из своей «Приоры», как к нему подошел невысокий пожилой человек в сером пиджаке с лицом не очень приятным — с морщинами на лбу.

— Игорь?! — удивился Кукарский. — Черт возьми! Откуда ты здесь?

— Оттуда же, откуда и ты, — усмехнулся Кирыч.

Его голова оказалась полностью седой, а так — прежний майор, разве что кожа погрубела, да в глазах появилась какая-то хитринка пенсионера.

— Ну и ну! — покачал головой Дима.