Боевой 19-й - Михаил Булавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, ничего, ничего. Даст бог — объявятся твои, — утешал мельник, провожая его на улицу.
Пашков сел на телегу, облокотился на мешок с мукой и кнутовищем тронул лошадь. Он ехал, и думы о мельнике не оставляли его. «Вот ведь людям счастье. Везде горе, а его обошло. Ничего не порушено, и мельница цела, и сами здравы. И где он только добро хоронит? Небось все загодя обдумал, сатана».
А вот- и мельница, старая, как и сам мельник.
— Тпру-у! — остановил он лошадь. Хозяйским глазом окинул мельницу и, убедившись в том, что она простоит еще долго, изо всей силы стегнул лошадь.
— Ну-у, пропасти на тебя нет! Загляде-елась!
Хмель клонил ко сну. Старик уронил голову и задремал. Около самого села его окликнул Климов сын Мишка:
— Э-э, де-ед!
Пашков открыл глаза и осовело глянул на мальчишку.
— Ну, хотел я повернуть лошадь, — засмеялся Мишка. — Вот поехал бы ты обратно к мельнику.
— Ну-ну, я тебе задам, озорник, — проворчал Афиноген.
Мишка поставил на дорогу цыбарку и крикнул вслед Афиногену:
— Поспешай ко двору, дед! Тетка Натаха приехала.
Пашков даже подпрыгнул.
— Погоди! — крикнул он Мишке. — Да стой же ты, сила нечистая, *— рвал он вожжи, ерзая на телеге. — На-к яблочков, сынок. Да поди сюда.
Мишка подошел недоверчиво, но, увидев яблоки, стал выбирать самые крупные.
— Да ты сбрехал аль правду сказал? .. — сморщил лицо Афиноген, точно собирался заплакать.
— Ей-богу, во те крест, приехала, — подтвердил Мишка, — только хворая она дюже.
— Давно вернулась?
— Да дён пять.
— Ну, ступай себе. На-к еще, — сунул он Мишке все яблоки и дернул вожжи.
Лошадь рысью понеслась к селу. Весть глубоко взволновала Пашкова. Много предположений возникло у него в голове. Может статься, она была с Хрущевым, — не приведи боже. Может быть, встречалась с Митяем. И вот живой он и скоро придет домой. .. совсем. Но тут же радость омрачалась тем, что уходят казаки. На селе опять поднимется галда, зашумит неугомонная гольтепа. Начнут судить, рядить... Нет, Митяю надо погодить возвращаться в село. Но все ж таки Наташка расскажет о нем, где он и что.
— Но-о, поворачивайся, — покрикивал он на лошадь и помахивал кнутом.
Въехав на сельскую улицу, пустил лошадь шагом. Сам не зная чего, оробел. Надсадно ныло сердце. Казаков незаметно. Стало быть, ушли. С тревогой поглядывал Пашков на хаты. И казалось ему, что люди смотрят на него из окошек. Как его встретит Наталья, какие у нее новости, чем обрадует?
Но вот и хата. Афиноген открыл дверь и, согнувшись в три погибели под тяжестью мешка, кряхтя и сопя, внес в сенцы. Не медля ни минуты, поехал к Ми-тяевой хате за Натальей.
Но что такое? На двери висел большой незнакомый замок. «Чей же это? — Он потрогал его и задумался: — Где Наталья?»
— Дядь, — подбежала соседская девочка и скороговоркой сказала:— А Петра Васильевича Груздева казаки, как уходить, напослед, расстрелили. А тетка Натаха теперь у Арины на фатере.
— Чего ты мелешь?! — вскрикнул Афиноген.
Новости оказались настолько оглушительными, что
Афиноген вскочил на телегу и поехал к Арине Груздевой.
Беспокойно билось сердце, путались мысли.
Гибель Груздева не вызвала у Афиногена сожаления.
«Петруху прибрали — это к месту, — подумал он и оглянулся. — С уходом казаков Груздев пуще прежнего стал бы лютовать. А то хоть будет время оглянуться, пораздумать, чего делать.
Но с уходом казаков не скоро дождаться Митяя. Да жив ли он? .. О, боже!.. А это хорошо, что его, Афиногена, не было в эти дни, когда убили Груздева. Коснись дело — он в стороне...»
— Ну, че-ерт! — рванул он за вожжи, сворачивая к хате Груздева.
Арина глянула в окно и вздрогнула.
— Наташа! Никак свекор твой, Афиноген, приехал. Должно быть, за тобой. Дуняшка, выдь, голубонька, встрень.
— Ой, тетя Арина, — взмолилась Наталья. — Не пускай ты меня к нему. Прошу за ради бога. Нечего теперь мне делать у него. Пропаду я с тоски. Нету у меня боле никого на свете, кроме тебя. Я и к себе-то в хату не могу пойти, не то что к нему.
— Что ж теперь делать будем? Ведь он и по сию пору ничего не знает о Митяе?
— Нет.
Пашков вошел в хату.
— Здравствуй! — крикнул он и радостно бросился к невестке.
Наталью тронула искренность старика и стало немного жаль его. Она опустила голову и беззвучно заплакала. Старик смеялся, а по щекам у него бежали слезы.
— Ну, хорошо... не плачь... ну вот, встретились мы... жива, слава богу. Го-осподи милостивый, Ари-нушка, никак и у тебя беда стряслась, — притворно захныкал он, обращаясь к Груздевой.
Арина всхлипнула.
— Моя беда — мне больна. Ох и горько же! — простонала она, затем резким движением вытерла глаза и жестко сказала: — Ну, будет, Тимофеич. Раздевайся, садись. Придет небось наше время — разочтемся. Садись и ты, Наташа. Я за гущей для хлеба схожу к соседям, а вы тут потолкуйте, — она накинула на голову платок.
— Никуда не ходи! — испуганно остановила ее Наталья.
Наталья не хотела оставаться со свекром в этот час. Она не знала, как сказать ему о смерти Митяя и сынишки. С гибелью мальчика, как ей казалось, у нее рвалась родственная связь с Афиногеном Пашковым. Она предвидела, что он будет звать ее к себе хозяйствовать и вместе поджидать Митяя. Но она и раньше его не любила, а теперь он стал ей совсем чужим. Порыв жалости прошел.
Арина поняла Наталью. Она сняла платок и села на скамью, внимательно присматриваясь то к Наталье, то к Пашкову. Афиноген заметил, как худа и измождена стала Наталья. Его удивил ее строгий взгляд. Он понял, что в жизни ее произошло что-то непоправимо тяжелое, и боялся спросить. «Где ее дитя?» — подумал он и пошарил глазами по хате.
— А вну... внучек мой иде же? — осторожно задал он вопрос и снова обвел взглядом горницу.
Когда он спросил Наталью о ребенке, она вдруг почувствовала в себе силу не только ответить, но и рассказать во всех подробностях о своих невольных скитаниях. Она почувствовала, что у нее все перегорело, а что потеряно — невозвратимо. А у Афиногена нарастало ощущение душевного беспокойства, и он крепился как мог. Наталья прислонилась к столу, подперев голову руками, и глухо сказала:
— Выложу я тебе всю правду, Афиноген Тимофеевич. Нет у меня ни мужа, ни сына, а у тебя ни сына, ни внука...
Старик отшатнулся и оцепенел. Губы его дергались. Дрожащие пальцы бегали по бороде.
— Отколь... узнала? — спросил он внезапно осипшим голосом.
Рухнула теплившаяся надежда, словно из-под ног вырвали последнюю опору.
Арина прижала руку к губам и молчаливо следила за Натальей и Пашковым.
— Был тут в селе до казаков Устин Хрущев, — начала Наталья.
— Знаю! — выкрикнул с болью Афиноген.
— Об Митяе сказывал. На себе картуз его принес. С убитого, стало быть, снял.
— Врет... врет он! — вскочил Афиноген и вдруг сел и замолчал, словно у него отнялся язык. Он не знал, как опровергнуть то, что услышал, боялся в присутствии Арины сказать, что Митяй и Устин были в разных лагерях. Старик, встретившись с пытливыми, спокойными глазами Натальи прочитал в них то, о чем догадывался. Он уронил на стол голову и забился в приступе рыданий.
Наталья закрыла лицо руками. Арина накинула платок и тихо вышла из хаты.
Когда Наталья отняла от лица руки, Пашков сидел согнувшись, с низко опущенной головой.
— Афиноген Тимофеевич, — дрожащим голосом проронила Наталья, — а какие у тебя думки об Митяе? ..
— Допыталась бы ты у Устина. Митяй не мог быть с Устином вместе.
— Почему же?
— Враги они, понимаешь, враги заклятые. Я это знаю. Митяй к белым убег. Как же они встрену-лись-то а? .. Как же ты не поняла?