Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлеб в Великороссии жали только серпами. И была эта утомительная работа чисто женской: у мужчины не хватило бы терпения. Жать приходилось в сухое время, в самую жару, выждав, когда сойдет утренняя роса. Жница сначала серпом срезала несколько пучков соломы и, скрутив из них длинные жгуты, свясла, затыкала их за пояс. А затем, согнувшись в три погибели и захватив левой рукой пук соломин, кругообразным движением срезала их, тут же перекидывая на сгиб левой руки. Когда на руке у нее набиралось много сжатого жита (так назывался любой хлеб в корню), она доставала свясло и перевязывала им этот большой пук. А готовый сноп клала на землю. Когда же набиралось много снопов, она проходила вдоль нивы и складывала их определенным способом: в бабки, в крестцы и т. д. Способов этих в разных местностях было много. Но все они имели одну цель: предохранить сжатый хлеб от дождей. Например, десяток снопов ставились костром, вертикально, с небольшим наклоном внутрь, а сверху накрывались одним-двумя распушенными снопами колосьями вниз. Вот дождевая вода и будет стекать вниз. Или клали четыре снопа накрест, а на них таким же способом накладывались еще полтора десятка снопов, опять же покрываясь сверху. От дождей нижние снопы подмокнут, зато остальные останутся сухими.
Работа жницы под палящим солнцем была очень утомительная. Но была и другая беда: случалось, серп соскальзывал с сухих жестких соломин, и попадал на пальцы рук или босых ног жницы. Так что во время жатвы все жницы щеголяли перевязанными тряпицами пальцами рук и ног. Между прочим, порезы серпом очень болезненны и плохо заживают: его мельчайшие зазубрины не режут, а рвут кожу и мясо. Так что перед началом жатвы жницы молились одной из святых, чтобы она предохранила их от порезов.
В степных районах с их тучными пшеницами на бескрайних полях с серпом делать нечего. Конечно, и здесь жали серпами, но преимущественно хлеб косили косой-стойкой с приделанными к косевью грабками, несколькими связанными веревкой редкими и длинными зубьями. Сыроватый хлеб косили в отвал, пересохший – в привал, чтобы он не падал на землю и не терял зерно. Это была мужская работа, довольно тяжелая, не то что сенокос на лугу, и в степные районы, освоенные преимущественно в пореформенный период, собирались со всей России тысячи профессиональных косарей. А женщины шли за косцами и вязали снопы – тоже не слишком большое удовольствие.
Но, разумеется, коса прежде всего предназначена была для заготовки сена. Кажется, с XVIII в. в употребление на Руси вошла коса-стойка, или литовка. К длинному, в рост косца косевью, или окосью, под определенным углом крепился довольно длинный и широкий, сужающийся к концу стальной нож с наваренным мягким железом лезвием. На уровне пупа косаря, если поставить косу пяткой на землю, тоже под определенным углом тем или иным способом крепился короткий зуб, рукоятка. Следовательно, косы делались по росту, у каждого работника своя. И присадить косу было делом непростым. Но еще более непростым делом было – отбить косу. При интенсивной работе, особенно если трава перестояла, коса быстро тупится; конечно, в процессе косьбы ее периодически направляют, точат мелкозернистым каменным точильным бруском (а в старину – деревянной лопаткой, обмазанной смолой и осыпанной песком). Но этого мало. И каждый вечер приходилось отбивать косу молотком на «бабке», маленькой чугунной наковаленке, чтобы расклепать, утоньшить и вытянуть лезвие. Эта работа требовала большого умения: испортить косу, нагнав на лезвие «волну», – проще простого. Так что о Петровках поздними вечерами над деревней или над покосами стоял звон отбиваемых кос. А на рассвете, когда истаивали последние звезды, все «становились в косы». И – до первых вечерних звезд. Только в жаркий полдень делался небольшой перерыв для обеда и короткого сна. Ведь косить лучше всего по утренней или вечерней росе: «Коси коса, пока роса». Современный петербургский историк Б. Миронов утверждает, что чистого рабочего времени у крестьян было – 10 часов в день. Это что же получается: часов в 6 (а это – уже припозднились, нужно бы – в 4) встали в косы, а в 4 уже пошабашили? А если в 4 часа утра начали работу, так в 2 пополудни отправились купаться и загорать? А 14–16 часов чистого рабочего времени не угодно ли?
Косили по-разному. Если косари были не равной силы (могучие мужики, женщины, изработавшиеся старики, не вошедшие в силу подростки), каждому выделялась нивка. Если косари были примерно равной силы и умения, косили, выстроившись один за другим и ставя в голову самого сильного и умелого работника, задававшего темп. С обеда валки слегка провялившейся на солнце травы женщины и дети начинали ворошить деревянными граблями, сенными вилами-троешками или просто рогульками, разбрасывая и переворачивая. И если день был жаркий и трава хорошо просохла, женщины и девки сгребали ее в копны. А когда все было скошено, мужики, бабы, подростки, дети начинали метать стога. Это было не простое дело, особенно завершение стога так, чтобы никакой ливень не пробил его и не погноил сено, и не каждый мужик умел хорошо завершить стог. Метали стога на старых остожьях, где был толстым слоем набросан хворост, а в землю глубоко вбиты высокие жерди, стожары, вокруг которых и «навивался» стог. Одни подносили на вилах огромные охапки сухого сена и подавали наверх, другие принимали и разбрасывали равномерно по всей площади стога, а третьи, преимущественно дети, хорошо утаптывали сено, переходя из конца в конец и проваливаясь в него по пояс. Казалось бы – какое удовольствие работать с сухим пахучим сеном. Но когда стоит жара, не переставая жрут оводы и комары, а сенная труха густо липнет к вспотевшему телу, удовольствие очень быстро приедается. И отдохнуть некогда: работники только и поглядывают на небо, не набежала ли тучка, только и прислушиваются, не погромыхивает ли вдали гром. Ведь брызнет дождем –
