Бледная графиня - Георг Борн

— Дай Бог, чтобы тебе не пришлось пережить худших испытаний! — воскликнул Бруно. — А что касается твоей маман, то мы заставим ее признать тебя.

— Что с тобой, Бруно? — встревожилась Лили, уловив в голосе своего жениха какие-то новые, встревожившие ее нотки. — Ты чем-то взволнован? Что случилось?

— Ничего, моя дорогая, все пройдет. Когда мы увидимся в следующий раз, у меня будет другое настроение.

— Ты уже уходишь?

— Да, мне нужно идти.

— Когда ты снова придешь? Скоро?

— Да, надеюсь. А теперь я должен проститься с тобой.

— Проститься? Боже мой, что это значит?

— Ничего особенного. Я просто прощаюсь с тобой.

— Ты сказал это таким тоном, будто намереваешься уехать — надолго.

— Как знать…

— Не понимаю. Ты куда-нибудь собираешься?

— Пока не собираюсь, но все может случиться. Вполне возможно, мне и придется выехать куда-нибудь по делам службы или что-нибудь в этом роде. Но довольно. Прощай, Лили. Только бы Гаген побыстрей выздоровел.

Девушка долго смотрела вслед своему жениху. Она не знала, что его ожидает, но чувствовала, что сегодня он был совсем не таким, как всегда, и рассталась с ним с тяжелым чувством.

На следующее утро, когда фон Ильменау зашел к Бруно, он застал его уже на ногах. Асессор вручил своему другу письма к матери и доктору Гагену, которые написал ночью, и попросил переслать их по адресам, если с ним что-нибудь случится.

Обменявшись несколькими словами, они вышли и сели в стоявшую перед домом карету, где их ожидал лейтенант фон Блюм с парой пистолетов для предстоящей дуэли.

Через некоторое время они прибыли в назначенное для поединка место.

Карета остановилась, свернув на просторную поляну. Там уже стоял экипаж противной стороны. Неподалеку прогуливались в ожидании Брандт с секундантами и доктор Мюллер.

После обычных приветствий барон Альгейм вышел на середину поляны и обратился к обоим противникам со следующими словами:

— Господа! Прежде чем предоставить оружию решить спор, я считаю своим долгом спросить вас, не сочтете ли вы возможным покончить дело каким-нибудь другим способом?

— Я буду считать себя удовлетворенным, — заносчивым тоном произнес Брандт, — если господин асессор публично извинится передо мной на том же самом месте, где оскорбил меня.

— Я отвечу за своего друга, так как он не считает возможным принять эти условия, — сказал Ильменау. — Предлагаю прекратить бесполезные разговоры и приступить к делу безотлагательно.

Бруно не обратил внимания на дерзкие слова Брандта. Он был спокоен и сосредоточен.

Ильменау и Альгейм внимательно осмотрели пистолеты и зарядили их, в то время как Валкер и Блюм отмеря на поляне шестьдесят шагов и кончиком сабли провели по черте в тех местах, где должны были стоять противники.

Вскоре приготовления были окончены. Бруно и Брандт заняли предназначенные им места.

— Господа, — снова раздался голос Альгейма, который вместе с Ильменау отошел на несколько шагов в сторону. — Напоминаю порядок дуэли. Первому стрелять фон Вильденфельсу. В случае, если его выстрел останется без последствий, стреляет лейтенант Брандт.

Последовала короткая тягостная пауза.

— Господа! Начали! — объявил фон Альгейм.

Бруно медленно поднял руку с пистолетом и прицелился.

По лицу своего противника он видел, что ему нечего ждать пощады, и благоразумие подсказывало предупредить возможную угрозу. В то же время он чувствовал, что не в состоянии хладнокровно целить в человека, если даже тот и враг.

Поэтому он поднял дуло пистолета вверх и выстрелил в воздух.

— Подобное великодушие может слишком дорого обойтись этому асессору, — сказал вполголоса Блюм второму секунданту Валкеру.

Настал черед Брандта. Он метил в грудь Бруно, но от волнения рука его дрогнула в момент выстрела, и пуля пролетела мимо.

По условиям дуэль должна продолжаться до тех пор, пока один из противников не будет ранен или убит. Бруно видел, что противник его шутить не намерен, поэтому решил положить конец дуэли, слегка ранив лейтенанта. Для него это не представляло труда, так как еще в университете он отличался своим умением стрелять.

Он прицелился в левую руку Брандта и нажал курок. Лейтенант пошатнулся. Альгейм и Блюм кинулись к нему.

— Вы ранены! — воскликнул барон, увидев на рукаве кровь.

— Пустяки, царапина, — презрительным тоном отвечал лейтенант. — Я настаиваю, чтобы дуэль продолжалась.

Он прицелился в Бруно еще раз. Брандт понимал, что полученная им рана — суровое предостережение и что новый промах будет для него губителен.

Медленно поднял он руку с пистолетом и тщательно прицелился в голову Бруно. Тот, не шевелясь, спокойно смотрел на направленное на него дуло.

Блеснула вспышка, ударил выстрел.

Бруно сделал шаг назад и, прежде чем Ильменау успел добежать до него, рухнул на песок. Быстро подошел доктор.

Тем временем Брандт в сопровождении барона с гордым видом победителя оставил место дуэли.

Бруно был без сознания. Пуля пробила ему голову возле виска. Из раны сочилась кровь.

— Боюсь, что дела плохи, — сказал доктор, накладывая на голову временную повязку.

Валкер, Блюм и Ильменау осторожно перенесли раненого в карету. Лошадь тронули шагом, чтобы толчки не беспокоили Бруно.

Лейтенант Брандт, узнав о тяжелом состоянии противника, по совету опытного в подобных делах Альгейма сообщил обо всем случившемся своему командиру.

ХХII. ОКОНЧАНИЕ СУДЕБНОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА

Через некоторое время после событий, описанных нами в предыдущей главе, мы встречаем доктора Гагена, уже выздоровевшего, в здании суда, куда он был приглашен для дачи показаний. Пригласили в то же время и графиню.

В назначенный час свидетели заняли свои места. Рядом с Лили сели доктор Гаген и его экономка.

На скамье подсудимых по-прежнему сидел лесничий Губерт Бухгардт. Предметом разбирательства оставалось, главным образом, тяготевшее над ним обвинение. Признание личности молодой графини оказалось лишь побочным актом в этой ужасной драме.

Председатель открыл заседание и предоставил слово графине Варбург.

Повторив сказанное ею на предыдущем заседании, она добавила следующее:

— Взгляните на эту девушку. Пусть все, кто знал мою несчастную дочь, обратят внимание на то, что я сейчас скажу. Где белокурые волосы моей дочери? Где свежий цвет ее нежного девичьего лица? Неужели вы допускаете возможность ошибки с моей стороны? Как я могла не узнать мою дорогую дочь, потерю которой оплакиваю до сих пор?.. — Она повернулась к Лили и заговорила мягким, ласковым голосом: — Дитя мое, кто бы вы ни были, заклинаю вас памятью незабвенной Лили сказать нам всю правду. Я убеждена, что не одна вы виноваты, что вас принудили к этому обману другие люди — назовите же их. Раскайтесь! Еще не поздно избежать грозящего вам наказания…

Лили, бледная и дрожащая, едва не лишилась чувств при этих словах графини.

Встал доктор Гаген.

— Как врач, — сказал он, обращаясь к суду, — я вынужден протестовать против такого обращения с молодой особой, которая еще не вполне оправилась после тяжелой болезни.

— Суд принимает ваше замечание, — сказал председатель и обратился к графине: — Вы должны адресовать свои показания и пожелания только суду.

Графиня отвернулась от Лили и сказала прежним холодным и высокомерным тоном:

— Я не признаю эту девушку моей дочерью. Более того, я считаю ее мошенницей или помешанной. Очень сожалею, что не удалось отыскать Марию Рихтер, молочную сестру моей дочери. Ее показания рассеяли бы все недоразумения.

Лили бессильно опустилась на стул, услышав эти слова, и закрыла руками мокрое от слез лицо.

Глаза лесничего мрачно и угрожающе устремились на графиню, кулаки невольно сжались при виде столь глубокой испорченности.

Председатель взял лежавшую на столе бумагу.

— Вашему показанию, графиня, прямо противоречит письменное показание асессора Вильденфельса. Он положительно утверждает, что эта молодая особа не кто иная, как графиня Варбург.