Я и ты - Ольга Приходченко

Однако поначалу мое внимание привлек не храм вокала и памятник всемирного наследия, для открытия которого прибыла сама британская королева Елизавета Вторая, а многоэтажный дом напротив входа в пассажирский порт с совершенно ровной отвесной стеной. По ней ловко, с примитивной страховкой взбиралась пара любителей-скалолазов. Стоявшие рядом полицейские взирали на это без всякого интереса, наверное, для них это не новость, обыденное явление. Головная боль у них по соседству – ажурный мост Харбор-бридж через залив, ставший широко известен всему миру своей грандиозной иллюминацией в миллениум, когда одновременно засветились сто семьдесят тысяч разноцветных лампочек. Находятся же такие бесшабашные, которые по его конструкциям с той же ловкостью и быстротой, как те «стенолазы», карабкаются на самый верх и оттуда сигают в воду. Надо еще поймать момент и умудриться найти свободное пространство, поскольку по заливу практически беспрерывно туда-сюда снуют экскурсионные и рейсовые пароходики, катера, лодки, паромы, связывающие разные районы города. Это похлеще Кебрады в мексиканском Акапулько, там-то высоковато, а здесь раза в три, наверное, выше… И вообще, как эти сумасшедшие и отчаянные сюда пробираются, все же огорожено колючей проволокой?

Сидней вообще привлекает смешением ярких архитектурных стилей – дышащие историей и полностью реконструированные в канун Олимпиады старинные здания прекрасно дополняются прямоугольниками и цилиндрами современных небоскребов. И всю эту гармонию смешения веков венчает Тауэр, величественная и медленно вращающаяся обзорная башня и одновременно телевышка на углу Питт и Кинг-стрит, кажется, третья по высоте после Торонтской и нашей Останкинской. Кстати, сколько сочувственных слов соболезнования услышал я по поводу пожара в ней, в том числе и из Международной федерации высотных башен. Оказывается, есть и такая, она объединяет подобные сооружения во всем мире и расположена как раз в столице Олимпиады-2000. Впечатлений, конечно, побывав на Тауэре, вынес массу, вот только никак не лезло в горло мясо кенгуру, которым меня хотели угостить. И не потому, что оно показалось чересчур жестким, не это ли бедное животное я видел в национальном зоопарке Таронга, самом большом в мире… Не ведаю, чем провинилось кенгуру, что его не только зажарили на вертеле, но и вместе со страусом лишили права стать внутренними олимпийскими символами. С ними же, по сложившейся традиции, отождествляют Австралию, но теперь за них это делали ехидна Милли, кукабара Олли и утконос Сидни.

И все-таки особый колорит Сиднею придает океан, точнее, изрезанные множеством заливов и бухт живописные берега и сплошные многокилометровые и абсолютно чистые (никаких выгулов собак) песчаные пляжи. На один из них, самый известный и популярный, Бандай, я выбирался довольно часто, совмещая, что называется, приятное с полезным. Тут кипели олимпийские страсти на турнире по пляжному волейболу. Охлаждал я их бултыханием в океанских волнах. Не меньшую бурю эмоций вызывала и яхтенная регата.

Яхтсмены – романтики моря и вечные труженики. Едва ли не с рассветом колдуют над своими суденышками – драят, полируют, в сотый раз проверяют всю оснастку. Их ладони изрезаны веревками, кожа задубела, от въевшейся в нее соли приобрела беловатый оттенок.

Ровно в полдень зазвучит сигнал, и несколько сотен этих суденышек полетят, словно расправив крылья, в открытый океан в поисках победного ветра.

Я приехал сюда с утра пораньше в надежде побродить в тишине, спокойно осмотреться, прочувствовать предстартовую атмосферу, а затем понаблюдать за регатой и с катера, и, вооружившись биноклем, с высоких холмов упомянутого уже зоопарка. Представляете: вокруг поют птицы, рычат тигры и львы, а перед тобой, внизу, будто на ладони, мирное морское сражение, окрашенное во все разноцветье парусов. Да и вообще, кажется, что на весь Сидней, а не только на Опера Хаус, наброшен один гигантский парус – столько здесь спортивных судов, шхун, яхт всех олимпийских классов да и тех самых обыкновенных лодок и катерков, именуемых здесь ферри.

Итак, теплый, градусов двадцать пять, день. Даже не верится, что это ранняя весна. На отливающем голубизной небе ни облачка. Сгонять бы снова на Бандай, но у волейболистов-пляжников выходной. Доезжаю до Питт-стрит, а дальше, будьте добры, ножками. Пешеходная зона. Только достаю фотоаппарат, чтобы сделать первые кадры, как замираю от шума над головой. Из-за угла на уровне крыш на меня по монорельсу, изворачиваясь, наплывает трамвай с тремя небольшими вагончиками. Как он умудрился вписаться в это узкое уличное пространство! В Гайд-Парке, который отличается от лондонского тем, что здесь не митингуют, а по-настоящему отдыхают, расположившись прямо на зеленой травке вокруг фонтана Арчибальди, замечаю немало пожилых людей, одетых одинаково: в модные еще недавно у нас серые брюки и темно-синие пиджаки.

Сфотографировавшись у памятника капитану Джеймсу Куку, они вскоре стройной колонной, демонстрируя удивительную, не по возрасту, выправку, бодро зашагали к центру. Из любопытства последовал за ними и в итоге очутился на площади Мартина, у Мемориала, где в окружении трех национальных флагов в чаше, подобной олимпийской, горит огонь памяти австралийцев, погибших в прошлом веке в различных сражениях. Здесь же небольшой музей, несколько стендов посвящены Второй мировой войне. Я раза три обошел их в поисках упоминания о Советском Союзе. Ни на одном ни слова.

– Сэр, почему так? – спрашиваю пожилого экскурсовода, которого отловил у фотостенда с высадкой десанта союзников в Нормандии летом 1944 года.

В ответ лишь пожимание плечами.

Позже одна бывшая наша соотечественница, как и Хелен, тоже рожденная в Москве, рассказала мне, как с внуками смотрела по телевидению «Неизвестную войну».

– Вдруг внуки, они уже не малые дети, спрашивают: бабушка, американцы, англичане – понятно, но при чем тут русские, разве они победили Гитлера? Мне стало неловко. Пришлось популярно объяснить то, о чем им забыли сообщить в школе. Вот так-то… Ну, хорошо, мои внуки теперь это будут знать, а остальные дети?

Рядом с Мемориалом возвышался монумент, который я почему-то – наверное, по аналогии с нашим прошлым – сразу назвал «Человек с ружьем и Матрос Железняк». Тут-то и выяснилось: застывшие в камне по стойке «смирно» и слитые в единую скульптурную композицию пехотинец и моряк символизируют для австралийцев то же самое, что для нас могила Неизвестного солдата и Неизвестного матроса, а группа ветеранов – это не кто иной, как офицеры королевского флота. Они пришли сюда, завершая, как сказали бы мы, недельную вахту памяти всех погибших моряков.

Эх, такое бы шествие через весь город организовать для деда моей жены, старшины 1 статьи Павла Приходченко, и его боевых товарищей, но не дождался Павел Антонович таких почестей при жизни. Три его Георгиевских креста – награды за заслуги в Первую мировую. Но была и Великая Отечественная. На самоходной барже он перебрасывал Приморскую армию из осажденной Одессы в Крым, трижды высаживал десант под Керчью. Ольгин рассказ о Павле Антоновиче прочно засел в голове и вдруг белокрылой чайкой выпорхнул из нее, когда я стоял на берегу залива, где Кук открыл для себя Австралию в далеком 1770 году, которая с тех пор и попала под влияние британской короны. С Михаилом Проровнером из «Парламентской газеты» мы уговорили местного журналиста отвезти нас на это историческое место, в бухту Ботани, где «бросил якорь» отважный капитан-исследователь всех континентов (за исключением Антарктиды). У меня была причина, по которой так и подмывало попасть туда. Несколько лет назад мне довелось увидеть место, где уже однажды высаживался капитан Кук. За десятки тысяч километров отсюда, на побережье другого океана, в Виктории, столице канадской провинции Британская Колумбия. И памятник там такой же, как в Сиднее, только несколько меньших размеров.

Оказалось: точно так же, как моряков, до этого поминали боевых летчиков, артиллеристов.

И так каждый год, но особенно торжественно сейчас: ведь Зеленый континент готовился отметить столетие независимости Австралийского союза. И, естественно, Олимпиада логично вписалась в надвигающиеся большие торжества. Тем более, если что и будоражит ныне Австралию, так это культ спорта: десятки тысяч клубов, миллионы только зарегистрированных активистов физкультуры. Страна живет мирной спокойной жизнью, заботясь о здоровье своих граждан, ничто ей не угрожает, разве что криминал или проникновение наркотиков, с которыми полиция ведет жесткую борьбу.

Не успел я еще распрощаться с ветеранами-моряками, как услышал доносящиеся с Джордж-стрит звуки музыки, а через несколько минут увидел, как, что называется, по главной улице с оркестром (а Джордж-стрит действительно центральная магистраль Сиднея) движется длиннющая колонна. В полном составе шла олимпийская делегация Австралии, и тысячи людей могли поприветствовать и поблагодарить своих спортсменов за прекрасное выступление на Играх, которые уже тем войдут в историю, что венчают и нынешний век, и нынешнее тысячелетие. Вы только вдумайтесь, свидетелями чего мы с вами все были! Ведь сколько поколений должно пережить нас, чтобы в следующий раз разделить те же чувства!