Изменить этот мир - Артём Патрикеев

– Надеюсь, что ее нет, потому что это слишком безрадостная перспектива, к тому же, на мой взгляд, она лишена смысла.

– Почему? – не дал я ей закрыть тему.

– Потому что зачем тогда все? Зачем я сейчас живу, если в следующей жизни я ничего этого не вспомню? Да и какой-нибудь убийца, сделавший много зла, умерев, забывает об этом всем и рождается снова. – Рассуждая, Настя немного разгорячилась.

– Зато в следующей жизни он получит достойное наказание – например, родится инвалидом, или его все будут постоянно пинать и издеваться. – Я постарался ее немного успокоить.

– Ну и для чего? Он-то все равно ничего не вспомнит и будет думать, что это несправедливая судьба над ним издевается, и все такое. Это будет совсем другой человек. Поэтому при таком раскладе зачем задумываться о том, что будет потом, если все, что будет, тебя по большому счету касаться не будет? – Я пожал плечами. – Поэтому либо эту систему неправильно описывают, либо она слишком бестолкова, чтоб существовать.

В принципе, я был с ней согласен, поэтому не спорил, давая выговориться, но неожиданно она замолчала.

– Неужели наша жизнь напрасна, никому не нужна и конечна? – Так же неожиданно прервала она затянувшееся молчание.

– Ну это вряд ли. Мы живем, чтобы развиваться, попутно развивая этот мир – точнее, пока что развивая эту планету. Когда-нибудь потом мы будем развивать другие планеты, потом галактики, потом всю вселенную – кто знает. Нет ничего напрасного в наших жизнях, напрасны только переживания по этому поводу, которые отнимают много энергии, которую можно потратить на что-то другое.

– На что, например? – спросила Настя, хитро прищурившись.

– На поцелуи, – сказал я и тут же впился своими губами в ее полураскрытый ротик.

Через некоторое время она сумела оторваться от меня, чтобы спросить:

– И все, только на это?

– Нет, конечно…

Не знаю, что на меня нашло, но, схватив ее платье у горла и рванув в разные стороны, я разорвал его по всей длине, обнажая прекрасную, молодую, небольшую, но очень приятную на вид грудь и открывая моему взору белые трусики, которые немного просвечивали, скрывая лишь самые интимные ее секреты. Верхние пуговицы, полетевшие при этом в разные стороны мелким горохом, покатились по полу.

– Ничего себе, – Настя уважительно посмотрела на меня, не стараясь прикрыться. – Ну и силища!

В восхищении она потрогала мои бицепсы. Странно, но почему-то почти все люди думают, что вся сила в бицепсах, ну или проверяют силу, трогая бицепсы или прося согнуть руку, чтобы оценить рельефность мышцы. Ведь на самом деле бицепс участвует далеко не во всех двигательных и силовых операциях, отдавая приоритет другим более важным мышцам. Но раз так повелось, то так теперь и будет, по всей видимости, до скончания веков.

– Ты, наверно, и подковы гнуть можешь? – поинтересовалась она, сгибая и разгибая мою правую руку.

– Не знаю, никогда не пробовал.

Честно говоря, я и сам не заметил, как раскачал свои руки до умопомрачительного состояния. Конечно, умопомрачительным состоянием это выглядело для меня и моих знакомых – на самом деле в мире полно сильных людей, которым я и в подметки не гожусь, но то, что я с собой сделал за несколько месяцев, впечатляло.

Я помог Насте избавиться от искалеченного платья, сбросив его на пол, потом поцеловал ее груди, доставив этим видимое наслаждение, и схватился за трусики.

– Не торопись, – она удержала мои руки, – две половинки трусиков будет неудобно одевать.

Она продела руки под мою футболку, нежно провела по спине, по ребрам и быстрым и ловким движением избавила меня от одежды.

– Я смотрю, ты тоже профессионал. Только более аккуратный, чем некоторые, – сказал я, когда футболка упала точно на распростертое платье на полу.

– Иногда, – загадочно ответила она и пошла в комнату, соблазнительно покачивая попкой.

Медлить не имело смысла: ремень, пуговица, молния расстегнуты, и штаны уже лежат на полу, в ближайшее время они мне не понадобятся. Носки полетели туда же – ведь, насколько я слышал, для женщин самый несексуальный вид партнера, когда он в носках. Не знаю, чем вызван этот стереотип (возможно, голый партнер в носках производит впечатление безногости), но лучше им было не пренебрегать, чтобы лишний раз не вызвать каких-нибудь замороченных ассоциаций.

Настя лежала на кровати, подложив руки под голову и закрыв глаза. Я сел рядом и провел рукой по ее ноге, гладкая кожа которой вызывала непонятные ассоциации: такого материала в природе я никогда не щупал. Потом рука скользнула по ее животу, поднимаясь все выше и выше, пока не доползла до груди, которая уже не выглядела так внушительно, повинуясь закону растяжения мышц, но была все так же сексуальна.

Как только я коснулся груди, Настя открыла глаза, поймала мою руку и приложила к сердцу. Рукой я слышал быстрое и сильное биение ее сердца. В этом было что-то волнительное и притягательное. Мягко подвинув свою руку, я приложил к Настиному сердцу ухо. Ритмы, которые рукой воспринимались глухо, теперь приобрели звучание и мощь. Мне показалось, что ее что-то беспокоит – вряд ли это все от возбуждения – но допытываться не хотелось. Если захочет, сама расскажет.

Настя погладила меня по голове, провела по уху и положила руку на лоб.

– Мне скоро придется уехать на некоторое время, – неожиданно тихо произнесла она.

– Далеко?

– Даже очень.

Я ждал продолжения, а она все молчала, медленно гладя меня по волосам. Не дождавшись ответа, я спросил:

– На другую планету?

– Нет, чуть-чуть поближе. Всего лишь в Англию.

Я предполагал, что родители когда-нибудь позовут ее к себе, но мне всегда казалось, что это будет когда-то, но не сегодня. Но вот это сегодня пришло. Я не знал, как реагировать на это высказывание, поэтому продолжал молча лежать.

– Тебе все равно? – В ее голосе появились нотки удивления, а рука остановилась.

– Нет, конечно, но я еще не знаю, как реагировать.

Честный ответ немного развеселил ее.

– Вот как? Значит, я объявляю страшную, как мне казалось, вещь, а ты не знаешь, что сказать?

– А ты хочешь, чтобы я начал ныть, пищать и просить тебя остаться?

– Нет, вряд ли. Просто проявил бы участие.

– Так я и участвую, – сказал я, повернувшись к Насте лицом. – Я ведь предполагал, что так случится, только не рассчитывал, что так скоро. Ты же еще не все экзамены сдала?

– Я уеду в конце июля, так что побуду с тобой еще пару недель. А потом уеду на полгода, дольше все равно не выдержу.

– Будешь отрываться по полной? – спросил я, добавив в голос нотки веселости.

– Не совсем. Буду улучшать свою языковую подготовку, так что скучно не будет.

– Ну, удачи. Не волнуйся, я буду тебя ждать. Даже если ты уедешь на несколько лет, я все равно буду ждать. – Эту тираду я завершил долгим поцелуем.

– Спасибо, конечно, но неужели ты продержишься так долго без интимных отношений? – Она опять начала ехидничать.

– Все завяжем и перезавяжем, продержусь как-нибудь.

Она засмеялась.

– На всю жизнь?

– Нет, ровно на время твоего отъезда.

– Тебе дать веревочку?

– Нет, моя завязка – это сила воли. Я не животное, не умеющее контролировать свои чувства. Я высшее человеческое существо, способное управлять движениями своего тела, движениями своей души и инстинктами. Я сильнее своего тела и самого себя.

– Вот в самомнении тебе точно не откажешь, – она улыбнулась.

В этот день мы больше ничего не обсуждали, наслаждаясь обществом друг друга. В запасе было еще некоторое время, которое следовало использовать с полной отдачей, раздав как можно больше любви и внимания друг другу.

Мне очень не хотелось, чтобы Настя уезжала. Она была для меня ниточкой, которая еще могла удержать меня от падения, отвлечь и показать радости жизни, способные заменить надвигающуюся жажду убийства. Но, видимо, судьба распорядилась иначе. Ее явно не устраивало такое положение дел, и она решила кое-что подправить. Убрать от меня шанс на спасение. Последний шанс, который уже не мог помочь – он лишь сдержал меня на месяц, всего лишь на один месяц…

Только стоя на краю можно понять, когда и где тебе были даны знаки, которые надо было воспринять, и следовать им. Редкие люди видят знаки, а еще реже они могут правильно их интерпретировать. Я видел их, часто видел. Меня практически тыкали в них лицом, но это не помогало. Я был слишком слеп, точнее, ослеплен своими псевдоправедными желаниями, которые постепенно заполняли меня, не оставляя места для маневра. Какая-то внешняя сила подменяла мои мысли своими, подменяя мою философию своей. Жажда убийства уже начала пускать свои корни, и спастись от нее теперь не было никакой возможности. Любовь, которая соединила нас с Настей на некоторый промежуток времени, была спасительной, она помогала преодолевать любые невзгоды и неприятности. Я начал свой крестовый поход еще с ней, но полностью изменился, только потеряв ее. Настин злосчастный отъезд – вот что стало неудачным сюрпризом, вот что я не смог нормально пережить. Я стал тем… кем стал.