Верховья - Валентин Арсеньевич Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главная масса бревен вся была в низовьях, и оставалось ее теперь только проводить в Лух. Это можно было сделать еще вчера, если бы сам Лух не покрывали эти бревна сплошняком. Бригада, что работала под мостом на Лухе, едва справлялась, мост мешал, и бревен копилось все больше. Они уже напирали на берега, грозя затором, и целый день на Лухе слышались тревожные крики: «Ра-аз, два-а!.. Взяли!» Боялись этого затора и княжевцы и постоянно ждали, что вот-вот их позовут... Но пока не звали.
У Мишки зачистка не вызвала особой радости. Нет, он радовался, конечно, что приходит конец этой работе, но «чистой» жизни в лесах, о которой мечталось еще в техникуме, не получилось. Выходила опять какая-то смесь из радостей и огорчений, из каких-то неоконченных дум, из новых забот и душевных смятений. Опять как-то несобранно шла жизнь. Все, что было хоть и не долгой, но отрадой здесь, рушилось на глазах. С тяжелым упреком самому себе вспоминал он о токе, о шалаше, о. своих тайных ночных выходах туда... Получалось, как будто все делал лишь для того, чтобы нагнать тетерева на Чекушина. «Не будь меня, все бы улетели... А если бы и убил, то какого-нибудь крайнего, молодого... А теперь ток распадется!» Ему казалось, что и Пеледов сегодня какой-то злой, расстроенный. Он так и читал свои «лекции», не интересуясь, слушает его Мишка или нет. Знал, что все равно слушает и будет слушать, потому что с кобылки никуда не убежишь. И, будто издеваясь над Мишкой, советовал:
— Беги, беги отсюда! Пропадешь тут. Поработай и убегай. Душа и тело — не единая материя. И надо попеременно укреплять то и другое. Иначе что-нибудь да лопнет. Лучшие люди всегда из деревень уходили. И сколько их еще будет уходить, сколько они будут ломать себя и носить в себе эту постоянную обиду односельчан, даже презрение... Но не все же в конце концов уходят легкой жизни себе искать. И никому тут не разъяснить, не доказать. Вот где терпение надо!.. Только время докажет правильность и необходимость всего этого, — Пеледов со злом толкал бревна, будто они были виноваты. — Потому что самые лучшие люди не пропадают, а возвращаются ко всем. Идеальный случай: возвращаются как великие люди своего Отечества! Вот ради одного такого возвращения можно простить уход и многих.
В этих словах Пеледова неожиданно мелькнул для Мишки отсвет широкой и простой правды. Мелькнул, как широкая зарница в ночном поле, на миг осветив всю окрестность. Ему показалось, что в словах этих проглянуло оправдание его неудавшейся жизни, всех его мучительных раздумий о ней. И ошеломила та высота цели, которую ставил Пеледов перед собой, а теперь и перед ним. Дух захватывало от этой высоты, и брало сомнение: «На что он рассчитывает, говоря это мне? Я же не такой...»
— От земли никто не уходит. И никто не ушел, — продолжал Пеледов, — это только кажется, что город — уже что-то новое, особое. Железо, машины, бензин, уголь — все из земли. В том числе и сырье для атомных и всяких других бомб. Все взято у Земли. Но человек как будто забыл это и хочет продуктом Земли уничтожить саму Землю, как слепой и безумный сын свою мать. По-моему, человечество еще слишком молодо, наивно. И ему, в эпоху ядерного оружия, надо срочно взрослеть, пробудиться наконец от детства и почувствовать себя хозяином на планете. Но одно без другого не бывает. Нужен космический взгляд на свою планету, а как туда забраться без ракет... Человек ни во что не ставит свою деревню, пока не объездит полсвета. Так и здесь: пока люди не убедятся, что в округе вселенной другой такой привольной планеты нет, видимо, не успокоятся. Кое-кому все мечтается, что Землю можно изгадить и перебраться на другую планету — чистую.
— Кому? — спросил Мишка.
— Пиратам Джонам, — улыбнулся Пеледов. — У них ведь это в крови: они с этого начинали. Приплыли на чужую землю и давай хозяйничать. Обобрали свою страну, а точнее, присвоенную и двинулись по всему свету шарить... Теперь в планах — запугать, ограбить весь земной шар и на другую планету укатить. Вот оно, космическое иждивенчество!.. Тут мудрой философии не надо. Чистый прагматизм: мое — мое и твое — мое. Каково!
Мишка давно перестал работать, а выслушав, неопределенно пожал плечами.
— Сила должна быть всегда у работающего большинства. Тогда и беды не будет. Просто ведь?
— Да-а, — облегченно вздохнул Мишка и начал толкать полегоньку кобылку к ближайшим бревнам, потому что даже Шмель, повесив гармонь на сук большой сосны у воды, уже работал вовсю вместе со Степаном.
29
Два этих последних дня ветер тихо тянул с востока, и Одноглазая почти не сходила с гнезда. По запахам и по тому, как не по ее было покрыто гнездо, она догадалась, что кто-то тут был, и каждую минуту ждала, что этот «кто-то» вернется.
Но весновщики теперь были далеко, внизу реки, и к бараку ходили вытаявшей просекой. Это постепенно успокоило Одноглазую, вдобавок и вода в реке начала убывать, и уже не страшно было, что гнездо затопит. Ей теперь надо было сидеть особенно тихо и все время таиться, даже рискуя своей жизнью, потому что яйца она начала уже насиживать. А случись что — завивать новое гнездо было поздно.
Хлопун и Косохвостый, не дождавшись в это утро Старика, слетели на землю одновременно и начали токовать. Но у них не хватало духу петь так долго и азартно, как пел Старик, и их мало поддерживали. Все еще ждали, что Старик вернется. Но когда он не появился и к восходу солнца, тетерева по одному стали сниматься и улетать: у многих появилось подозрение, что поляна чем-то опасна. Было безопаснее сидеть на высоких соснах с краю поляны. Однако никто не занял главного места — на вершине старой сосны. Давно пролетела над поляной ворона, солнце поднялось уже выше вершин, а Старика все не было. Тетерева
