Своё никому не отдам - Сергей Калашников

Господа офицеры ещё выходили на палубы, а боцманы только принялись раздавать гребцам абордажные тесаки и заряженные мушкетоны, когда обе пушки достигли расчётного темпа пальбы — шесть выстрелов в минуту. Результаты обстрела никто не мог рассмотреть — далеко. Но сближение продолжалось, и Наталья уменьшила прицел, как только поступил доклад о повреждении фальшборта на головном линейном корабле — ближайшем к галере. Ему, собственно и перепадали все снаряды. Когда дистанция сократилась до километра, в ответ ударил бортовой залп. Менее десятка пушек выплюнули свои ядра неудачно — ни одного близкого всплеска.

— Господин капитан, распорядитесь о повороте вправо так, чтобы мы пошли параллельно колонне неприятеля, опережая переднего, но не убегая от него. Канониры! Перенести огонь на руслени грот мачты. Галера, перестав работать вёслами правого борта довольно энергично развернулась «через правое плечо» и пошла параллельно курсу трёхпалубника, чуть опережая его. Злобно кряхтя комендоры поворотили лиственничные башни на левый борт и возобновили пальбу, прерванную на время манёвра.

Вот теперь стало видно, что такое эти пушки вытворяют. Выступ, к которому крепятся ванты, разлетелся в щепки в течение минуты. Дистанция уже значительно сократилась и комендоры с полукилометра могут попадать куда хотят, а не вообще «в корапь». Ванты на сельджуке провисли и огромная мачта покачнулась вперёд. Полотнища парусов стали беспорядочно падать вниз — матросы спешно обрезали крепления их к реям, чтобы скорее уменьшить продольную нагрузку. Однако несколько концов, видимо предназначенных для установки стакселей, лопнули. В такелаже возник беспорядок и скорость снизилась.

— Перенести огонь на верхнюю палубу, — Наталья деловито руководит истязанием монстра, пользуясь своим подавляющим преимуществом — возможностью жалить его, оставаясь в недосягаемости. Редкие ответные выстрелы настолько неточны, что ни на какой бой происходящее даже не похоже. Ведомые трёхпалубники ещё слишком далеко, чтобы их опасаться, а сопровождающие эскадру шхуны не отходят от пузатых неповоротливых барков. Не иначе — оберегают десант, который следует… а куда он следует? Судя по курсу, которым двигалась флотилия — к южной оконечности Ендрика. То есть — в окрестности залива. Тут много мест, удобных для высадки, от которых можно сушей пройти куда угодно, хоть бы и к городу. Просто следует высадить два-три полка и быстрым маршем проследовать туда, куда надо.

Тем не менее, избиение флагмана продолжается. Офицеры, прильнув к окулярам своих зрительных трубок, считают отверстия, проделанные снарядами в неприятельском борту. В правом. Они не представляют себе, какие воронки сейчас красуются в этих местах с внутренней стороны, и какие фонтаны щепы сопровождали образование каждой из них. Да и сам снаряд успел вволю напрыгаться внутри межпалубного пространства, нагоняя страху на бомбардиров. Представив себе ужас, творящийся во чреве этой плавучей крепости Наталья даже зажмурилась.

— Дробь. Банить стволы. Подносчикам убрать болванки. Подавать дистанционные. На буссолях давать углы. Господин капитан, нам нужно встать так, чтобы до второго большого корабля было ровно два километра.

— Чего-с, сударыня? То есть, госпожа прапорщица изволили попросить?

— Одна миля и один кабельтов.

— Не извольте беспокоиться, сейчас сделаем-с.

Командир принялся распоряжаться, а Наталья разволновалась не на шутку. Предстояло опробовать её придумку, проверенную, правда, на береговой батарее. Снаряд, начинённый порохом, в днище которого имелся заполненный другим, медленным порохом канал. Расстояние, на котором эта штука взрывалась, установили опытным путем. Стенки пустотелого цилиндра под свинцовой оболочкой были армированы железными стержнями, от разлёта которых должны были жестоко пострадать паруса.

Замысел сработал неважно. Рвались снаряды, как и задумывалось. Дырявили полотнища, рвали снасти, но было это скорее похоже на булавочные уколы, чем на существенный ущерб. Пришлось возвращаться к болванкам и крошить руслени, сократив дистанцию. А вот тут снова неладно стало. И второй и третий трёхпалубники ответили полноценными бортовыми залпами и, хоть и с предельных дистанций, просто по закону больших чисел, попадания в галеру случались. Появились раненые и убитые среди матросов, пробоины и иные повреждения.

Однако сбросить паруса линейным кораблям пришлось. Мачты не уронил ни один, всё-таки экипажи оказались искусными, но ход сельджуки потеряли. Галера двинулась к транспортам. Увы, настичь их оказалось невозможно — они выбрали направление, позволяющее им развить при таком ветре максимальную скорость, и даже с помощью парусов скорость сокращения дистанции до десантных кораблей обещала длительную погоню с неочевидным результатом. Гребцов, увы, поубавилось.

Оно и к лучшему. Снарядов оставалось маловато, да и орудия сегодня столько стреляли, что хотелось их хорошенько осмотреть в тихом месте и в хорошую лупу. Пора помочь санитарам. Что же, пусть они и не утопили никого, но сельджуков напугали знатно. И как же прав был её Гришенька со своей мечтой о стомиллиметровках! Их ей сегодня ужасно не хватало.

— Жалко, что царевичей не принято пороть! — брат Никита расхаживает по папиному кабинету, что в тереме, и сверкает глазами в сторону своего младшего брата. — Ты что здесь за нелепицу устроил? Бояре на тебя жалуются. Крестьяне от них на твои земли бегут. Появляются в городе, являются в приказную избу и называются беженцами. А им сразу и надел земельный, и инвентарь и семена. Да еще агроном приходит и говорит, что куда и когда сеять, да что в землю бросать. Да любой губернатор таких в кандалы брать повелит и хозяевам ворочать. А ты отмахнулся от дьяка, когда он тебе про то докладывал.

Ты хоть понимаешь, что если мы, люди благородные, друг другу пособлять не будем, чернь нам ничего не отдаст? Потому-то и деют все едино, оберегая права других на кормление. Не нами это заведено, а если кто иначе станет поступать, то все бояре, как один, сживут его со свету. Те же рынды твои из уважения к воле родительской дадут тебе по башке, а потом скажут: «Упал царевич, поскользнулся».

На том и стоит государство, что прежде всего оберегает интересы людей именитых и состоятельных.

Даже в бою, если супротивника благородного в плен возьмут, содержат его, как равного и отпускают за выкуп, потому что хоть в своей земле, хоть в чужой — правила одни. Чернь же должна трудиться и место своё знать.

Гриша молча слушает и ничего, кроме внимания, не выражает. Он за последнее время много чего нового для себя узнал, и с братом полностью согласен. В том смысле, что правду Никита говорит. Он и сам именитых сельджуков, что попали в плен, отдал за выкуп, чуток поправив финансовые дела. Просто потому, что так исстари ведётся. А вот теперь — поди ж ты — истинный смысл этого обычая узнал.

Этак понятно, почему богатство и знатность идут рука об руку, хотя вот купцы его выручали сильно. Люди не бедные, но о благородстве их обычно не поминают, а сам труд негоциантов недостойным считают. Ага! Выходит дворянство свою общность так защищает, чтобы не чересчур много их было, а то — чем больше братьев, тем меньше на брата. Потому-то ход в круг избранных и идёт через воинское служение, что именно на поле брани число претендентов на долю от результатов труда податного сословия уменьшается быстрее всего. Отсюда — и наследование через сыновей. Девы и жёны на войну не ходят, потому вотчинами не владеют и должны быть покорны воле мужа.

И странное слово «кормление» вдруг обретает двойной смысл. Кормщик управляет судном, кормилец — управляет наделом. За что получает корм — пропитание, стало быть. Собирая долю с тех, кого окормляет.

Ну да ладно. Разбираться со смыслом слова можно на досуге. Сейчас же явственно обозначилась нешуточная угроза. Людской приказ точно знает, сколько и каких людей прибёгло к нему их других вотчин. Хоть с этого острова, хоть с других. То есть, как только рыссы отобьются от сельджуков, старые хозяева заявят на них свои права, а батюшка царь их в этом поддержит, поскольку должен блюсти устои. Иначе — его же рынды дадут ему по башке. Так что же?

Сказать, что с Ендрика выдачи нет и пойти против всех? Боязно. Надо с Натальей потолковать. Сложно-то как всё!

— Спасибо, братец. Не понимал я того, что ты мне поведал. Раскрыл глаза. Дальше я уже с оглядкой стану деять, а если что неверное сотворил, исправлять буду. Не вдруг, сам понимаешь, а то, если людишки взбунтуются, с порохом или с пушками неувязки могут начаться.

Филипп, выслушав Гришу, принялся варить кофе. Напиток редкий и не всем по-вкусу. Наталью, впрочем, прогонять не стал. У отца с дочерью, похоже, давно отношения равного с равным, и даже на пол он ей скидки не делает, как и царевич, впрочем. Прапорщица.