Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич

И вдруг публикации, бьющие его бесцеремонно, без сочувствия. Никаких авторитетов его научных не признавая. И кто бьет? Ведь коллеги.

Зависть? Может, и зависть. Но оказалось, нечто серьезнее зависти.

Оказывается, бьют его печатно за его концепцию приложения генетики к человеку. За ту концепцию, что названа «евгеникой». С греческого в переводе — «хорошая порода». Евгеника — это технология улучшения породы человека на основе контроля над наследственными факторами. То есть породу можно улучшить, можно «получить» определенного человека биологическим методом, через изменение его наследственных свойств.

Но почему же Кольцов так легко обошелся со своим предсказанием 1916 года о том, что наследственные изменения организмов можно получить под воздействием факторов внешней среды?

Не нашел доказательств? Всего лишь увлеченность ученого ума? Увлеченность, переходящая в шатание?

Кольцов находит у Троцкого поддержку идее выведения породы новых людей

В 1923 году в статье под названием «Улучшение человеческой породы» Кольцов пишет: «Многие социологи наивно, с точки зрения биолога, полагают, что всякое улучшение благосостояния тех или иных групп населения, всякое повышение культурного уровня их должно неизбежно отразиться соответствующим улучшением в их потомстве и что именно это воздействие на среду и повышение культуры и является лучшим способом для облагораживания человеческого рода. Современная биология этот путь отвергает».

Оппоненты взвились: это ошибочное заявление, которое основывается на том, что автор исходит из принципа о ненаследуемости благоприобретенных свойств организма, и забывает об ущербных теориях наследственной неполноценности целых классов и рас — теории Мальтуса, Спендера, Гальтона.

Нет, это не шатание ума, а убежденность ума. Откуда же у Кольцова увлеченность такими смыслами? Откуда вдохновение? Откуда уверенность в том, что изменения в социальной среде не имеют значения для воспитания, формирования личности высокого духовного строя?

Такого вдохновения и уверенности у него не было, даже когда он боролся под знаменем «Национального центра» и держал кассу. А теперь вот есть.

И исходит вдохновение это от Льва Давидовича Троцкого, чьи идеи посильнее, чем идеи «Национального центра». Под обаяние Троцкого скорее всего и попал Кольцов. Как попали под него профессора — члены «Национального центра», о чем говорил в своих записках из тюрьмы ВЧК профессор Котляревский еще в феврале 1920 года1. И еще одно свидетельство авторитета Троцкого у некоторых интеллигентов — свидетельство известных писателей того времени Бориса Пильняка и Евгения Замятина, выделявших из большевистских вождей только Троцкого и Луначарского, «видя в них людей образованных», понимающих, «что одного мнения еще недостаточно, нужно умение, а оно есть только у тех, у кого культура»2.

Чем же Троцкий, глава Реввоенсовета в то время, так зацепил Кольцова? Да все тем же — формулируемыми смыслами, философией изменения человека. У Троцкого в том же 1923 году выходит в издательстве «Красная новь» книга «Литература и революция», в которой он рассматривает тему с симптоматичным названием «Переплавка человека». Уж она очень созвучна устремлениям Кольцова. Вот что пишет Троцкий:

«Человеческий род, застывший homo sapiens, снова поступит в радикальную переработку и станет — под собственными пальцами — объектом сложнейших методов искусственного отбора и психофизической тренировки. Это целиком лежит на линии развития… Наконец, в наиболее глубоком и темном углу бессознательного, стихийного, подпочвенного затаилась природа самого человека. Не ясно ли, что сюда будут направлены величайшие усилия исследующей мысли и творческой инициативы? Не для того же род человеческий перестанет ползать на карачках перед богом, царями и капиталом, чтобы покорно склониться перед темными законами наследственности и слепого полового отбора!.. Человек поставит себе целью овладеть собственными чувствами, поднять инстинкты на вершину сознательности, сделать их прозрачными, протянуть провода воли в подспудное и подпольное и тем самым поднять себя на новую ступень — создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно — сверхчеловека»3.

«Создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно — сверхчеловека», создать методом «искусственного отбора», изменяя темные законы наследственности и слепого полового отбора, — разве такая цель, которая столь прозрачно обозначена в сочинении Троцкого, не могла вдохновить биолога? Читая тексты того и другого, понимаешь, что язык Троцкого и Кольцова здесь идентичен.

И Кольцов делает попытку обосновать гипотезу, что человек может стать объектом генетического эксперимента. Он уверен, что методы отбора, подбора и скрещивания, с помощью которых селекционеры создают новые породы животных и новые сорта растений, вполне приложимы в создании высшей расы людей4. Он формулирует задачу: «В начале ХХ в. возникает мысль о возможности научно влиять на размножение человека с целью предохранить человеческий род от возможности вырождения и путем отбора наиболее ценных производителей улучшить человеческую породу так же, как улучшаются путем искусственного отбора породы домашних животных и культурных растений»5.

Но оппоненты поправляют Кольцова. Они говорят, что если бы селекционер животных или растений не производил бы выбраковки, то есть не уничтожал бы физически или не пускал бы в размножение подавляющего, громадного количества особей, вовлеченных в его эксперимент, «то он никогда бы не добился результатов». Но ведь евгеника и предлагала методы селекции для улучшения породы людей, создания их «высшей расы». Увлекательная идея. Но антигуманна, антагонистична она по отношению к человеку. Но в данном случае исследователь в Кольцове побеждает гуманиста.

Но исследованиям хода не дают. Ученая критика без всяких партийных напутствий рубит намерения евгеников. В 1929 году закрывается Русское евгеническое общество, которое Кольцов возглавлял почти восемь лет. Закрывается и «Русский евгенический журнал», редактором и соредактором которого он был с 1922 года, и выпустил семь томов этого журнала. В нем он опубликовал свои самые яркие статьи о евгенике: «Улучшение человеческой породы», потом она вышла отдельным изданием, «Родословные наших выдвиженцев», «О потомстве великих людей»6.

Закат евгеники в советской России очевиден. Официальный приговор исходит от научной энциклопедии. В 23-м томе первого издания Большой советской энциклопедии под редакцией академика О.Ю. Шмидта, вышедшем в 1931 году, появляется статья, осуждающая евгенику и первого евгеника в СССР Кольцова:

«В СССР Н.К. Кольцов пытался перенести в советскую практику выводы фашистской евгеники. Организовав вскоре после Октябрьской революции Русское евгеническое общество, руководя им и издавая специальный орган “Русский евгенический журнал”, Кольцов, а отчасти и Филипченко солидаризировались с фашистской программой Ленца, пытаясь приспособить их политические выводы к условиям советской действительности… Характерна… попытка создания т.н. “социалистической” евгеники представителями меньшевиствующего идеализма (Серебровский, Левит). В полном отрыве теории от практики, подменив диалектический материализм в биологии некритически воспринятыми буржуазными учениями, они пытались объявить “социалистическую” евгенику актуальнейшей задачей социалистического строительства, считая социально-гигиенические мероприятия далеко недостаточными для того, чтобы обеспечить необходимые условия оздоровления трудящегося населения… Меньшинствующие творцы “социалистической” евгеники с достаточной полнотой отразили аргументацию своих буржуазных коллег».

Имя Троцкого здесь не упоминается, да и не должно было упоминаться. Он уже стал проклятой фигурой для Сталина — вождя партии и государства. Но научная публика безымянное присутствие Троцкого прочитывала в этом тексте.

Был ли Кольцов прообразом профессора Преображенского из повести «Собачье сердце»?

Самым убийственным критиком Кольцова, как и Троцкого, в случае с евгеникой, была не советская энциклопедия. Им стал еще раньше советский писатель Михаил Булгаков. Это он своей повестью «Собачье сердце» тряхнул евгеников. Повесть была написана в январе—марте 1925 года. Цензура ее зарезала. Но сочинение ходило по рукам. Его читали в издательствах, редакциях журналов, литературных объединениях, на квартирах в интеллигентских компаниях. Научная и литературная публика знала эту повесть. И знание это не миновало Кольцова.

«Собачье сердце» — фантастика и сатира. Главный герой профессор