Травяной венок. Том 2 - Колин Маккалоу

Поначалу мальчик чувствовал себя беспомощным, не зная, что и как делать. Ему не хватало терпения, хотя уроки его матери сделали его способным скрывать это несовершенство. В конце концов он перестал различать, где настоящее его терпение, а где притворное. Будучи небрезгливым, он научился не замечать слюнотечения Гая Мария. Но он был существом, обладавшим острым умом, так что со временем сообразил, как обращаться с Гаем Марием. И либо это умение, либо первоначальная неразрешимость порученной ему задачи, внушили молодому Цезарю мысль столь невообразимую, что он не мог и представить ее последствий. Никто ему этого не мог подсказать, потому что никто, кроме него, не мог этого понять, даже врачи. Гая Мария нужно было заставить двигаться. Гая Мария нужно было заставить делать упражнения. Гая Мария нужно было заставить понять, что он снова мог бы жить, как нормальный человек.

– И что еще ты узнал от Луция Декумия или от какого-нибудь еще субурского негодяя? – спросил Марий.

Мальчик даже подпрыгнул, так неожиданно прозвучал вопрос и так не созвучен он был его собственным мыслям:

– Сейчас, я припомню, кажется, я кое-что слышал.

– Что же?

– О причине, по которой консул Катон решил оставить Самний и Кампанию Луцию Корнелию, а сам пожелал перебраться на твое старое командное место в войне против марсов.

– Ого! Ну изложи мне свою теорию, молодой Цезарь.

– Она касается того рода людей, к которым принадлежит, по моему мнению, Луций Корнелий, – серьезно сказал молодой Цезарь.

– И что же это за род людей?

– Он из тех, кто может сильно напугать других людей.

– Да, он это может!

– Ему должно было быть известно, что в его руки никогда не отдадут командование на юге. Оно принадлежит консулу. Поэтому он и не потрудился начинать спор по данному поводу. Он просто подождал, когда консул Катон прибудет в Капую, а затем употребил свое колдовство, которое настолько испугало консула Катона, что он решил держаться от Кампании как можно дальше.

– И у кого ты почерпнул данные для своей гипотезы?

– У Луция Декумия. И у моей матери.

– Она может знать, – таинственно произнес Марий. Юный Цезарь, нахмурившись, искоса посмотрел на него и пожал плечами:

– Раз Луций Корнелий получил верховное командование и нет никакого дурака, который мог бы мешать ему, он должен действовать продуманно. Я думаю, что он очень хороший полководец.

– Не такой хороший, как я, – вздохнул, всхлипнув, Марий.

Мальчик тут же уцепился за подобную слабость.

– Ну вот, перестань себя жалеть, Гай Марий! Ты опять сможешь командовать, особенно если мы выберемся из этого дурацкого садика.

Не выдержав этой атаки, Марий переменил тему:

– А что твой субурский сплетник рассказал о том, как консул Катон действует против марсов? – спросил он и фыркнул – Никто не рассказывает мне о том, что происходит, – они думают, что меня это расстроит! А меня больше всего расстраивает то, что я ничего не знаю. Если я ничего не услышу хотя бы от тебя, я просто лопну от злости!

– Мой сплетник говорит, – усмехнулся молодой Цезарь, – что у консула начались неприятности с того момента, как он появился в Тибуре. Помпей Страбон забрал твои старые войска – это он умеет! – поэтому консул Луций Катон остался с одними рекрутами – сельскими парнями, только что получившими гражданство, из Умбрии и Этрурии. Как их обучать, не знает ни он сам, ни даже его легаты, так что он начал их тренировку со сбора всей армии. Он замучил их своим разглагольствованием. Ты знаешь все эти речи – что мол они идиоты и деревенщина, кретины и варвары, жалкая куча червей, из которых он самый лучший, и что все они умрут, если не подтянутся, и тому подобное.

– Ну прямо явились духи Лупуса и Цепиона! – с недоверием воскликнул Марий.

– Во всяком случае одним из тех, кого собрали в Тибуре слушать всю эту чушь, оказался друг Луция Декумия. Его имя Тит Тициний. Он отставной центурион-ветеран, которому ты выделил участок из своих земель в Этрурии после Верцелл. Он говорит, что оказал тебе однажды хорошую услугу.

– Да, я хорошо его помню, – сказал Марий, пытаясь улыбнуться и обильно проливая слезы и слюну.

Тут же появился в руках юного Цезаря «Мариев носовой платок», как он называл его, и слюна была тщательно вытерта.

– Он часто приезжал в Рим и останавливался у Луция Декумия, потому что ему нравится слушать новости о событиях на форуме. Но когда началась война, Тит Тициний записался обучающим центурионом. Долгое время он находился в Капуе, но в начале года был послан в помощь консулу Катону.

– Я полагаю, что Титу Тицинию и другим центурионам не удастся начать обучение, пока консул Катон занимается своей болтовней в Тибуре?

– Конечно. Но он включил их также в число слушателей. И именно по этой причине он попал в неприятное положение. Тит Тициний, слушая, как консул Катон оскорбляет всех и каждого, настолько разозлился, что нагнулся, подобрал большой ком земли и бросил его в консула Катона! А потом все начали забрасывать консула Катона комками земли! Он закончил свою речь, по колени закиданный землей, и с армией, находящейся на грани мятежа. – Мальчик перевел дух и добавил: – Заорал, завяз, заткнулся.

– Перестань играть словами и продолжай!

– Извини, Гай Марий.

– Ну?

– Катон консул остался цел и невредим, но счел, что его dignitas и auctoritas пострадали нестерпимо. И вместо того, чтобы предать инцидент забвению, он заковал Тита Тициния в цепи и отослал в Рим с письмом, в котором требует, чтобы сенат судил его за подстрекательство к мятежу. Он прибыл сегодня утром и сидит в Лаутумийской тюрьме.

Марий начал подниматься.

– Хорошо, это оправдывает наше решение выйти завтра утром, молодой Цезарь, – согласился он с беззаботным видом.

– Мы пойдем посмотреть, как там дела с Титом Тицинием?

– И зайдем в сенат, мальчик, – я во всяком случае собираюсь туда. Ты сможешь подождать в вестибюле.

Юный Цезарь подхватил Мария и машинально придвинулся, чтобы принять на себя вес его беспомощной левой стороны.

– Не надо этого делать, Гай Марий. Он предстанет перед плебейским собранием. Сенат не хочет им заниматься.

– Ты патриций, тебе нельзя находиться в комиции, когда там собирается плебс. И я в моем нынешнем состоянии этого тоже не могу. Поэтому мы найдем себе хорошее место на ступенях сената и будем наблюдать этот цирк оттуда, – сказал Марий. – О, мне это будет полезно. Цирк на форуме гораздо лучше всего, что могут выдумать эдилы, устраивая игры!

Если Гай Марий когда-либо сомневался в том, что он выплыл на волне народной любви, то эти опасения должны были бы полностью развеяться на следующее утро, когда он выбрался из своего дома, чтобы преодолеть крутой Серебрянический спуск, сойдя через Фонтинальские ворота на нижний конец форума. В правой руке у него была палка, а с левой стороны мальчик, Гай Юлий Цезарь, – и вскоре Гая Мария тесной толпой окружили мужчины и женщины со всей округи. Его приветствовали, многие плакали. При каждом его гротескном шаге, при выбрасывании вперед правой ноги и ужасном подволакивании левой, при повороте бедер толпа подбадривала его. Весть стала обгонять их, такая радостная, такая приподнятая:

«Гай Марий! Гай Марий!»

Когда он вступил на нижний форум, приветствия стали оглушительными. Пот стекал на его брови. Навалившись на молодого Цезаря так тяжело, как никогда раньше, хотя об этом не догадывался никто, кроме него и молодого Цезаря, Марий проковылял вокруг комиции по ее краю. Человек двадцать сенаторов кинулись, чтобы поднять его на подиум Гостилиевой курии, но он отстранил их и с ужасным усилием шаг за шагом проделал весь путь наверх. Ему принесли курульное кресло, и он опустился на него, не пользуясь ничьей помощью, кроме мальчика.

– Левая нога, – проговорил он, тяжело дыша.

Юный Цезарь сразу понял, опустился на колени и вытащил беспомощную конечность вперед, пока она не оказалась, как положено при классической позе, впереди правой, затем взял безжизненную левую руку и положил ее поперек коленей, спрятав неподвижно сжатые пальцы в складки тоги.

Гай Марий сидел теперь более величественно, чем любой царь, склонив голову в знак признательности за приветствия, в то время, как пот катился по его лицу и груди, работавшей, словно гигантские меха. Плебс был уже созван, но все до одного мужчины в Колодце комиции повернулись к ступеням сената и приветствовали его, после чего десять плебейских трибунов призвали всех прокричать в честь Мария троекратное «ура».

Мальчик стоял рядом с курульным креслом и смотрел вниз на толпу; он впервые переживал эту необычайную эйфорию, которую могут создавать люди, объединившись в таком количестве. Щекой он словно ощущал щекотание лести, потому что стоял так близко к ее источнику и понимал, что такое быть Первым человеком в Риме. И когда возгласы наконец затихли, его чуткое ухо уловило бормотание и шепот: «Кто этот очаровательный ребенок?»