Петр Романов. Второй шанс - Олеся Шеллина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот тут-то я и ощутил такое незнакомое мне чувство триумфа. На меня самого, к слову, внимания практически никто не обращал. Все внимание было приковано к Ивану Долгорукому, которого только самый последний первокурсник не похлопал по плечу, поздравляя с выстрелом года. Ванька периодически огрызался, но то чувство собственного превосходства, из-за которого так хотелось ему в глаз дать, пропало, словно и не было его вовсе. Только вот взгляд, который он бросал на меня, почему-то мне не понравился, слишком уж откровенная в нем ненависть проскальзывала, и, самое главное, я прекрасно понимал, что она вовсе не из-за дуэли в Ваньке поселилась. Интересно, в чем-дело-то? Надо бы разузнать потихоньку, потому что каким злобными и мстительными тварями могут быть Долгорукие, я, к сожалению, не понаслышке знаю.
Но вот прямо сейчас я понял то, про что мне говорил намедни Митька Карамзин: в школах закрытого типа что-то сохранить в тайне было невозможно и уже к середине завтрака о нашей феерической дуэли знала вся школа без малейшего исключения.
— Ну что же, поздравляю, — я обернулся и посмотрел на Долгова, подошедшего к моему столу совершенно неслышно, который в это время поздравлял меня совершенно серьезным образом. Наставник протянул руку, на которую я сначала посмотрел с некоторым недоумением, но потом память Петеньки дала подсказку, и я осторожно протянутую руку пожал. Какой интересный обычай, и сразу показывает отношение собеседника к тебе, все-таки в моем мире вот так трогать друг друга обнаженными частями тела, пусть это всего лишь руки, считалось неприличным.
— Почему он так сильно промахнулся? — я внимательно смотрел на наставника, отмечая, что лицо у него посерело и несло отпечаток огромной усталости. С чем или с кем он бился, чтобы довести себя до такого состояния? Собственно, я и не хотел задавать ему такой вопрос, ну откуда Долгов мог что-то знать, если его и близко к стадиону в момент выстрела года не было?
— Понятия не имею, — он устало протер лицо руками, совершенно не стесняясь того, что этот жест — проявление слабости, показывающий, что Долгов — это все же человек, а не механизм для убийства. — Долгорукий уже со второго курса вызывал по поводу и без всех, кто по какой-то причине вызвал его неудовольствие. И да, стреляет он отлично. Скорее всего его мысли были настолько погружены в мысли о нашей несравненной Изиде Петровне, что защита приняла это как сигнал к действию, то есть решила, что истинная цель — это она, а ты, ну, не знаю, ее секундант. Эта защита основана на психологическом настрое участников дуэли. Вот ты явно хотел его прибить, хотя, на чем основывается твоя неприязнь, лично мне не совсем понятно. Долгорукий тебя старше, его клан относится к десятку влиятельнейших, он клановый князь все-таки, особа, приближенная к императору. Вы нигде не могли пересечься даже теоретически, а вот нет, как-то пересеклись. Мне-то плевать, я в клановые разборки не лезу, мне и так неплохо живется. Но как наставник школы я обязан следить за порядком, а тут что-то я порядка не предвижу, и это меня напрягает. — Он снова протер лицо. — Также я отлично знаю, что ты мне не расскажешь про свои отношения с Долгоруким. Если только тебе удастся свое зелье приготовить, а я сумею у тебя немного утащить, — он усмехнулся. Веселые у меня наставники все-таки, куда там Остерману.
— Все-таки защита в какой-то степени несовершенна, — я усмехнулся. — Раз эмоции Долгорукого сумели на краткий миг перебить настройку.
— Абсолютной защиты нет, Петр, ее просто не существует, — Долгов покачал головой. — Любую при определенном умении можно взломать.
— Вы же меня научите? — я прямо смотрел на него, задавая этот вопрос.
— Не делай так, — Долгов поморщился. — Когда ты так смотришь, возникает ощущение, что ты не просишь, а требуешь, приказываешь и, что самое, поганое, появляется ощущение, что ты имеешь на это право. У меня даже с его величеством таких ощущений не возникает.
— Простите, — я быстро опустил глаза. Я не буду себя переделывать. Я итак каждый Божий день, которых все же немного прошло, ломаю себя, подстраиваясь под окружающий меня мир, вон и словечки мудреные, которые меня память Петькина толкает произносить уже запросто использую, скоро совсем как они разговаривать начну. Ведь чувствую недоумение собеседников, когда рот открываю. Но что я могу сделать, ежели слова сами с языка срываются?
— Не извиняйся, так еще хуже, начинаю чувствовать себя полным дерьмом и ничтожеством, — он покачал головой. — Конечно, научу, это, в конце концов, моя работа. Да, Кац сообщил, что задержится на пару недель, у него какое-то неотложное призрачное дело появилось. Вроде бы он узнал, что есть способ вас разделить, — и он очень осторожно дотронулся до своего виска тут же изобразив, что почесывает.
— Если мне обеспечат тело и возможность жить, а не существовать в зеркалах, то я только «за», обеими руками и ногами, — заорал Петр. — Кого для этого надо убить? Да мы с тобой и девственницу сумеем найти, будь то хоть сама Изида Петровна.
— Да не вопи ты, а то я стану «за» и без всех твоих условий. — Я даже в ухе поковырялся, настолько Петр меня оглушил своими воплями.
— Какой же ты нежный, твое величество, — язвительно парировал Петр. — Уж и голос на тебя в пылу великих потрясений повысить нельзя.
— При Каце и Сусанине меня так не назови, а то сам будешь объяснять, что ты имеешь ввиду, называя меня величеством, и что мы не планируем дворцовый переворот со сменой династии, — Долгов отошел от моего стола, за который тут же приземлились Карамзин, Наташка и Назарова.
— Я думал, что он никогда не уйдет, — Назарова покосилась в сторону отошедшего наставника.
— Петя, ты такой молодец, я так рада, что ты, наконец-то, становишься настоящим мужчиной. Дед будет тобой гордиться.
— Петька, я даже не знал, что ты так классно стреляешь. Если бы не чары, то от Долгорукого лишь длинный труп остался, прямо в сердце, бах,
