Стражи Хейвена - Саймон Грин

— Не возражаю идти замыкающим, — предложил Жареный.

— И этого я тебе не доверю, — сказал Ламент. — Кто знает, что ты можешь затеять у нас за спиной? Нет, ты пойдешь следующим, а замыкающим буду я. И если мне только покажется, что ты замышляешь предательство, я скину тебя вниз.

— О маловерные, — лицемерно посетовал Жареный. — Сколько цинизма в святом человеке.

И они начали восхождение по узкой лестнице, крепко прижимаясь правым плечом к стене, чтобы не сползать слишком близко к открытому краю. Ступени были вытесаны из цельного мрамора, бледного и безупречного. Они неприятно напоминали Хоку торчащие из стены зубы. Расстояние между ступеньками было как раз таким, чтобы напрягать и утомлять ноги, и принц тщательно выверял темп. Неизвестно, сколько привалов они смогут сделать. Группа медленно двигалась вдоль внутренней стены галереи, стараясь не слишком часто оглядываться на все увеличивающийся провал. Он притягивал глаза, почти физически отрывая их от стены. Хок твердо зафиксировал взгляд на ступеньках прямо перед глазами и рекомендовал остальным поступить так же.

Жареный шел один, держась на безопасном расстоянии от Сенешаля впереди и Ламента позади, ибо его пламя было слишком жарким, чтобы выносить его близость. Боль мучила его сильнее, когда он не имел возможности отвлекать себя разговорами. Время от времени ему приходилось останавливаться и обхватывать себя руками. Он оставлял черные, липкие следы на бледных ступенях. Ламент наблюдал за всем этим и тихо переживал. Не раз он обрекал злого человека гореть в аду за причиненные им страдания, но непосредственное лицезрение адских мук удручало. Даже после всего содеянного Жареным Ламент его все-таки чуточку жалел.

Они все карабкались и карабкались, словно ползущие по стене насекомые, и огромный сводчатый потолок постепенно выступал перед ними из мрака. Его покрывало огромное сплошное изображение голубого неба и облаков, почти невыносимо реальное.

Они остановились на первый настоящий привал. Осторожно уселись на ступени, прижавшись плечами к стене. Никто пока по-настоящему не выдохся, но уже чувствовалось напряжение в мышцах спины и ног. Путники старались не думать о том, сколько еще идти и что ждет их впереди, когда они доберутся до цели. Одно дело — проявлять героизм и уверенность в своих силах, стоя на твердом полу галереи, и совсем другое — сидя на узкой ступеньке над провалом, в который и заглядывать-то не хочется.

Хок позволил страху течь сквозь себя и наблюдал за процессом как бы со стороны, признавая существование человеческих слабостей, но не позволяя им овладеть собой. Он уже делал так прежде. Затем его посетила новая мысль, и он посмотрел на Жареного:

— Ты зачем звонил в колокол?

— Я не звонил.

— Кто-то делал это. Все в замке слышали.

— Здесь нет колокола, — сказал Жареный. — Только звук колокола. Это набат. Часть оригинальной конструкции Собора. Он предназначен для предупреждения окружающей местности о надвигающейся опасности. Я создал целую сигнальную систему — пока еще был святым дурнем. Она до сих пор работает, вопреки моей воле.

— Погоди, — не поняла Фишер. — Откуда берется звон, если нет колокола, чтобы его издавать?

— Магия, — объяснил Хок.

— У меня от нее уже голова болит. Что-то должно производить исходный звук, разве не так?

— Воспринимай сие, как гимнастику для ума, — посоветовал Сенешаль. — Наподобие хлопка одной ладонью. Классическая религиозная загадка без очевидного ответа.

— Именно, — поддержал Жареный, оглядываясь на Ламента. — Сколько ангелов могут танцевать на кончике иглы, святоша?

Ламент улыбнулся:

— Зависит от мелодии.

Жареный фыркнул, а потом ударил пылающей рукой по стене, словно пытаясь отвлечься от боли.

— Я многое вложил в этот Собор. По большей части все это забыто за столетия. Что он может? Что в нем содержится? Никто теперь не помнит тех невинных людей, которых силой заставили его строить. Забыты материалы, против воли реквизированные у хозяев. Кто назовет имена несчастных крестьян, согнанных с их земли, чтобы возвести Собор на наиболее подходящем месте.

— Очередная ложь, — бесстрастно отметил Ламент. — Все происходило совсем не так. Я читал старые отчеты в церковных библиотеках. Люди пускались в путешествие за много миль, только чтобы поучаствовать в таком грандиозном проекте. Никого не принуждали к этому. Все материалы поставлялись добровольно, для вящей славы Господней. Все знали, что из дурных начинаний не вырастет ничего хорошего. Собор должен был стать местом радости и прославления Бога, и ни малейшего пятна не должно было пасть на его создание.

Жареный рассмеялся:

— Ладно, может, я и преувеличил. Вами порой так легко манипулировать! Однако не следует верить всему прочитанному в церковных библиотеках. Историю всегда пишут победители.

— Сдерживай свою мелочную натуру, — сказал Ламент. — Мы пришли, наконец, все исправить, и ничто нас не остановит.

— Никогда так не говори, — предостерегла его Фишер. — Как раз когда становишься самоуверенным и дерзким, все вдруг идет наперекосяк и изо всех щелей лезет разная дрянь. Как правило, с очень большими зубами.

— Вы ничего не понимаете! — злобно бросил Жареный. — Вы здесь потому, что нужны Переходным Существам для открытия врат. Вы — просто пешки в большой игре.

— А зачем мы им? — деланно удивился Хок. — По-моему, ты говорил, что они скоро станут достаточно могущественными, чтобы вскрыть врата со своей стороны.

— Им не терпится. Они чуют, что их время, наконец, пришло.

Фишер поерзала, прикидывая меч на руке.

— Я была бы почти счастлива, если бы нам пришлось сражаться с чем-нибудь материальным. Это место изматывает, словно ногтями по душе скребут.

— То-то было бы облегчение, — согласился Хок. — Иметь перед собой нечто, по чему можно двинуть в ответ. Но, на мой взгляд, здешние опасности носят скорее духовный характер. Нам нужно сосредоточиться на том, кто мы есть и во что мы верим.

— А во что мы верим? — неторопливо спросила Фишер. — Я хочу сказать, после всего, что мы видели, через что мы прошли, сколькими разными людьми нам приходилось быть в разные времена, — во что нам осталось верить?

Хок взглянул на нее и улыбнулся:

— Мы верим друг в друга.

— Да, — улыбнулась в ответ Фишер. — Этого у нас не отнять.

— Их легендарная любовь, — произнес Сенешаль так тихо, что никто его не слышал.

Хок осторожно глянул вниз, на длинную вереницу пройденных ступеней, а затем вверх — на бесконечную цепь ступеней, которые еще предстояло одолеть, и припомнил другую лестницу. Это было много лет назад. Он был тогда гораздо моложе, нежеланный второй сын, решительно намеренный доказать, что и он чего-то стоит. Он забрался на Драконью гору, чтобы убить дракона в пещере у самой вершины. Он думал, что погибнет в битве с драконом, но уже само восхождение едва не уничтожило его. Подъем оказался невероятно тяжелым, погода, как назло, разбушевалась, и последнюю часть горы ему пришлось преодолевать на четвереньках по предательски качающимся скалам и живым осыпям. Он много раз мог повернуть, но не сделал этого. И когда, наконец, добрался до пещеры на самом верху, то обрел друга-дракона… и любовь в лице его пленницы, принцессы Джулии.