Стражи Хейвена - Саймон Грин

— Это неподходящее место для обещаний, — покачал головой Сенешаль. — Мы понимаем далеко не все из того, что здесь творится.

— Верно, — согласилась Фишер. — Давайте только убедимся, что не выполняем за кого-то грязную работу. — Она окинула Собор нехорошим взглядом. — Мне очень не нравится это место. В своем роде здесь даже мрачнее, чем в Черном Лесу.

— Жареный упомянул чародея по имени Магус, — сказал Сенешаль. — Вам не кажется…

— Прошли сотни лет, — сказал Хок. — Как это может быть тот же самый человек? Даже чародеи не живут так долго. Кроме того, я не заметил ничего, чтобы указывало на такой уровень могущества Магуса.

Жареный резко обернулся к ним.

— Магус еще жив? Мне следовало знать, что он по-прежнему здесь. Все так же плетет интриги, заставляя всех служить его целям… Нам нужно идти. Немедленно. Пока он не пришел сюда за вами.

— Ты боишься его, — сказал Хок. — Почему? Ты же мертв. Что еще он может тебе сделать?

— Он может послать меня обратно в ад, — ответил Жареный. — В конце концов, именно он вызвал меня оттуда. — Он обхватил себя пылающими руками, словно боясь развалиться на части, и сердито уставился на Ламента. — Почему вас здесь так мало? Я ожидал больше народу. Почему королева не явилась? Это же ее замок, ее королевство. Ее долг находиться здесь. Или она слишком напугана?

Ламент впервые улыбнулся:

— Окажись Фелиция здесь, она бы просто прикурила от тебя сигарету. Ей нет нужды присутствовать здесь. Мы представляем ее.

Фишер вдруг хихикнула, и все посмотрели на нее. Она, как бы оправдываясь, пожала плечами:

— Я просто прикидывала: что было бы, если бы мы привели сюда Владычицу Озера. Загасила бы она эту живую свечку?

Последовала пауза.

— Твое чувство юмора, Изабель, выбирает самые странные моменты для проявления, — заметил Хок.

— Владычица показалась? — переспросил Жареный. — Вот оно! Мы отправляемся прямо сейчас.

— Погоди, — прервала Фишер. — Ламент, ты вроде бы Гнев Божий. Разве ты никак не можешь помочь запертым здесь душам?

— Я тоже об этом думал, — вставил Сенешаль.

— Моя сила изрядно уменьшилась, — признался Джерико. — В этом царстве лжи и обмана я больше не слышу голос моего Бога. А без божественного руководства я располагаю только моими собственными умом и опытом.

— Тебе в самый раз потолковать об обманах, Ламент, — сказал Жареный. — Ты лгал себе много лет. Никакого гласа Божьего в тебе никогда не было. Ты всегда слышал только собственный голос, голос той части тебя, откуда исходит магия. Твоя магия, твоя сила — не Божья. Не было в тебе Божьей силы — никогда. Ты всего лишь колдун с манией величия. Бога нет, Ламент. Думаешь, твой добрый Бог позволил бы существовать пыточной камере вроде ада? Есть только мрак и то, что ждет в сердцевине мрака. Свет лишь преходящее явление.

— Лжец, — отозвался Ламент. — Ад построен на лжи, а ты — его часть. Все твои слова подозрительны.

— Зачем лгать, если от правды гораздо больше вреда? — вопросил Жареный.

Он расхохотался в лицо Ламенту, и Пешеход ударил его посеребренным концом посоха. Он вложил в удар всю силу, но в последний момент посох дернулся в сторону не в состоянии коснуться Жареного. Ламент потерял равновесие и вынужден был быстро отступить, чтобы не попасть в огонь. Он, казалось, забыл о своей неуязвимости. Однако Джерико быстро пришел в себя и начал громким дрожащим голосом читать молитву об изгнании беса, пока его слова не потонули в хохоте Жареного.

Ламент умолк на полуфразе. Спутники впервые увидели его смущенным и неуверенным. И немного испуганным.

— Я здесь, потому что мне велено быть здесь — властью гораздо большей, чем твоя, колдун, — ухмылялся Жареный. — Вся твоя жизнь была ложью, Ламент. Ты всего-навсего мелкий маг, чьи силы дремали до зрелого возраста, когда их, наконец, пробудила травма, нанесенная тебе гибелью твоих товарищей-монахов в Долгой ночи. Ты боялся своей подавляемой магии, поэтому нашел, на кого переложить вину. Все сделанное тобой результат религиозной мании, сфокусированной через твое собственное колдовство. — Жареный снова заржал, когда Ламент закричал в бессловесной ярости. — Все ужасные вещи, которые ты делал во имя Господа! Поражал грешников насмерть своей священной яростью! Мы в аду знаем о ярости все, Ламент. Разве тебе никто никогда не говорил, что ярость — грех? Даже святая ярость. А убийство — всегда убийство. Каждый день, Джерико, с тех самых пор, как ты начал свое фальшивое дело, ты обрекал себя на вечные муки во имя своего Бога. Как тебе обрадуются в аду! Для лжепророков в преисподней уготован особенно жаркий угол.

— Ложь, — бормотал Ламент. — Это не может быть правдой. Не может…

— Довольно! — резко вмешался Хок. — Приведи мне хоть одну убедительную причину, почему мы должны с тобой идти, убийца. Ты явно не о нашем благополучии печешься.

— Ответ на все ваши вопросы и решение всех ваших проблем лежат по ту сторону врат, — ответил Жареный. — Вы рискуете своей жизнью и своими душами, но если каким-то чудом вы пройдете через врата и вернетесь, то сможете исправить все, что неладно в Лесном королевстве. Все.

— Как это возможно? — спросил Хок.

— Я же говорил вам. Там власть. Власть изменить все к лучшему. Или к худшему, если вы проиграете.

— И ты поведешь нас к этим вратам? Даже при том, что тебя посадили сюда специально, чтобы помешать нам в этом?

— Я пробыл здесь очень долго. И связывающие меня заклятия уже не так сильны, как вначале. Я отведу вас на самый верх Собора, к находящимся там вратам. До самого верха, или до самого низа, как вам будет угодно.

— До самого низа, — тихо повторил Ламент, глаза у него разъехались в стороны. — Чтобы увидеть нечто ужасное, распластавшееся на своем кошмарном троне.

— Да знаем, — отмахнулся Хок. — Князь демонов тоже производил сильное впечатление, но мы же пнули его под зад коленом! И это не врата в ад, забыл? Они ведут в Грeзу. Чем бы она ни была, она — не ад.

— Ад, как и религия, принимает разные обличья, — сказал Ламент. И отвернулся, чтобы они не видели его лица.

— Почему так важно, чтобы мы прошли через эти врата? — спросил, помолчав, Сенешаль.

— Силы пришли в движение, — ответил Жареный. — Беспредельная мощь давит на другую сторону врат. Они хотят освободиться и надеются использовать вас. И если вы проиграете, я, по крайней мере, увижу ваше падение и страдание. По ту сторону врат или по эту.

— И это — все, что тебе осталось? — поморщилась Фишер. — Злоба и мстительность?

— Проклятые должны сами искать себе утешение.