Стражи Хейвена - Саймон Грин

Гигантские размеры здания завораживали. Исследователи находились в центральном нефе — огромном открытом пространстве, окаймленном мраморными стенами абсолютной белизны, которые взмывали вверх на сотни футов, прежде чем затеряться в туманной синеве, недоступной человеческому глазу. Это место выглядело бы безмятежным, исполненным духовности, если бы не густые потеки темно-красной крови, бесконечно сбегавшие по мраморным стенам. Кровь собиралась в большие лужи на полу, медленно расползаясь вокруг долгих рядов темных дубовых скамей.

Все здание воняло. Словно бойня.

— Откуда, черт подери, столько кровищи? — негромко осведомилась Фишер.

— Уточняю вопрос, — так же тихо добавил Хок. — Из кого или из чего она вытекает?

Кровь заливала весь пол, но глубина ее нигде не превышала дюйма, несмотря на бесконечный багрово-алый водопад, льющийся со стен.

Фишер осторожно подобралась к ближайшей скамье, чтобы рассмотреть ее. Крепкое дерево оставалось чистым, но вышитые подушечки для коленей пропитались кровью. На деревянном сиденье лежал одинокий молитвенник, его кожаную обложку покрывали ржавые пятна. Фишер взяла его и раскрыла наугад. Текст, написанный от руки чистым каллиграфическим почерком, состоял из одной фразы: «Мы все горим», повторяемой снова и снова. Принцесса пролистала страницы, но везде было то же самое: «Мы все горим».

— Богохульство, — определил Ламент, и Фишер от испуга подскочила.

Он подошел неслышно и заглянул ей через плечо. Божий человек протянул руку за молитвенником, и Фишер была только рада отдать книжечку. Принцесса энергично вытерла руки о штаны, словно они могли запачкаться. Ламент открыл молитвенник и издал короткий возглас удивления. Рукописный текст теперь гласил:

«Добро пожаловать, Джерико Ламент. Мы ждали тебя». Это повторялось снова и снова.

— Интересно, — спокойно произнес Ламент.

— Это все, что ты можешь сказать? — поразилась Фишер. — Книжка пролежала запечатанной несколько столетий — и знает твое имя?

— Кто бы ни подстроил этот маленький трюк при входе, они не знают всего. Они не знают моего настоящего имени. Я ведь принял имя «Ламент», только став Пешеходом.

— Но теперь «Джерико Ламент» твое настоящее имя, — произнес далекий скрипучий голос. Твое старое «я» мертво. Ты убил его и стал тем, кто ты есть. «Ламент» — это все, чем ты теперь будешь, Пешеход.

Все мгновенно обернулись, но в огромной галерее никого не было. Фишер и Джерико отошли от скамей, чтобы присоединиться к остальным, оставив молитвенник на прежнем месте. У Хока в руке уже был топор, и они с женой встали спина к спине, готовые отразить любую беду. Сенешаль пытался смотреть во все стороны одновременно. Ламент оперся на свой посох и задумчиво нахмурился.

— Похоже, мы тут не одни, — произнес он как бы, между прочим.

— Ну да, — отозвался Сенешаль. — Удивил. Разумеется, мы тут, черт побери, не одни! Будь Собор необитаем, нам не пришлось бы сюда тащиться! Нет, здесь кто-то есть. Я их чувствую. А вы разве нет?

— Здесь умерло много людей, — сказал Ламент. — Кровавая жертва.

— Тогда почему кровь течет до сих пор? — спросил Хок.

— Хороший вопрос, — откликнулся Пешеход.

Сказать ему больше было нечего. Все озирались, напряженно ожидая нападения, которое так и не последовало. На каждой стене мерцали дивные мозаики, изумляли прекрасные резьба и гобелены, изуродованные и перепачканные бегущей кровью. Одинокая кафедра проповедника имела такой вид, будто на ней зарезали что-то очень большое. Повсюду стояли изящные статуи, изображающие различные добродетели. Но у всех отсутствовали головы. Воздух был спертый и очень жаркий, все вспотели. Окон не наблюдалось, от умопомрачительного железного смрада свежепролитой крови деваться было некуда. Хок несколько раз сплюнул, но вкус все равно оставался во рту. Здесь царила гнетущая атмосфера ужаса, которая давила душу, словно слишком тяжелое для смертных бремя.

— Как будто мы снова в Черном лесу, — проговорила спустя некоторое время Фишер. — Он вцепляется в душу и прижимает тебя к земле. Он жмет и жмет… Пока не почувствуешь себя грязным, снаружи и изнутри.

— Да, — отозвался Хок. — Помню.

— А я и не знал, что вы прошли через Черный лес, — заметил Ламент.

— Ну, да, ты же не все знаешь, — отмахнулся Хок. — Это было давно. Суть в том, что нам нельзя оставаться здесь слишком долго. Даже тебе, Пешеход. Если это место сродни Черному лесу, оно сожрет наши души.

— Что-то надвигается! — воскликнул Сенешаль.

Вокруг них материализовались мертвецы, словно пятнающие воздух мутные тени. Длинные ряды мужчин, женщин и детей, вместо глаз и губ — темные ямы, с ног медленно стекает кровь. Они были абсолютно, нечеловечески неподвижны, и на четыре живые души со всех сторон накатили волны боли, утрат, ужаса. Они закричали — все, даже Ламент. Боль была невыносима, утраты страшны, ужас — невообразим. Это ни шло ни в какое сравнение с ворчливым, но безвредным привидением, которое Хок и Фишер обнаружили в Хейвене. Перед ними страдали духи убитых, тени несчастных людей, вырванных из жизни до времени и обреченных оставаться в месте своей гибели. Там, где их так жестоко лишили любви и надежды. В ловушке между реальным миром и грядущим, запертые в бесконечном миге отчаяния.

— Боже мой, — пролепетал Хок.

— О господи, о господи, — причитал Сенешаль. — Сколько их здесь?

— Сотни, — ответил Ламент. — И они пробыли здесь очень долго.

— Бедняги, — повторяла Фишер. — Бедняги.

По темной толпе прошла медленная волна ряби, и в сознании живых зазвучал беззвучный голос: «Освободите нас. Освободите нас».

— Разве ты ничего не можешь поделать? — требовательно спросил Сенешаль у Пешехода. — Ты же Гнев Божий, мститель за обиды. Если что и заслуживает отмщения, так именно это. Здесь же дети! Сделай что-нибудь, черт тебя дери!

— Я не могу вернуть жизнь мертвым, — отозвался Ламент. — На это был способен только один человек, а я не он. Все, что мне доступно, — это освободить их из этого места и отослать к вечному упокоению. С местью придется подождать, пока мы не найдем их убийцу.

Он потянулся за своей святой силой и не нашел ее. Сила, которую он в прошлом так легко призывал, воплощение Господней воли в мире людей, больше не принадлежала ему. Он звал голос, который жил внутри него, но ответа не получал.

— Ну? — спросил Хок. — Чего ты ждешь?

— Я умалился по сравнению с тем, чем я был, — медленно произнес Ламент. — Я — Гнев Божий в мире людей, а мы, сдается мне, уже не в мире людей. Мы в каком-то ином месте.