Остров Немого - Гвидо Згардоли

– Вот так вместо года ты и остался здесь навсегда?

– Да.

– А если бы ты не встретил свою жену?

– Ты ведь отлично знаешь, что это глупый вопрос.

Бундэвик улыбнулся.

– Но я бы, наверное, всё равно остался. Управление судоходства до сих пор не разрешает женщине работать смотрителем маяка. Так что после смерти моего дяди Сунниву попросили бы покинуть остров. Вместе со стариком Арне.

– Дедушкой Арне?

– Да. Он умер больше двадцати лет назад. Ему было девяносто, и почти полжизни он ходил только с палкой либо сидел неподвижно, вглядываясь в одну точку.

Сверре больше ничего не рассказал об Арне Бьёрнебу. Ему вообще не нравилось разговаривать о нем. Он отлично помнил время, когда только поселился на острове, еще при жизни деда. Ему хотелось быть полезным, помогать и заботиться, но не потому только, что это необходимо, а скорее из-за юношеских амбиций, которые переполняли его и Элизу. Но жизнь со стариком-инвалидом оказалась трудной, и Сверре всё чаще задумывался, как же Суннива так долго справлялась одна. Деда нужно было кормить, одевать, купать, исполнять его прихоти и выносить его приступы гордости, когда у него вспыхивали глаза (единственное, что оставалось в нем подлинно живым) и он возмущался, что с ним обращаются как с ребенком, хотя прекрасно осознавал в эти моменты, что в самом деле стал беспомощен, как дитя. Всё это было невыразимо тяжело. И когда смерть забрала старика, Сверре воспринял это как мучительное облегчение. Он помнил всё – до мельчайших подробностей, но не хотел делиться такими воспоминаниями.

– А твоя жена, – спросил Бундэвик, – она легко согласилась переехать на остров?

– У нее не было другого выбора.

– Всё же ей пришлось оставить работу учителя!

– Она закончила учебный год, а потом попросила найти ей замену. Но она никогда не переставала учить.

– Как это?

– Позже она учила наших детей – Агнес, Мортена и Хедду. А сейчас пришла очередь внуков – Карин и Сюннёве. Класс, скажем, небольшой, но зато они могут похвастаться собственным учителем! Целые деревни только мечтают о таком!

– Тебе повезло, – согласился Бундэвик.

– И не только в этом, – уточнил Сверре. – Ну что, видишь теперь?

– Ты создал идеальный маленький мир, – сказал Бундэвик, и Сверре уловил в словах друга некоторый сарказм.

– Не бывает ничего идеального. Ты работаешь в газете, следишь за жизнью и прекрасно это знаешь. Я ничего не создавал. То, что вокруг меня, – наш общий труд: мой и моих родных.

Бундэвик снисходительно кивнул. Он не собирался вступать в бесплодную дискуссию. Им обоим было под пятьдесят, каждый жил со своим прошлым.

– Твоя сестра тоже, кажется, учительница, – произнес он, меняя тему. – Я что-то плохо помню.

– Всё ты правильно помнишь. Она работала учительницей.

– А потом вышла замуж?

– Она была замужем, да. Но я не об этом. Дело в том, что она умерла.

– Прости, друг.

Бундэвик не спросил, что произошло. О смерти Суннивы он тоже не пытался узнать – Сверре ответил, что знание причины не вернет ее к жизни. Поэтому Нильс не задавал вопросов.

А Сверре больше ничего не сказал.

6

«Кем была Суннива Бьёрнебу?» – записал на первой странице блокнота Нильс Бундэвик.

– Доброй женщиной, – ответил на этот вопрос Сверре. – Так о ней отзывалась Элиза.

Нильс кивнул, размышляя над этим утверждением.

– Я представляю ее простой, может, несколько грубоватой – не знаю даже, какое слово подобрать. Она ведь с детства привыкла работать на маяке. Всю жизнь в заботах. И всё же Суннива смогла написать шедевр. Тут речь не столько о литературных достоинствах – хотя и без них не обошлось, – скорее о теме, которую Суннива не побоялась затронуть. И о важности этого высказывания в борьбе за права женщин. В рассказе речь шла о семейной паре. Муж подавлял жену, полностью лишил свободы. Героиня добивалась развода, не боясь, что он сделает ее изгоем в глазах общества.

– Я знаю эту историю.

– Тогда ты и сам видишь, это сильный и смелый текст. Суннива опередила время, как Камилла Коллетт, – заявил он.

Сверре улыбнулся. Он обрабатывал кусок дерева стамеской, а на коленях держал маленькую Сюннёве – девочке было невероятно интересно наблюдать за работой деда. Сколько раз они с Элизой обсуждали творчество Камиллы Коллетт, стихи Осмунна Винье, романы Юнаса Ли и Бьёрнсона, драмы Ибсена![5] В те летние дни, когда Элиза гостила на острове, она становилась мостиком между Сверре и той единственной, прекрасной частью большого мира, по которой он скучал здесь, – культурой. Сверре почувствовал, как что-то дрогнуло и закололо в груди. Он не стал дальше перебирать воспоминания и тревожить прошлое.

– Ну и конечно, определенная часть нашей так называемой интеллигенции на протяжении многих лет не пропускала в печать рассказ твоей кузины. А написан он был, как я понимаю, в 1888 году, – сказал Бундэвик.

– Всё верно.

– Тему Суннива выбрала слишком смелую и неудобную. И журнал, опубликовавший ее рассказ, тоже проявил определенную отвагу. Но сейчас – к счастью, и, надеюсь, ты разделяешь мою позицию, – мы живем в другое время. Женщины могут открыто высказывать свои идеи, а вскоре они получат право голоса! Наконец-то! Их права признали, женский труд оплачивается, а мужья больше не могут называть себя хозяевами своих жен. И в этом есть и заслуга Суннивы Бьёрнебу.

Сверре спустил девочку с колен и вручил ей маяк, который только что вырезал из дерева. Восторженный взгляд ребенка был для Сверре наградой.

– Ступай. – Он погладил малышку по голове и подождал, пока она уйдет. – Ты говоришь, мы живем в