После бури - Фредрик Бакман

Петер неуверенно кашлянул.

– Может, попросишь кого-нибудь, кто был ближе к Рамоне?

– А кто ей был ближе, черт побери?

Петер онемел, словно получил под дых. Он не сказал «нет», он вообще ничего не сказал, и они молча двинулись в сторону «Шкуры». По дороге Петер отправил сообщение Мире, что задержится еще на пару часов, и в ответ получил «ОК». Он потеребил в руках телефон еще пару минут, но ничего не добавил.

Казалось, при ведении бухгалтерии Рамона использовала специальный шифр, чтобы спрятать концы, ведущие к сундуку с сокровищами, который пираты зарыли в секретном месте, хотя в действительности ключом к шифру были невыплаченные налоги и отсутствие налоговых деклараций. Распутывая этот клубок, Петер долго сидел на телефоне и сам себе удивлялся: как приятно снова быть у руля! На мгновение ему показалось, что он опять стал спортивным директором, и он заподозрил, что Рамона умерла нарочно, чтобы его подколоть.

– Видал? Твоя фотка висит на самом видном месте, мистер Отличник! – сказал Теему, ткнув пальцем в стену, где висели старые фотографии бьорнстадских хоккеистов.

Петер никогда не любил этот снимок, в том сезоне они почти стали лучшей командой в стране. Почти. Снимок напоминал ему, что он так и не оправдал ожиданий. «Однажды ты тоже будешь одним из тех, кто жил когда-то давно», – подумал он и рассеянно спросил:

– Как ты меня назвал?

Теему усмехнулся.

– Это не я, это мужики тебя так прозвали, потому что Рамона всегда трындела, как у тебя все хорошо получается. Из-за тебя мы погрязли в несбыточных мечтах, черт побери, как же она нас достала, ты, мол, проделал большой путь и стал лучшим!

Петер покраснел как рак, до самой шеи. Никогда в жизни он не слышал такого нелепого прозвища.

– Почти, – пробормотал он.

И как-то сразу сник, так что Теему не стал продолжать. Он отыскал фотографию, висевшую где-то на отшибе, снял ее со стены и осторожно положил на барную стойку. На ней были смеющиеся Рамона и Видар. Петер посмотрел на нее и промолчал.

Несколько часов они наводили порядок и разбирали бумаги, и когда наконец заговорили, речь шла исключительно о хоккее. Была осень, в Бьорнстаде наступал новый хоккейный сезон с новыми возможностями. Можно будет забыть все, что было, и снова надеяться. И мечтать о несбыточном.

Теему пошел в туалет, оставив телефон на барной стойке. Телефон завибрировал от нового сообщения, но Петер не обратил на этого никакого внимания, даже после того, как на телефон пришло еще сообщений десять. По городу успели поползти слухи, люди принялись судачить, но Петеру никто не звонил. Он не знал, к какому решению пришли политики на встрече у Фрака. Не знал, что всякий раз, одновременно с мобильником Теему, который от каждого сообщения прыгал на пару сантиметров вперед, двигался и весь город. В неверном направлении.

26

Слухи

В коридоре больницы Хеда стояли акушерка и пожарный. От усталости у Ханны кружилась голова, а у Йонни подгибались ноги. Каждый делал, что мог, чтобы облегчить жизнь другому, но получалось неважно. На следующий день после бури Йонни не покладая рук работал в лесу, а Ханна не покладая рук занималась всем остальным. Врачи и медсестры, жившие в Бьорнстаде, не могли выйти на работу, потому что дорога была завалена деревьями, поэтому на Ханну и ее коллег из Хеда свалилась двойная нагрузка, но кто-то при этом должен был оставаться дома с детьми, и здесь уравнение не сходилось: Ханна не могла пойти домой, пока дороги не будут расчищены, но и Йонни не мог пойти домой, потому что дороги расчищал он. Эта ситуация исчерпывающе описывала их отношение – друг к другу и к своему городу. Однажды Ханна слышала, как по телевизору выступал семейный эксперт. В браке главное, сказал он, иметь общие цели и смотреть в одну сторону. С тех пор Ханна часто думала о том, что, когда двое все время смотрят в одну сторону, они перестают видеть друг друга.

– И что мне теперь делать? – спросил Йонни, потный и грязный.

Ханна лишь вздохнула в ответ. Йонни вышел на работу утром, как только стих ветер, но вечером он предложил свою помощь отцу другого пожарного, которому нужно было расчистить от упавших деревьев поле, а также парикмахеру из Хеда, которому нужно было поменять стекло в большом окне. Глаза у Йонни горели, он считал, что должен и может спасти весь мир. Ханна терпеть не могла возвращать Йонни в реальность, но кроме нее сделать это было некому. Остальные считали его Суперменом.

– Может, передохнешь? Съезди на часик домой – пусть дети убедятся, что ты еще жив. И хватит думать, что ты все можешь! – сказала Ханна, помятая, измотанная и мечтавшая только о горячей ванне, бокале вина и поспать часиков шестнадцать.

Последнее было бы совсем не лишним и для Йонни; от Ханны это не скрылось, она знала, что он сегодня работал бензопилой вдвое больше всех остальных, чтобы наверстать упущенное. Ему пришлось сидеть дома, пока Ханна ездила по лесу вместе с этой чокнутой восемнадцатилетней Аной, подростком, и принимала роды в машине, а в это время другие пожарные уже были в городе и помогали людям ликвидировать последствия бури. На шефа пожарных, Бенгта, свалилось дерево и сломало ему ногу. Все пожарные сейчас были в больнице, о чем красноречиво свидетельствовал дружный мужской смех, каждые десять секунд доносившийся из палаты Бенгта. Бенгт пользовался всеобщей любовью, охотно шутил и редко ругался. Он был на двадцать лет старше Йонни и когда-то принимал его на работу. Это было в те времена, когда пожарные еще могли сами набирать команду, не то что теперь, – перед тем как устроиться в штат, нужно пройти сложный бюрократический квест, ворчал Йонни, а все из-за «чертовой новой этики: плохих пожарных в команде должно быть не меньше, чем хороших, нельзя же ущемлять их права». В его молодости пожарных вербовали прямо в хоккейном клубе, потому что товарищи по команде, которые были с тобой в раздевалке полжизни, могли поручиться за то, что ты парень надежный. На пожарного можно выучиться, а вот надежными парнями рождаются. Бенгт это знал, и теперь Йонни казалось, что он предал своего шефа. Прошлой ночью ему следовало быть вместе с ними. Все упавшие деревья он принимал на свой счет. Все ноги были сломаны по его вине.

– Я должен был быть там, я… – возбужденно начал Йонни.

– Да толку-то! – рявкнула Ханна.

Нет ничего хуже, чем упрекнуть