Игрушки 2 - Артём Рыбаков

— Интересное наблюдение, — задумчиво произнёс Судоплатов. — Что ещё?

— В контактировавшей группе был ещё военврач. По сообщению Зайцева, он серьёзно помог подполью, оказав медицинскую помощь трём членам подпольной группы. Резидент считает, что военврач, — он заглянул в свои записи, — Кураев — еврей.

— А вот это — уже серьёзно… — сказал Эйтингон. — Я с трудом могу представить еврея, работающего на гестапо. А на чём резидент основывает своё утверждение?

Маклярский снова заглянул в бумаги:

— Зайцев прилагает записи бесед… Это, конечно, не стенограмма, но некоторые характерные словечки и обороты упомянуты.

Судоплатов кивнул:

— А по вашей линии, что, Наум Исаакович?

Заместитель Судоплатова откашлялся:

— Запрос в кадры пока ничего не дал. Фигурантов из отряда установили. Там всё чисто, если не считать того, что этот Трошин — был разжалован за дискредитацию в тридцать девятом. Комиссар отряда — бывший второй секретарь одного из подмосковных райкомов. Наш сотрудник туда съездил, побеседовал с товарищами. Все как один характеризуют Белобородько положительно.

— А подтверждения их донесениям?

— Тоже всё чисто. Конечно, передача позывных другой рации — это сам по себе ход нетривиальный, но если воспринимать его как попытку запутать следы, то решение это, именно в силу необычности, правильное…

— Это мы обсудим чуть позже… — перебил Эйтингона начальник отдела. — А пока, как я понимаю, по личностям основных фигурантов ничего не выяснили?

— Так точно.

— Хреново! — Судоплатов припечатал ладонью папку, лежавшую перед ним. — Нарком с меня не слезает — подай ему этих людей! — он перевёл дыхание и продолжил уже спокойнее: — У меня вот что в голове не укладывается, товарищи… Как по вашему мнению, группа профессионально работает?

— Да, — ответил Маклярский.

— Не подлежит сомнению, — согласился Этингон.

— Информацией о нашей организации они обладают?

Оба подчинённых кивнули в знак согласия.

— На связь с нами вышли, и поддерживают её. Информация от них подтверждается, действия — тоже. Но кто это, мы за месяц так и не выяснили. Мистика какая-то! Получается, что, если они не немцы и не работают на Германию, то конспирируются и от немцев, и от нас. Британцы? Американцы?

— Не похоже, Павел Анатольевич, почерк не тот, да и какой резон для закордонников всё это делать? Хотя меня смутил псевдоним командира группы.

— Да, я, когда его узнал, тоже занервничал. Но вы же хорошо знали Скоблина.[47] Да и я с ним встречался. Потому и отмёл этот вариант. Не стал бы «наш» Фермер этим заниматься. Он авантюрист был, а не диверсант. Да и вы Наум Исаакович судьбу генерала на месте выясняли.

— Да, вы правы. Если только кто-то весьма информированный о наших делах не решил сыграть в рокировку.

— Но если степень информированности такова, как нам кажется, зачем им было на меня выходить? Так что давайте будем думать вместе. Сегодня жду вас к десяти вечера с готовыми гипотезами — будем мозаику складывать.

Барановичи. Штаб группы армий «Центр». 05.08.1941. 17:24.

— То есть вы, господин оберст-лейтенант, считаете, что войсковая операция нецелесообразна? — в голосе маленького человека со знаками различия бригадефюрера сквозило раздражение.

— Да, господин генерал. Мы, понимаем, что потеря целого подразделения СС — это проблема, но действия красных бандитов на коммуникациях и так чрезмерно усложнили доставку подкреплений передовым частям, сражающимся под Смоленском. Так что сейчас каждый солдат на счету, — голос оперативного офицера четвёртой армии тоже был раздражённым. Ну ещё бы, этот эсэсовец потерял жалкую роту, и теперь устроил скандал, требуя от армейцев силы для проведения акций возмездия. А ведь ещё месяц назад при подсчёте потребного наряда сил и средств армия уже отказалась от прочёсывания этих проклятых лесов. — К тому же, если мне память не изменяет, охрану оперативных тылов взяла на себя СД.

— То есть вы мне отказываете? — с угрозой в голосе спросил эсэсовец.

— Я не отказываю, — ссориться с протеже самого Гиммлера оберст-лейтенанту не хотелось. — Я просто не имею возможности выделить необходимые силы. По нашим оценкам, для качественного прочёсывания этого массива необходимо, как минимум четыре полка, а лишней дивизии у меня не завалялось. Но, господин генерал, через неделю прибывают две охранные бригады, так что мы не отменяем операцию, а просто переносим. К тому же, насколько мне известно, Служба Безопасности уже планирует акции в районе Минска и, соответственно, собирает информацию. А это — залог успешного применения «большой дубинки».

Глава 12

Разбудил меня запах, точнее — вонь. Давно немытые тела, моча, «аромат» гниющего мяса! Странно, что я не проснулся раньше…

Я попробовал встать, но тело не слушалось. Такое ощущение, что я отлежал все конечности и спину с головой в придачу. «Что за чёрт?!» Стиснув зубы, я всё-таки приподнялся на локтях. Руки дрожали, но держали.

Вокруг царил полумрак, и только откуда-то сбоку пробивались лучи электрического света. И мёртвая тишина вокруг. Буквально ни звука!

Внезапно в губы мне ткнулся холодный металл.

«Что это?» — скосив глаза, я увидел чью-то руку, держащую мятую жестяную кружку.

«Где я? Что такое?»

Наконец в поле зрения появилось лицо доброхота. Сухощавый мужик с измождённым лицом, изуродованным длинным шрамом на левой щеке. Одет он был, насколько я смог разглядеть в полумраке, в грязную, кое-где порванную гимнастёрку без знаков различия. Губы моего визави шевелились, но слов я не слышал.

Прохладная вода плеснула через край кружки на мои губы. «Ох, хорошо-то как!» — пришла мысль. Я приоткрыл рот пошире, наслаждаясь живительной прохладой.

Напившись, я благодарно кивнул мужчине. Вода, казалось, придала мне силы, так что я смог приподняться.

«Так, судя по всему — сейчас ночь… Вон фонари какие-то светят… и лежу я… под каким-то навесом. Вокруг — люди. Много людей… Где же это я?»

Тут меня скрутило от режущей боли в животе. Застонав, я повалился назад. Мужчина смочил свою руку водой и обтёр мне лицо.

«Уф, вроде отпустило…» Я снова приподнялся на локтях. Спустя минуту или, может быть, больше мне удалось сесть. Мужчина опустился на корточки напротив меня и, судя по шевелящимся губам, снова что-то спросил. Я отрицательно мотнул головой. «Ёёёё!» — в голове будто граната взорвалась. Однако я не упал, а, скривив рожу, показал пальцем правой руки себе на ухо. Мужчина сокрушённо покачал головой и, встав, ушёл. Я осторожно повернул голову налево. «Ох, твою… За ногу!» — это всё, что родилось у меня в голове, когда я увидел, что метрах в десяти-пятнадцати навес заканчивается и там, в свете прожектора зловеще поблёскивают нитки колючей проволоки!

Глаза мои уже привыкли к полумраку, и я разглядел, что вокруг меня вповалку спят десятки, нет — сотни людей в военной форме. Человек же, принёсший мне воду склонился над кем-то, лежащим на земле метрах в пяти от меня.

— Эй, товарищ! — попробовал я позвать его, но из моего горла вырвалось какое-то невнятное клекотание.

Звуки эти, однако, привлекли его внимание, и он повернулся ко мне, правда, повёл себя довольно странно — замахал рукой, показывая, чтобы я снова лёг.

Я снова опустился на землю. «Что случилось? Что это за место? Почему я ничего не помню?» — роились у меня в голове заполошные мысли.

Не поднимаясь, я попробовал рассмотреть себя в слабых отсветах прожектора.

«Так, судя по рукавам — на мне гимнастёрка…» Я ощупал воротник. Ни петлиц, ни знаков различия не было. Аккуратно согнув ногу, я оглядел её. Сапог, равно как и ботинок на мне не было, а галифе были изорваны во многих местах.

«Ну что, проверка всех систем? Зовут меня Антон, фамилия — Окунев. Родился я в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем… Мы поехали в Белоруссию на игру, а попали на войну… Тьфу! Какой-то идиотский рэп получается!» Минут за пятнадцать я вспомнил практически всё. Кроме главного — как я очутился в этом лагере. Правда, оценив своё физическое состояние, я понял, что, скорее всего, меня контузило. Или кто-то сильный, но недобрый отоварил меня пыльным мешком. Почему мешком? Потому, что голова целая. Ну не считать же за повреждения пару болезненных ссадин и десяток царапин. Сильно напрягал пропавший слух, но я оптимистично рассчитывал, что он восстановится, хотя первое время мне будет тяжко, конечно.

Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а, учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем — шансы на моё освобождение резко возрастали.