Зейтун - Дейв Эггерс

Тодд стал с ним спорить, но Зейтун и Нассер решили не вмешиваться. Зейтуна мучили подозрения, он никак не мог взять в толк, почему Джерри оказался с ними в одной клетке и каковы его дальнейшие намерения.

— Не обижай свою мать!

Пока Джерри болтал, Зейтун повернулся и стал рассматривать заключенного, сидящего через несколько клеток от них. Белый, лет двадцати пяти, худой, с длинными темными волосами. Сидит на земле, подтянув к груди колени, и, как заведенный, громко повторяет одну и ту же фразу:

— Не обижай свою мать! Относись к ней с любовью!

Его сокамерники явно на него злились. Судя по всему, он давно уже повторял свою странную мантру, просто Зейтун только сейчас обратил на него внимание.

— Не играй со спичками! Огонь опасен! — раскачиваясь взад-вперед, выкрикнул молодой человек.

Он, конечно, не в себе. Зейтун к нему присмотрелся. У этого парня что-то не в порядке с головой. Похоже, он остановился в умственном развитии на уровне пятилетнего ребенка. Повторяет предостережения и правила, которым учат в детском саду. — Не обижай свою мать! Относись к ней с любовью!

И так — без конца. Сокамерники требовали, чтобы он замолчал, даже пинали его, но он их не замечал, словно пребывая в состоянии транса.

Если не считать соседей, его заунывная мантра вряд ли кому-то мешала — шум дизеля перекрывал все звуки. А в недоразвитом уме парня не укладывалось, почему и зачем он здесь оказался.

Один из охранников, сидящий в нескольких ярдах от его камеры, приказал парню держаться посередине клетки, откуда его хорошо видно. Двигаться вправо-влево категорически запрещено. Но бедолага этого не понимал. Он просто встал и ушел в угол. Что им руководило, оставалось загадкой. Необъяснимое несанкционированное перемещение парня вывело охранника из себя.

— Вернись на место, чтобы я тебя видел! — крикнул он.

Парень не понял, что к нему обращаются.

— Надо чистить зубы перед сном, — бормотал он. — Надо мыть руки. Сходи в туалет, не то наделаешь в кровать.

Охранник вскочил:

— Вернись на место или я тебя прибью, сукин сын!

Парень не отреагировал: сидел на корточках в дальнем углу, раскачиваясь и глядя себе под ноги.

— Считаю до трех! — заорал охранник.

Парень, словно специально, чтобы его подразнить, вытянул руку и коснулся сетки.

Это стало последней каплей. Охранник вскочил и пошел за подмогой. Вскоре он вернулся с еще одним солдатом, несшим что-то похожее на огнетушитель.

Пока они возились с замком, парень поднял глаза и, видимо, испугался. Его подхватили под руки и поволокли из клетки; глаза у него расширились от недоумения и страха.

Сделав несколько шагов, охранники опустили его на асфальт и, с помощью еще двоих, сковали ему руки и ноги. Он не сопротивлялся.

Потом они отошли в сторону, и тот охранник, который все это начал, направил на несчастного шланг и облил с ног до головы; Зейтун не сразу понял чем.

— Перечный спрей, — сказал Тодд.

Туманное облако накрыло парня, и он завизжал как ошпаренный. Когда облако рассеялось, стало видно, что он лежит, скрючившись, пытаясь закрыть глаза руками и дико воя.

— Тащи ведро! — приказал охранник.

Другой принес ведро с водой и окатил кричащего. Все это было проделано в полном молчании. Отравленный газом, промокший до нитки парень остался лежать на асфальте вокзальной парковки. Через некоторое время он перестал выть и только тихо стонал. Тогда его рывком поставили на ноги и потащили обратно в клетку.

— Спрей обязательно надо смыть водой, иначе по коже пойдут волдыри, — объяснил Тодд.

На ужин им выдали пайки с говяжьей тушенкой. Зейтун наконец-то поел. В воздухе висел запах перечного газа.

Если предыдущая ночь, по сравнению с днем, прошла более или менее спокойно, про наступившую этого нельзя было сказать: насилия только прибавилось. Вечером прибыла новая партия задержанных, теперь в «Кэмп-Грейхаунд» собралось больше семидесяти заключенных; все были озлоблены. Места убавилось, напряжение росло. Арестанты ругались с охранниками, участились газовые атаки.

Каждый раз процедура была одна и та же: заключенного вытаскивали из клетки и кидали на землю на виду у всех остальных. Ему связывали руки и ноги, иногда охранник еще и упирался в спину коленом, а потом брызгали спреем прямо в лицо. Если человек сопротивлялся, охранник давил на спину сильнее. Так продолжалось, пока наказываемый не сдавался. Тогда его обливали водой и возвращали в клетку.

Когда Зейтун был еще совсем маленьким, к ним в Джеблу приехал цирк из Ливана. Там были слоны. Чтобы заставить слона идти в нужную сторону или наказать, дрессировщик пускал в ход огромную железную палку с крюком, похожую на лапчатый лом или ледоруб. Крюком дрессировщики оттягивали и закручивали кожу слона. Зейтун вспомнил про этих дрессировщиков, глядя, как действуют охранники. Они были обучены укрощать особо опасных преступников, их методы не были рассчитаны на людей, виновных в таких незначительных проступках, как нарушение комендантского часа, мелкое воровство, распитие спиртного в общественном месте.

Ночь тянулась долго. То тут, то там раздавались крики, стоны. Перебранки заключенных то и дело перерастали в драки. Охранники вскакивали, вытаскивали кого-то из одной клетки и засовывали в другую. Но драки не прекращались. В эту ночь нервы у всех были на пределе.

Зейтун с Нассером наскребли немного пыли, потерли руки и шею и помолились.

Зейтун испытывал глубокое и постоянно растущее чувство вины. Кейти была права. Не надо было ему оставаться в городе и уж тем более откладывать отъезд после урагана, когда она каждый день умоляла его уехать. Кейти, я так виноват перед тобой, думал Зейтун. Страшно было представить, как она сейчас страдает. Ведь изо дня в день повторяла, что может произойти что-то плохое, что-то неожиданное, и как же она была права! Кейти не знала, жив Зейтун или мертв; все указывало в пользу последнего.

Он со многим бы смирился в этой тюрьме, если б только ему разрешили позвонить жене. Зейтун старался не думать, что́ она говорит детям, когда они спрашивают про отца.

Почему все-таки им не разрешают сделать один звонок? Как ни крути, логика властей непонятна. Может, затруднительно водить заключенных в здание вокзала, откуда можно звонить? Но разве это не позволило бы избавиться хотя бы от части задержанных? Из любой муниципальной тюрьмы арестованные через день-два выходят: или с них снимают обвинения, или применяют административные наказания, или их выпускают под залог.

Стало быть, запрет на телефонные звонки так же, как и применение перечного спрея к полуребенку-полувзрослому, носит исключительно карательный характер; действия охранников продиктованы сочетанием безнаказанности, жестокости, противоречивости их чувств и чисто спортивного интереса. Пользы от этого никакой; так же бессмысленно запрещать заключенным контактировать с внешним миром.

Ох, Кейти, думал Зейтун, до чего же мне стыдно, Кейти. Закари, Надима, Аиша, Сафия, простите меня за то, что оставил вас, что сейчас не с вами.

К двум или трем часам утра большинство заключенных заснули; те же, кто, как и Зейтун, не спали, вели себя тихо. Зейтун снова не захотел укладываться на пол и только дремал урывками, пристроившись на стальной скобе.

Он понимал, что такие условия не могут не сказаться на его психике. До сих пор он кипел от злости, но хотя бы сохранил ясность мысли. Теперь же ему труднее стало себя контролировать. Начали появляться дикие мысли о побеге. Он боялся, что здесь с ним случится беда. Всю ночь, слушая крики того бедолаги, не переставал о нем думать. В любых других обстоятельствах он бы бросился защищать несчастную жертву издевательств. Но сейчас вынужден был беспомощно наблюдать за тем, как того унижают, а заодно наказывают и его самого, и всех остальных, лишая их возможности проявлять человечность.

Четверг, 8 сентября

Зейтун проснулся от громких криков и брани. Перед рассветом ему удалось ненадолго отключиться в обнимку со стальной скобой. Распрямившись, он увидел, что заключенных в дальних клетках обработали перечным спреем.

На этот раз охранники никого не вытаскивали из клеток, а обрызгивали всех подряд через сетку, отчего индивидуальная доза уменьшилась, зато жгучий газ распространился над всем комплексом. Зейтун с Нассером помолились. Потом, как и остальные заключенные, все утро кашляли, прикрывая глаза и рот полами рубашек.

Рана на ноге Зейтуна загноилась. За ночь кожа вокруг посинела, больно было ступать. Зейтун часто видел, как вели себя его работники, не имевшие медицинской страховки и боявшиеся обратиться в больницу. Они игнорировали свои раны и увечья — в результате сломанные пальцы срастались вкривь и вкось, глубокие порезы воспалялись, и дело кончалось осложнениями. Зейтун не представлял, что именно попало ему под кожу, но понимал: необходимо это вытащить, и как можно скорее. Минутное дело; нужна только стерильная игла, сгодился бы даже нож. Лишь бы сделать надрез и выковырять то, что там застряло.