Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

— В милиции нет. В больницах — тоже. Значит, удрал озорник из дому.

Катерина захлопала длинными ресницами:

— Час от часу не легче… Зачем ему удирать?

— Зачем? Обыкновенно… Мальчишки спокон веков убегают. Сговорятся чиграши и пускаются в странствия. Ведь скучно: зубрежка школьная и телеспорт. А они любознательные, хотят свет повидать, но где‑нибудь за Мытищами или Малаховкой странствия их кончаются. Думаю, то же будет с Максимкой. Нам с вами, Катерина, пора собираться на завод. Оттуда скорее…

— Что скорее?

Ветлицкий принялся рассуждать логически. Если мальчик убежал, значит, он находится или на пути к тому месту, которое его привлекает, или на самом месте. Вопрос: где это место?

О пропаже сына Легковой он сообщил в партком и Круцкому, исполняющему обязанности директора завода. Парткомовцы и Круцкий пообещали подключиться к поиску мальчика. На сепараторном участке женщины обступили осунувшуюся Катерину, всячески успокаивали ее, утешали. Конторская служащая, посаженная Ветлицким у телефона, звонила во все отделения милиции, больницы и морги. К обеду стало окончательно ясно, что в эти учреждения мальчик не попадал.

Услышав о Катерининой беде, Павел помрачнел. Вчера вечером, когда он, терзаемый подозрениями, подглядывал скрыто за Катериной, она выходила на балкон и звала сына. Максимка не откликался.

На правой щеке Павла задергалась жилка. Переодеваясь у шкафчика, он обнаружил рогатку. Откуда взялась? Повертел в руках, вспомнил: нашел вчера в кустах возле забора.

«Зачем я ее подобрал?» —задумался Павел. ГЛядя на рогатку, он испытывал тягостное ощущение.

Подъемник–тельфер протащил мимо него пустой короб, открыв проем ворот, в котором появилось размытое голубое пятно неба, напоминавшее ему голубую футболку, так любимую Максимкой. Павел купил ее в начале лета в киоске на Даниловском рынке и подарил мальчику. Уж никак не думал Павел, что воспоминание о пустячке так взволнует его! Оглянулся. Показалось, люди отводят от него глаза. И поделом. Разве поступают так настоящие мужчины?

Мысль Павла внезапно споткнулась. Он чуть не вскрикнул. Чепуховина–рогатка, найденная у себя под окном, — он все еще вертел ее в руке, — вызвала смутную догадку. Бросил переодеваться и помчался к Ветлицкому с просьбой отпустить его с работы.

Ветлидкий недовольно поморщился. План на волоске висит, а наладчик просится в отгул. Но понимая состояние Зяблина, его жалость к бедной женщине (о том, что Павел порвал с ней, Катерина не сообщила Ветлицкому), он скрепя сердце махнул рукой:

— Пиши заявление.

— Вот! — протянул тот заранее приготовленный листок.

Подписал, Ветлидкий покачал головой:

— Утомительный ты человек.

— Я найду Максимку.

— Ладно, вали! — подтолкнул его в спину Ветлицкий, не спрашивая, что он собирается делать.

Через час, закрыв створки окна, Павел стоял, укрывшись за шторой в своей комнате и наблюдал за пустующим среди лета школьным двором. Сидеть было утомительно и нудно, как в аэропорту, в непогодь, когда самолеты не летают и не известно, когда будут летать. На школьном дворе ничего не происходило, только кудлатая собака лениво гавкала на заевшихся голубей. Но вот собака повернула морду назад, навострила уши. Из‑за угла школы осторожно показалась вихрастая голова, затем — голубая футболка, затем и сам Максимка, подбрасывая с безразличным видом то левой, то правой ногой «лямду» — плоский грузик, опутанный нитками. Как Павел предполагал, так и случилось. Подбрасывая «лямду», Максимка продвинулся ближе, распугал ворчащих голубей и скрылся за изгородью. С минуту он не показывался, потом голова его возникла над оградой. Глаза остановились на застекленном окне зяблинской комнаты, и голова опять исчезла.

Павел вскочил, вынесся опрометью во двор и, затаившись в кустах возле забора, посмотрел в щель. Мальчик сосредоточенно расхаживал по двору, подбирал камни, подкидывал их на ладони, определяя на глазок вес, и рассовывал по карманам.

— Та–а-ак… — крякнул Павел. — Стихийный бунт поколения!.. А что? Так и надо на этом свете! Молодец парень, с характером!

Максимка, нагрузившись боезапасом, влез на ограду и оглянулся, проверяя, свободны ли пути отступления? Перенес для устойчивости ногу на другую сторону забора и принялся освобождать карманы, готовясь к атаке. Павел выскочил из‑за куста, схватил «бомбардира» за ногу и стащил вниз.

Мальчик дрался, как чертенок. Лягал каблуками по коленям, царапался, норовил укусить, извивался отчаянно, чтоб вырваться. Павел разозлился, поднял одной рукой за шиворот, другой схватил сзади за штаны и так понес брыкавшегося нарушителя к себе на второй этаж. Бросил его на диван, запер дверь изнутри, ключ сунул себе в карман. Присел на стул. Взъерошенный Максимка забился в угол, зыркал враждебно исподлобья.

— Ну, ладно, вояка, иди ко мне, — сказал Павел миролюбиво. Максимка не шевельнулся. — Садись сюда, — показал Павел место рядом с собой. — Давай поговорим, как мужчина с мужчиной.

— Не хочу.

— Почему?

— Сдавайте меня в милицию.

— Еще чего! Мать ищет его по всему городу, глаза проплакала, а он удрал и хоть бы что! Зачем убежал из дому?

— А зачем вы поругались с мамой? Вы сами убежали!

По щекам Павла пошли пятна. Встал, подошел к Максимке, положил ладонь на макушку. Максимка увернулся, лицо его сморщилось. Он. кусал губы, чтоб не расплакаться. Павел почесал затылок, поежился под требовательным взглядом чистых детских глаз. Молвил хмуро:

— Напрасно ты порешь горячку. Стекла бьешь, убегаешь… Мы с мамой взрослые, мы сами разберемся в своих делах без тебя.

— За мамку некому вступиться… Она хорошая, а вы ее обижаете. Она все время плачет и курит!

— Эк, ты какой! Защитник… — помялся виновато Павел. — Мы поссорились, мы и помиримся.

— Как бы не так! Помиритесь… Я стоял за дверью и все слышал.

— Подслушиваешь, значит… Нехорошо…

— А вы нас бросили — хорошо?

— Ладно, пойдем к матери с повинной вместе. Вдвоем не так страшно, верно? Пойдем, а то у нас с тобой еще столько дел! Вот тоже работенка предстоит — восстановительный ремонт… — показал Павел на телевизор без кинескопа. Максимка опустил голову.

— Я нечаянно… Я не хотел…

Павел взял его за плечи:

— Ну, потопали к маме.

Максимка молча двинулся к выходу. По пути Павел сообщил на завод, что мальчик нашелся. Изголодавшийся Максимка дома дохлебывал остатки вчерашнего супа, когда в квартиру вбежала Катерина. Павел стоял возле двери, но она словно сквозь него прошла, не заметила. Схватив голову сына, посмотрела секунду в лицо, чмокнула куда‑то, отстранила от себя, стукнула ему по затылку и, упав в изноможении на табурет, заплакала.

Павел подошел к ней, отнял руки от лица и нагнувшись сказал:

— Дай уж и мне заодно… И прости. Ударь покрепче, чтоб все стало, как было. Нет, чтобы стало лучше! — уткнулся он лицом в ее белые руки.

Катерина молчала. Она совсем выдохлась, не могла ни слушать, ни возражать. Лишь тепло, исходившее от ее рук, приободряло Павла. Ему хотелось в эту минуту сделать что‑то хорошее, важное, что свидетельствовало бы о его порядочности и раскаянии. Мысли сумбурно кружились в голове, но придумать он ничего не мог, сказал только, что нужна ему лишь она, Катерина, и что их совместная жизнь станет лучше.

Не нужны были Катерине его слова. Она сердцем своим, а не разумом почуяла искренность его признания.

Катерина подняла на него глаза — карие, золотистые и с какой‑то яростной нежностью впилась всеми пальцами в его уши. Павел стиснул зубы от резкой боли. Обмякшая Катерина вздохнула и вышла в переднюю снять туфли. Максимка прильнул к Павлу, уткнулся носом в его ухо, зашептал быстро, с захлебом:

— Смотрите, не уходите больше от нас, папа.

Сердце Павла вздрогнуло от последнего слова.

Он ничего не ответил, только прижал мальчика к себе.

Измаявшись прошлую ночь под ящиками возле овощного магазина, Максимка скоро уснул. Павел заспешил на завод во вторую смену отрабатывать дневной отпуск. А когда вернулся за полночь и тихо открыл дверь своим ключом, в комнате висел синеватый сумрак. Катерина не спала. Голое плечо белело из‑под одеяльца, глаза открыты. Павел присел к ней, крепко поцеловал. Невыразимый восторг в глубине ее_зрачков поразил Павла и как зов откликнулся во всем его теле. Он разделся, лег возле Катерины, и все тревоги улеглись.

Катерина глубоко вздохнула.

— Что с тобой?

— Я только сейчас по–настоящему почувствовала себя женщиной, — прошептала она растроганно.

— Сейча–ас?! — удивился Павел, немножко разочарованный тем, что не сумел разбудить раньше в ней женщину.

— Бесстыдная стала я, — зарделась Катерина.

— Брось мамочка… Хватит нам путаницы, теперь она позади. Ишь, какой вояка растет! Скоро по шее давать будет…