Святилище кровавой луны - Зиан Шафер

наблюдает за ним с кислым выражением лица, пока он трясется от смеха, и я не могу понять почему. Виски тает у меня на языке, когда Гидеон бормочет какое-то ругательство, которого я не могу разобрать.

И все же возникшая ярость остается для меня загадкой.

Осознание обрушивается на меня, когда смысл его слов доходит до моего заторможенного разума. Да как он смеет? В комнате темнеет, и тени расползаются по углам. Я прищуриваю глаза, игнорируя все остальное, что они говорят. Кажется, что у теней есть лица: кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то улыбается от уха до уха.

Убей его, шепчут они в унисон. Ты не хочешь дружить с кем-то вроде него. Убей его. Я чувствую их каждое слово костями, они продираются сквозь меня ледяными пальцами, пытаясь выпустить эту тьму наружу. Уничтожь его, приказывают они снова и снова. Убей его, лица хохочут и вопят. Пока в конце концов слова теней не заполняют все мои мысли и разум.

Они правы, он сексистская свинья, не знающая границ. Я окажу этому миру услугу, если расправлюсь с ним раз и навсегда. Сила начинает пульсировать и накапливаться в кончиках моих пальцев. Все вокруг меня расплывается, и больше ничего не имеет значения, кроме задачи пролить кровь Венсена по этому деревянному полу.

Дэкс. Гидеон врывается в мой разум, и щупальца этого темного пламени угасают.

Меня уже тошнит от его появлений в моей голове. Я поворачиваю к нему голову, и голоса смолкают. Я направляю свою силу на мужчину, который сделал мою жизнь намного сложнее, чем она должна быть. Но что-то нашептывает мне, что мне не нужно убивать его, моя собственная смерть будет для него гораздо худшим наказанием.

Когда я смотрю на него, что-то начинает бурлить в глубине моего сознания. Что-то еще шепчет, не голос лиц, а мой собственный: я не могу убить его, потому что не хочу.

Я снова поворачиваюсь к лицам, ожидая их следующей команды, но в комнате уже светло. Там, где когда-то были лица, лежат мешки с постельным бельем и припасами еды. Потребность в уничтожении и разрушении исчезла, только ярость все еще горит внутри.

Холодная рука Венсена тянет мое онемевшее тело, выводя в коридор, освещенный единственной масляной лампой. Он вставляет ключ в замок черной двери, толкает ее, открывает и втаскивает меня внутрь.

– Наконец-то мы сможем наверстать упущенное… я скучал по твоим крикам, – мурлыкает Венсен, касаясь меня ниже моей спины.

Уничтожь, шепчет тьма, протягивая свои длинные щупальца, лаская мой разум.

Я реагирую быстро, как будто не ранена, сжимаю в кулаке влажный воротник Венсена и впечатывая его тело в деревянную стену. Голоса убеждают меня не останавливаться и позволить моему ножу проткнуть его кожу. Я держу мужчину за горло, а он бьется головой о стену, пытаясь вырваться, что только заставляет меня давить сильнее, пока он не начинает задыхаться.

– Позволь мне прояснить одну вещь, ангел, – шиплю я в нескольких дюймах от его лица. Возможно, это слово и не является оскорблением, но это разбивает его изнутри. – Мне начхать, было ли это лишь спектаклем. Назовешь меня ошалелой еще раз, – я сильнее прижимаюсь к его горлу, придвигаясь ближе, так что мои губы касаются мочки его уха, – и я покажу тебе, какой ошалелой я могу быть на самом деле.

Отпуская его всхлипывающее тело, я с отвращением отступаю, когда он падает на колени, хватаясь за грудь, чтобы отдышаться.

– Прошло уже два года. Заруби себе на носу, близость между нами никогда больше не повторится. Считай, что я предупредила тебя в последний раз, Венсен, если ты еще раз прикоснешься ко мне подобным образом, я обещаю, что это ты будешь кричать, пока не охрипнешь.

Я поднимаю взгляд, оценивая единственную кровать в комнате, а затем возвращаюсь к ангелу. Венсен поднимается.

– Это была просто шутка, принцесса, – он пытается задеть меня, но сегодня мне все равно.

– И ты единственный, кто над ней смеется.

Что-то в моей груди смягчается, и огонь отдергивает свои щупальца, когда я вижу чувство вины в его глазах, как будто многолетняя боль наконец-то всплыла на поверхность. Стиснув зубы, я отгоняю эмоции. Я не должна его жалеть – он сам напросился.

– Занимай кровать. – Он открывает рот, чтобы возразить, но я заставляю его замолчать свирепым взглядом. Его комфорт меня не волнует, но я не хочу, чтобы кровь или яд пропитали постельное белье. Хозяйка гостиницы может рассказать кому-нибудь, что мы сбежали из Зарлора, и я бы не хотела, чтобы в этой войне пролилось еще больше невинной крови.

Он что-то бормочет себе под нос, возможно извиняется, но я ничего не слышу из-за гудения в ушах. Затем я моргаю и внезапно рассматриваю комочки пыли, лежащие под кроватью, и вслушиваюсь в негромкий храп Венсена.

Я не понимаю, как оказалась на полу, укрытая своим плащом, словно одеялом, как моя сумка превратилась в импровизированную подушку или как у меня начали стучать зубы. Я лежу на боку – на том боку, в который, как мне кажется, попала стрела. Но мне не больно.

Я умираю. У меня галлюцинации, озноб, я едва могу ходить, и я потеряла чувствительность в пальцах ног – нет, я потеряла чувствительность везде.

Эльф. Мне нужно найти эльфа. Или это фейри способны исцелять? Я не помню. У меня помутился рассудок. Здесь нет никого, кроме хозяйки гостиницы. Может ли она залечивать раны? К какому типу существ она относилась? Смертная?

– Ты проснулась, – глубокий голос Гидеона рокочет по моей спине.

Я поворачиваю голову в направлении звука. Каждое движение скованное, но безболезненное. Прищурившись, я пытаюсь разглядеть лицо человека, сидящего на полу. В серебристых глазах отражается свет, и во мне разливается приятное чувство комфорта.

«Перестань смотреть, как я сплю», – мысленно говорю я на одном дыхании, как будто даже слова слишком утомительны.

– Ты выглядишь такой умиротворенной, когда спишь. Менее свирепой, – говорит он безучастным тоном. – Мне становится скучно, когда ты не раздражена.

«Охраняй периметр или что-нибудь», – выдыхаю я, прижимаясь щекой к сумке.

– Я тебе не пес, – отрезает он.

Ты прав. Псы так не раздражают, я вскипаю от злости и делаю глубокий вдох.

Я не могу подавить стон, срывающийся с моих губ, когда я вытаскиваю руку из-под себя, чтобы встать на четвереньки. Мой желудок сжимается, и я прикусываю язык, чтобы сдержать тошноту. Пальцами я касаюсь края кровати, шаря вдоль нее, пока не нахожу что-то, за что можно ухватиться, и, когда мне это удается, я с трудом поднимаюсь на ноги.