Вечное невозвращение - Валерий Губин

— Думаешь, в монастырь нас пустят?

— Конечно! Как посетителей.

— Хорошо бы нам постричься в монахи!

— Ты в Бога веришь?

— Не знаю.

— Тогда в монахи нам нельзя.

— А где будем сегодня ночевать? Хотелось бы в приличной гостинице.

— Никаких гостиниц. Деньги надо экономить. Ночевать будем в машине, возле поста ГАИ. У меня два хороших спальника.

— Как скажешь.

Мы опять надолго замолчали. Мой друг внимательно смотрел на дорогу, а я снова погрузился в дремоту и увидел свою жену. Она еще молодая, выходит из леса с охапкой цветов и машет ими мне, а мы проносимся мимо. Я хочу остановить Сашу, но не могу проснуться. За следующим поворотом она снова выходит и снова машет. Это очень неприятно, я прилагаю все силы, чтобы проснуться, — и мне наконец это удается.

Дорога шла через густой хвойный лес, и казалось, что уже совсем стемнело. Саша даже включил ближний свет.

— Земную жизнь пройдя до половины, мы очутились в сумрачном лесу, — продекламировал я.

— Да, сумрачное место. Где-то здесь моего приятеля остановили, проломили голову и забрали машину.

— Давно?

— В начале девяностых. Тогда здорово шалили на дорогах.

— А сейчас нет?

— Я не слышал. Да и вряд ли кто позарится на мой «Москвич».

Лес внезапно кончился, но светлей не стало. Незаметно подкрался вечер.

— Вероятно, скоро будет пост ГАИ или стоянка дальнобойщиков, там и остановимся.

Но мы ехали уже минут сорок, а ни стоянки, ни поста не было. Не было даже встречных машин. Я начал волноваться.

— Может быть, ты не заметил, как мы свернули?

— Как это я мог не заметить?

— Не знаю, но разметки нет. Значит, не магистраль.

— Черт возьми! И правда нет. Это, видимо, на развилке меня фары ослепили, я и повернул. Ну ничего, если совсем стемнеет, заедем куда-нибудь поглубже в лес и там заночуем.

— Вон там, впереди, человек стоит!

— Где, где? Я ничего не вижу. Да и нельзя в это время останавливаться.

Подъехав ближе, мы увидели старуху, которая махала нам платком, зажатым в руке. Старуха была неестественно крупной, в черном пальто. В другой руке держала огромную корзину.

— Жуть какая-то. Ну что, будем останавливаться? — спросил Саша.

— Давай. С одной бабой-ягой мы справимся.

— Миленькие. Сам Бог вас послал, — запричитала старуха в окно. — Я уж думала — ночевать в лесу придется.

Баба-яга объяснила, что Ржевская, как она выразилась, дорога — километров сорок левее, а если мы ее довезем, то сможем переночевать у нее и утром двинуться дальше.

Вскоре мы свернули и с этой дороги в сторону и долго ползли по неровной, в рытвинах грунтовке в какую-то жуткую глухомань. Саша громко чертыхался, объезжая очередную яму.

— Ну, скоро деревня ваша?

— Да разве это деревня! — Старуха вдруг заговорила глухим, осипшим голосом, и я покосился назад: не превратилась ли она в Кащея Бессмертного? — Три дома всего. В одном я с мужем, в другом сестра, а в третьей дачник. В этом годе еще не приезжал. Вот здесь останавливайтесь, это мой дом.

— Да где же дом? Ничего тут не видно.

— Вон, свечечка в окне. А электричество нам уже второй год как отрубили. Трансформатор, говорят, сгорел.

Я два раза здорово стукнулся о притолоку, пока мы добрались до комнаты, в которой действительно горела на столе свеча и кто-то большой, с темным лицом, сидел за столом и резал хлеб.

— Я тебе постояльцев привела. Заблудились они на своей машине, ночевать здесь будут.

— Давайте, места много. Машина — «Москвич»?

— Вы, видно, из шоферов? По звуку узнаете.

— Да, всю жизнь за баранкой. Правда, я больше на автобусе. До самой пенсии водил.

Появился Саша с провизией. Увидев бутылку, мужик заметно оживился.

— Это хорошо. А у меня как раз картошечка горячая. Сейчас вот сала порежу.

В колеблющемся пламени свечи лица наших хозяев казались вырубленными топором, что-то в них было жуткое. Я бы даже сказал — зверское.

«Сейчас мы уснем, а они нас прирежут», — подумалось мне, правда, без особого страха. Водка ударила в голову, я почувствовал себя более уверенно и перестал отвечать на вопросы старухи, которая непрерывно меня о чем-то спрашивала и не давала послушать хозяина — тот давно уже рассказывал Саше свою историю.

— Места у нас обычные: лес, болото, дорога вот. Но есть какая-то здесь жуть. И вот едет этот парень и видит — стоит женщина. Цыганка. Видно по одежде и по лицу. Как раз в том месте стоит, где вы к нам завернули, или чуть подальше. И рукой машет. А у него зилок старый, чуть живой. Если, думает он, остановлюсь, он может заглохнуть, а в такой холод мне не завестись. А кругом снегу намело, и поземка кружит. Ну и не остановил. Потом переживал: что если она никого не дождалась и замерзла? Кто-то даже говорил, что в те дни труп нашли на дороге, но мужчина или женщина — неизвестно. И вот через месяц он едет, а она опять стоит, прямо на дороге, сразу за поворотом. Он затормозить не успел, сбил ее. Выскочил — никого нет, ни под машиной, ни возле. Призрак, значит. Через две недели едет — опять стоит, но уже в другом месте, дальше к мосту. И еще однажды было. Каждый раз такой ужас на него накатывал! Пить начал, в рейс не выходил. Уволили его, уехал на Север. Но потом и другие шофера стали цыганку встречать — редко, но встречали.

— Ну, давайте выпьем за цыганку, — предложил Саша, — чтобы душа ее успокоилась.

— Ты что! За призрак пить? Еще ночью придет. Давайте просто со свиданьицем.

Нас уложили на огромной и, как мне показалось, каменной кровати.

— Интересная история, — сказал я, пытаясь лечь между двух бугров.

— Обычная шоферская байка, — отозвался Саша, — я ее уже много раз слышал.

Я лежал без сна и ждал, когда хозяева придут нас убивать. Я всегда на новом месте долго не могу уснуть. Лежал и в очередной раз удивлялся тому, насколько теперь я больше живу внутри себя, чем снаружи. То, что снаружи, меня почти не трогает; того, что снаружи, осталась маленькая капелька, а то, что внутри, мои воспоминания выросли до необъятных размеров. Они, собственно, перестали быть воспоминаниями, поскольку я живу в них, как в настоящем. Я разговариваю с умершими или исчезнувшими из моей жизни, спорю с ними, снова переживаю радости и обиды, причем, как мне кажется, сейчас гораздо острее, чем в прошлом.

Как только я закрыл глаза и погрузился в легкую дремоту, явился мой старинный друг Эдик Седаков, умерший от инфаркта десять лет назад, и позвал меня с собой побродить по городу. Мы шли по Ордынке. Было очень жарко, и мы говорили о том, что у «Добрынинской» обязательно зайдем в магазин и возьмем пива. И еще он спрашивал меня, куда я пропадаю последние годы, мы так редко видимся, и хоть он человек совсем не сентиментальный, но иногда скучает. Я сказал ему, что не так уж и редко мы видимся, и при этом думал о том, что это все не сон, я слышу, как за дощатой перегородкой хозяйка что-то говорит мужу свистящим шепотом, и, приоткрывая глаза, вижу в окне острые пики елей на фоне чуть светлеющего неба.

Я понимаю, что разговариваю сам с собой, но все равно говорю Эдику, что в наших редких встречах моей вины нет, что это он куда-то вечно уезжает — то на юг, то в свою деревенскую глухомань.

— Так поедем вместе, — улыбается он, — поживем вдвоем. Будем каждый день за грибами ходить, а вечером сидеть на крыльце и слушать хор лягушек. Хорошо так улыбается, радостно, и от всей души.

Я подумал, что Солярис — это не какой-то далекий разумный мир, придуманный Лемом. Солярис живет в каждом из нас, и каждому постоянно в той или иной форме являются его мертвые — те, кого он больше всего любил. Мы всегда носим с собой мир своих мертвых, и это мертвое царство отделено от нас только тоненькой перегородкой. Мы буквально связаны с ним, что делает наше существование человеческим.

Мы встали в семь утра. Дом был пуст. Решили не возиться с завтраком и сразу ехать. Полчаса по ухабам добирались до шоссе, наконец выбрались и понеслись наверстывать упущенное вчера. И минут через десять увидели цыганку. Она стояла у дороги, в яркой цветастой шали, черная, высокая, и, увидев нас, небрежно, как бы нехотя подняла руку, голосуя.

— Остановись, подвезем, — предложил я.

— Ты с ума сошел!

— Это же шоферские байки! И потом — что нам сделает призрак?

— Подбросите, господа хорошие? Мне в сторону Ржева, — радостно улыбнулась она, когда мы остановились.

— А у тебя деньги есть? — осипшим голосом спросил Саша. — Мы дорого берем.

— Фу! Зачем деньги? Я тебе все, что будет, расскажу — и бесплатно.

— У меня уже ничего не будет. Садись.

Цыганка села сзади и, как только мы тронулись, сразу затараторила.

— Такие благородные, седые. Вы, наверное, полковники?

— Я, например, контр-адмирал. А друг мой — бригадный генерал, бригаденфюрер по-нашему.