Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

— Какими частями войск арестованы? — повторил Колчак.

— Ах, не знаю… Я ничего не знаю… Очень прошу вас, очень прошу вас… — нетерпеливо проговорил Вологодский и повесил трубку так неожиданно, словно она выпала у него из рук.

«Начали, и неплохо начали, — подумал Колчак, испытывая нервную дрожь во всем теле. — Остальное зависит от меня… Нужно быть спокойным, нужно быть совершенно спокойным… Но Вологодский… Почему он так встревожен? Неужели он не был осведомлен и не понимает, что произошло? Он был членом свергнутой директории и, наверное, боится, что его арестуют… Чудак… Он просто напуган, не понимает и напуган… Нужно предложить ему остаться в составе правительства. Он будет полезен. Он сибиряк, и у него обширные связи… Кажется, он сын томского священника… Он никогда не пойдет с революционерами, он не левее кадетов…»

— Вызовите из гаража автомобиль, — приказал адмирал ординарцу и вернулся в спальню.

Проходя мимо зеркала, он остановился, поправил волосы и долго рассматривал отражение своего бледного лица, с таким же вниманием и пытливостью, с какими актер перед выходом на сцену проверяет, правильно ли наложен грим.

Затем он снова подошел к двери и, приоткрыв ее, приказал дежурному ординарцу вызвать к телефону начальника штаба верховного главнокомандующего.

Через несколько минут дежурный ординарец доложил, что начальник штаба генерал Розанов у телефона.

Колчак взял трубку.

— Я разбудил вас? — спросил он голосом ровным и любезным, словно вел обычный разговор и нисколько не был встревожен арестом членов правительства.

— Чем могу служить, ваше превосходительство? — ответил сиплый со сна голос Розанова.

— Вы не знаете, что случилось в городе? — спросил Колчак.

— Нет, ничего не знаю. Мне докладывали, что в городе все спокойно. — Он сделал паузу и прибавил: — Но вот со ставкой и с управлением казачьих частей у меня нет связи. Там не действуют телефоны. А о чем вы говорите, ваше превосходительство?

— Мне только что звонил Вологодский, — сказал Колчак. — Он сообщил, что арестован кто-то из членов правительства.

— Так, — сказал Розанов, и непонятно было, поощряет ли он арест членов правительства или осуждает его. — Кто именно арестован и кем?

— Авксентьев, Зензинов… Я плохо осведомлен… Сейчас еду на экстренное заседание совета министров, но прежде хотел бы заехать поговорить с вами, — сказал Колчак тоном, в котором сквозило и доверие к Розанову и самые теплые чувства.

— Понимаю, ваше превосходительство, — ответил Розанов. — Буду ждать.

К этой поездке на заседание совета министров Колчак готовился, как к строгому смотру, на котором он должен блеснуть всеми своими качествами. Он надел лучший военный костюм, причесался самым тщательным образом и, застегнув шинель на все пуговицы, вышел из дома.

У крыльца стоял автомобиль. Было еще темно, и зажженные фары бросали на мостовую два мутных луча света. Улица казалась пустынной. Однако пустынность ее была обманчивой. Как только автомобиль тронулся, тотчас же из-за угла показался казачий патруль в шесть всадников. Пропустив машину адмирала, казаки на рысях поехали вслед за ней.

На следующем перекрестке показался новый конный патруль. Так, сменяясь на перекрестках, казачьи патрули проводили адмирала до самого дома начальника штаба главнокомандующего.

Колчак рассчитывал поговорить с Розановым с глазу на глаз и не сумел скрыть досады, увидав, что Розанов не один. В кабинете начальника штаба у стола на самом краешке кресла сидел член свергнутой директории Виноградов.

Испуганный, бледный, он сидел, опершись локтями о колени, опустив голову, и поеживался, будто и здесь, в комнате, его все еще донимал уличный холодный туман. Виноградов показался адмиралу вдвое меньше ростом, чем был прежде.

— Вас не арестовали? — желчно спросил Колчак, мельком взглянув на Виноградова.

Виноградов поднял голову и поморщился, как от сильной головной боли.

— Нет, ко мне никто не являлся… Я не член директории, я персональный заместитель члена директории…

Розанов стоял посреди комнаты и пристально глядел на адмирала, однако лицо его не отражало никаких чувств, никакой мысли. Оно было похоже на лицо спящего с открытыми глазами.

— Но что же все-таки произошло, ваше превосходительство? — спросил Колчак, не поняв пустого взгляда Розанова.

На плечах Розанова дрогнули погоны.

— У меня нет никаких сведений, — сказал он, почти не раскрывая рта. — Телефонная связь до сих пор не работает. Посланные мною ординарцы никакого толку не добились и узнали лишь то, что всем нам уже известно. Из состава директории арестовано четверо во главе с Авксентьевым, но кем арестованы, почему арестованы — понять невозможно…

— Их арестовали казаки, — дрожащим голосом сказал Виноградов. — Взяли ночью… Все они жили в доме директории, рядом со зданием гимназии…

Колчак, не обращая внимания на Виноградова, смотрел на Розанова, стараясь подметить в его лице какое-нибудь движение, какую-нибудь мысль. Ему хотелось понять, кто этот стоящий перед ним генерал — союзник или противник.

«Он начальник штаба и самый близкий Болдыреву человек, а Болдырева сегодня лишат армии, — думал Колчак. — Как отнесется он к перевороту?»

Колчак редко встречался с Розановым и плохо был знаком с ним. Из рассказов офицеров он знал, что прежде Розанов служил в Красной Армии, прикинувшись сочувствующим большевикам, и выполнял задания эсеров. Во время чехословацкого мятежа в Поволжье он перебежал на сторону восставших чехов, еще больше сблизился с эсерами и вскоре стал начальником штаба поволжской армии Комуча. Остался он начальником штаба и при директории, когда под ее флагом объединились все областные правительства.

Колчак знал о преданности Розанова свергнутым теперь эсерам и боялся в лице его найти опасного врага.

«Как отнесется он к перевороту?» — думал адмирал, ожидая, когда Розанов заговорит.

Но Розанов молчал.

В молчании они простояли несколько минут друг против друга, потом Колчак недовольно взглянул